«Он ведь просил меня уйти с работы, — думала Анфиса, глядя в противоположную стену. — Он хотел, чтобы я сидела до родов дома и занималась только собой и ребенком. Я ведь могла прислушаться, ну, что мне стоило? В конце концов, мои пациенты получили других врачей, а я… а я потеряла своего сына. Разве оно того стоило? Разве я не могла избежать этого? Будь я дома, и ничего бы не случилось, конечно, Гриша имеет право злиться».

К вечеру второго дня снова пришла Тамара Андреевна, принесла какую-то домашнюю еду, но Анфиса не могла заставить себя проглотить ни ложки, ни глотка. Она не ела уже двое суток, но совершенно не испытывала голода, от одной мысли о еде ей становилось дурно.

— Ты так с кровати не поднимешься, — вздохнула Тамара Андреевна. — Анфиса, так нельзя. Прекрати себя винить.

— С чего ты это взяла?

— У тебя на лице все написано. Но послушай, что я скажу — твоей вины в случившемся нет. Это могло произойти где угодно, может, даже хорошо, что случилось в больнице, что тебя успели привезти сюда, что роддом находится всего в квартале от твоей работы. Все это — кирпичики, из которых сложилось твое везение. Ты ведь могла истечь кровью, да мало ли что еще…

— Я могла уберечь своего сына.

— Ты этого не узнаешь. — Мать снова, как в первый день, взяла ее за руку. — Анфиса, я понимаю, ты сейчас переживаешь не самый легкий момент, но это все пройдет. Вы с Гришей еще родите ребенка, все будет хорошо.

— Он тоже считает, что я виновата во всем. — Анфиса закрыла свободной рукой лицо. — И он прав, мама! Он просил, чтобы я ушла с работы…

— Прекрати, — попросила мать. — Не накручивай себя, он ни о чем таком не говорил.

— Да? А почему тогда он не пришел и даже трубку не снял ни разу?

— Он сегодня дежурит.

— А вчера? Где он был вчера, когда был так мне нужен?

— Анфиса, ты не можешь требовать от человека тех эмоций, что хочешь. Гриша переживает случившееся по-своему…

— А ты говоришь как папа, — чувствуя, как подкатили слезы, пробормотала Анфиса.

— И папа прав. Не нагнетай, все будет хорошо.

Анфиса, к своему ужасу, совершенно не чувствовала от матери какой-то теплоты, участия — словно Тамара Андреевна говорит нужные фразы, те, которые принято говорить дочери в подобной ситуации, но не пропускает их сквозь себя, не вкладывает в них ничего душевного.

«Случись такое, не дай бог, с Олеськой, и мама вела бы себя иначе, — думала Анфиса ночью, лежа в темной палате и глядя на тонкую полоску света, пробивавшуюся в помещение из-под двери, ведущей в коридор. — Она знает, что я сильная, что сама справлюсь, потому и выдает дежурные фразы… А я совсем расклеилась, мне нужна поддержка…»

Она снова попыталась дозвониться до мужа, но его телефон все так же не отвечал, хотя не был отключен. Анфису охватила тревога — вдруг с Гришей что-то случилось, потому он и не перезвонил.

«Я завтра же отсюда уйду, — думала она, глядя в потолок. — Раз со мной все в порядке, то и нечего тут время убивать. Не могу слышать эти крики младенцев… — При воспоминании об этом она почувствовала, что вот-вот заплачет, на глаза навернулись слезы, но Анфиса сильно зажмурилась и загнала их внутрь — понимала, что, заплакав, не сможет остановиться. — Надо жить дальше, мама права, это не конец. Просто так случилось в этот раз… бывает… Но я это переживу».

Утром она решительно потребовала у пришедшего на обход врача выписку. Тот удивился:

— Вы здесь всего третьи сутки.

— Я чувствую себя хорошо, нет смысла занимать кровать.

— Но, Анфиса Леонидовна, ваш отец…

И она перебила:

— Мой отец психиатр, а не гинеколог. Даже если он вас о чем-то просил, это не имеет значения. Я хочу отсюда уйти — и уйду, с выпиской или без.

Начинать она решила сразу с козырей, не размениваясь на мелочь вроде повторного допроса Даниила, и вызвала ту женщину, что показалась ей Царицей.

Екатерина Дмитриевна Огнивцева, тридцати трех лет, образование среднее специальное, профессия товаровед — так было записано при оформлении, и Полина вдруг почувствовала беспокойство. Появилось ощущение, что она ошиблась и эта женщина вовсе не Царица.

«Ладно, сейчас определимся», — решила она, поднимая голову на звук открывающейся двери.

— Задержанная Огнивцева, — доложил дежурный, пропуская в кабинет высокую брюнетку.

— Проходите, присаживайтесь, Екатерина Сергеевна, — предложила Полина.