– Что именно не увидел?

– Посмотри внимательно. Что видишь?

Диор подошла ближе, нахмурив брови. Но у нее были зоркие глаза и острый ум, и в конце концов она заметила то же, что и я. Прозрачное, как кристально чистая вода, изображение, выкованное в пустоте между черепами – стоило обнаружить его один раз, и оно становилось видимым.

– Чаша, – прошептала она. – Кубок.

– Не кубок, – сказал я, встретившись с ней взглядом. – Грааль.

– Семеро мучеников, – глубоко вздохнула она, приоткрыв рот от удивления. – А это что за слова?

Я пробежался пальцами по буквам, и их тяжесть теперь отдавалась у меня в жилах.

– Грядет Судный день.

Мы протиснулись в дверной проем. Показалось, что мертвые черепа уставились прямо на нас, когда мы проходили, и между ними горело изображение Святого Грааля. А за порогом нас ждала самая странная комната, которую удалось обнаружить в этом безмолвном склепе. Она была огромной. Заледеневшей от холода. Вряд ли обычный человек мог ожидать найти это в логове одного из проклятых.

– Часовня… – выдохнул я.

Но я никогда не видел подобной часовни. Огромная круглая комната, в которой эхом отдавалась песнь надвигающейся бури. В центре располагался круглый гранитный алтарь, окруженный каменными скамьями. Над ним нависала статуя распятого на колесе Спасителя, а перед ней, словно кающаяся грешница, стояла на коленях моя сестра, положив руки на холодный камень.

В отличие от остальных помещений Кэрнхема стены часовни были украшены не цитатами из Священного Писания, а огромным барельефом, опоясывающим все помещение. Оглядевшись, я увидел сотни фигур, облаченных в старинные доспехи и несущих знамена Единой Веры. Они были участниками какой-то грандиозной битвы – сражались, убивали и умирали.

– Габриэль, – прошептала Диор. – Посмотри на их зубы…

Приглядевшись, я почувствовал, как по телу пробежал холодок. Хотя на первый взгляд эти воины казались обычными мужчинами и женщинами, но теперь я заметил у них во рту резцы, длинные и острые, как кинжалы.

И я понял, что это не зубы. Клыки.

На полу перед алтарем я увидел пятно, выжженное черным. Я понял, что передо мной опаленный человеческий контур. Он был распростерт на полу, повторяя позу Спасителя, нависшего над ним, и от него не осталось ничего, кроме пепла. Моя сестра стояла на коленях перед ним, склонив голову, словно в молитве, и пряди темно-синих волос падали ей на лицо, скрывая его.

На алтаре лежала раскрытая книга, а вернее, скульптура, сделанная из того же темного камня. Подойдя ближе, Диор встала рядом со мной, и я увидел, что на левой странице выгравирован знакомый стих – отрывок из пророчества, которому Хлоя научила меня, когда все это только начиналось.

Из чаши священной изливается свет,

И верные руки избавят от бед.

Перед святыми давший обет,

Один человек, что вернет небу цвет.

Правая страница была похожа на левую, и на ней когда-то была вырезана еще одна строфа. Но ее разбили каким-то страшным ударом, а осколки давным-давно рассыпались в пыль. И все же… на самом краю сквозь трещины еще можно было разобрать буквы.

– Завесу… – Я прищурился, пытаясь разобрать слова. – Что там написано? Темную?

– Тьмы, – прошептала Диор.

Она провела дрожащими пальцами по буквам, произнеся всю фразу вслух:

Завесу тьмы с небес сорвав.

Девушка посмотрела на меня, и глаза у нее вспыхнули и засияли надеждой.

– Правильная книга стоит сотни клинков.

Значит, это и правда он. Ключ к разгадке, за которой мы пришли сюда. Казалось, в пророчестве должна была быть еще одна половина, в которой, возможно, и говорилось, что должна сделать Диор. Но тот, кто это знал, лежал горстью пепла на полу, а саму строфу разбили вдребезги, и ответы, которые мы искали, так и остались вне досягаемости. Диор опустилась на колени, пытаясь собрать воедино крошечные осколки, пытаясь придать всему этому хоть какой-то смысл. Я обвел взглядом барельеф, изображающий враждующих сородичей, армии вампиров, убивающих друг друга. Поднял взгляд на статую Спасителя, так похожую на ту, которая находится в Сан-Мишоне: все, что я сделал, все, чем рисковал, добираясь сюда, теперь колоколом звучало в моей голове.

– Что это, черт возьми, такое, Селин? – спросил я.

Моя сестра все еще стояла на коленях перед кучкой пепла, и голос у нее шипел, переполняясь ненавистью.

– Грех, с-с-слишком чудовищный, чтобы его прос-с-стить.

Диор подняла взгляд от осколков страницы, стиснув зубы.

– Послушай, я знаю, что ты именно этим и занимаешься. Но вся эта твоя загадочная хрень уже порядком поднадоела, Селин.

Моя сестра что-то забормотала, еще ниже склонив голову перед статуей сына Вседержителя и сотворив знак колеса. А когда она встала и повернулась к нам, я с удивлением увидел, что она рыдает – по ее фарфоровой маске катились кровавые слезы, окрашивая бледные щеки в алый цвет.

– Он убил их, Диор.

Шепот Селин дрожал от невероятной ярости, когда она указала на пол. И там, рядом с пеплом, где она стояла на коленях, я увидел слова, написанные старой черной кровью.

Это ожидание слишком затянулось.

Это бремя слишком тяжело.

Прости меня, Отец.

– Мас-с-стер Дженоа, – прошипела Селин, – лишил жизни своих слуг и лиат, а затем покончил с собой. Совершив величайший грех, он обрек себя на адское пламя, а вместе с ним и тысячи покаявшихся душ.