– О Боже… – прошептала Диор.

«Здесь устроила т-т-танцы смерть…»

Это пробормотала Пью, и я крепче сжал рукоять и шагнул вперед, поджигая ближайший канделябр с помощью огнива. Стало заметно светлее. И желудок у меня рухнул на каменные плиты, когда стало ясно, где мы стоим.

Не святилище это было.

Кладбище.

Когда-то огонь опалил здесь полы и стены, обуглив часть страниц Заветов до голого камня. Стены были забрызганы старыми пятнами крови. Пыль десятилетий покрывала все, но, что еще хуже, теперь я видел вечерние платья и фраки, даже старинные доспехи, разбросанные по всему залу, но тел… тел не было, если не считать горстей холодной серой пыли.

Селин подняла руки, стряхивая ее со своих ладоней.

Но это была не пыль.

– Пеп-п-пел.

– Что здесь произошло? – спросила Диор.

Моя сестра опустила голову. Ее пальцы сжались в кулаки, все тело задрожало. Она ударила по полу, разбив мраморную плиту на сотню осколков, и мое сердце похолодело, когда я по-настоящему осознал глубину нашего провала. Диор удрученно огляделась, и, заглянув в ее глаза, я увидел истину, которая постепенно доходила до меня. После стольких угроз и опасностей, после стольких обещаний…

– Он, черт возьми, сдох?

II. Огонь горит

– ЕСТЬ ТУТ КТО?

Тут кто? Тут кто?

– Ау! – снова крикнула Диор, прижав руки ко рту.

И темнота ответила: «Ау! Ау!»

Мы стояли в ужасной тишине Кэрнхема, и ничто не нарушало ее, кроме раскатов грома снаружи и эха наших голосов внутри. Селин ушла одна, очевидно, чувствуя себя не в настроении для компании. Мы с Фебой прекрасно понимали, что за нами еще гонятся Железносерды, и, кивнув мне, львица выскользнула обратно в бурю, бесшумная, как дым. А мы с Диор стали вместе бродить по замку в поисках ответов в этой темной тишине.

Пьющая Пепел сверкала в свете канделябра Диор, когда мы осматривали огромные залы, но моя эгида даже не затеплилась. Мы нашли оружейный склад – старинные доспехи и прекрасное оружие, разложенные на стеллажах, покрытых ржавчиной. За резными дверями виднелась огромная комната с полом в черно-белую клетку и статуями, вырезанными в виде огромных шахматных фигур. Все поверхности были покрыты пылью и пеплом. Все стены исписаны словом Божьим.

Однако об истинах, в поисках которых мы сюда шли, не было ни слова.

Теперь мы стояли на антресолях огромной библиотеки, глядя на море прекрасных полок и фолиантов, которых никто не касался бессчетное количество лет.

– Есть тут кто? – снова крикнула Диор.

«Тут кто? – эхом отозвалось в полумраке. – Тут кто?»

Девушка привстала на цыпочки и набрала воздуха, чтобы закричать снова.

– Да говори же тише, мать твою, – рыкнул я, хватая ее за руку.

– Как же меня услышат, – моргнула Диор, – если я буду говорить тише?

– Благая Дева-Матерь, девочка, оглянись. – Я указал на пыльные книги, пустые коридоры. – Здесь никого нет чертову прорву лет.

– Ну, а если меня никто не слышит, зачем мне говорить тише?

– Если тебя никто не слышит, зачем тебе орать?

Она пожала плечами.

– Потому что это весело?

– Весело? – нахмурился я.

Она ухмыльнулась и крикнула снова:

– ЭХО!

«ЭХО! ЭХО! ХО!»

– Семеро мучеников. – Я поморщился и вздохнул. – Предполагалось, что хозяин этого места защитит тебя, Диор. Предполагалось, что он объяснит тебе, что все это значит, а оказалось, что он мертв и вообще ни хера не может, только, сука, садовую дорожку пеплом посыпал. Душегубицы, вероятно, только и ждут наступления темноты, чтобы напасть на нас. Ты хоть представляешь, что тебя ждет? Ты понимаешь, в какой мы сногсшибательно ГЛУБОКОЙ ЗАДНИЦЕ?

«ГЛУБОКОЙ ЗАДНИЦЕ? БОКОЙ АДНИЦЕ?»

Диор вздрогнула, когда я закричал, и улыбка сползла с ее губ. Она присела на камень, прикрыв глаза волосами, но я все равно увидел, как в них угасает искра.

«Позволь ей немного подур-р-рачиться, Габриэль», – раздался у меня в голове шепот.

Я посмотрел на посеребренную даму в своих руках, сверкающую в свете фонаря.

«Она надела на себя улыбку, чтобы скрыть внутреннюю б-б-боль. В этом ее сила. Не кради то, что доставляет ей р-р-радость, но радуйся, что она вообще находит ее. Сейчас ты – весь ее мир. Подумай, кем ты можешь стать для нее – тем, кто заставит ее гореть яр-р-рче, или тем, кто бросит тень на ее пламя, еепламя?»

Я опустил голову, пристыженный словами Пью. Я расстраивался, мучился жаждой, удивляясь ошибке, которую совершил, притащив сюда Диор. Но мой клинок, как всегда, был прав. И хотя эта девушка, может, и считала меня своим миром, но и она для меня значила столько же.

– Прошу прощения!

«Прошу прощения! Шупрощения!»

Диор подняла голову и нахмурилась, когда я встал на цыпочки и снова закричал.

– Иногда я веду себя как настоящая манда!

«Манда! Нда! Нда!»