– Аксель, я… – Она осеклась.

Их взгляды снова встретились – и впервые между ними не было лишних стен. Грин смотрел спокойно, она – нежно. Так много хотелось сказать, но он не умел выражать чувства и эмоции. Особенно тогда, когда в очередной раз ударился головой и решил поцеловать женщину, о которой мечтала половина мира.

– Останься, пожалуйста, – прошептала она почти неразличимо.

Он не сразу поверил в услышанное и удивленно изогнул бровь. Тео отвела взгляд. Стало больно. Хотелось избавить ее от этих сомнений, от неуверенности, но как, если он сам еще непрочно стоит на ногах? Молчание их разделило. Но лишь на мгновение. Грин встал, тяжело пошатнувшись, но упрямо обогнул стол, опустился на стул рядом с ней и прижал к себе, поборов скорее инстинктивное, чем осознанное сопротивление. Теодора вжалась в его грудь, спрятала лицо, сжав нервными пальцами рубашку.

– Останусь, – прошептал он. – Я все равно не в состоянии ехать домой. Но сначала я хотел бы…

– Да. Душ.

Через полчаса, освеженный и разомлевший, он выбрался в просторную спальню. Теодора выдала ему еще запакованный банный халат, похожий на те, что получаешь в отеле. Вещи пришлось отправить в стирку, они пропахли пожаром. И теперь Грин чувствовал себя неуютно, но и это не имело никакого значения.

Потому что Тео спала.

Она лежала, укрывшись тонким покрывалом и нервно сжав край матраса. Но спала глубоко. Ее лицо освещал ночник, и Аксель наконец смог спокойно ее рассмотреть, впитывая ее красоту, наслаждаясь ей. Он подошел, осторожно сел рядом. Тео не проснулась. Коснулся ее волос, убирая от лица растрепавшиеся тяжелые пряди. Тео не проснулась, но расслабилась, сквозь сон почувствовав его присутствие. Когда он коснулся ее щеки, улыбнулась. Аксель наклонился к ней, вдыхая аромат ее кожи.

– Это так странно, – чуть слышно прошептал он, – но, кажется, я тебя люблю. И я понятия не имею, как тебя защитить. И не знаю, как жить, если с тобой что-нибудь случится.

Он выпрямился, осторожно лег на кровать позади Теодоры, расправил второе покрывало, избавился от халата и привлек женщину к себе, зарываясь носом в ее волосы. Она лишь прерывисто вздохнула, а он, вконец обессиленный, заснул, иррационально и глупо чувствуя себя в безопасности.

Лет с восьми Жаклин считала, что ее первым (и единственным, давайте будем честны) мужчиной станет секретарь матери Готье. Он проводил в их доме непозволительно много времени, и девочке казалось, что все это происходит ради контакта с ней. Потом выяснилось, что Готье сошел с ума на почве любви к Анне Перо, и девичье сердце разбилось, но прошло два года, и Жаклин перестала носить в себе дурацкую обиду, из-за которой не шла на контакт с парнями.

Готье научил ее разговаривать, лучше понимать мужчин и саму себя. И теперь ей было проще выражать свои мысли, даже если психику клинило из-за незнакомых эмоций. А еще Готье должен был ее поцеловать по-настоящему, но не успел. Или не должен был? Ей хотелось верить, что все-таки должен, потому что иначе на чем строить фундамент представлений о взрослой жизни?

Ален моложе Готье лет на десять или чуть больше. Но и он кажется вполне нормальным вариантом, чтобы переступить наконец черту между девочкой и девушкой и доказать самой себе, что она уже взрослая. Жаклин не смогла бы ответить даже самой себе, если бы задалась вопросом, что чувствует к этому вдруг изменившемуся парню с медовыми глазами. Ее к нему тянуло с неимоверной силой, но эта тяга была иррациональна, ее невозможно описать или разложить на атомы, в то время как Жаклин, дочь своего отца, привыкла все контролировать, делать мир безопасным через его познание.

Познать Алена не получилось. Ну, сначала она думала, что все развивается согласно намеченному плану, но сегодня студент Сорбонны ее удивил. Его кошачья грация, его стремление что-то ей показать, взорвать шаблон и первая попытка сделать шаг навстречу смели остатки защит. Заинтригованная, Жаклин села к нему в машину. Красный старенький «Пежо», который совсем не подходил Алену. Парень улыбался. Он включил музыку и теперь постукивал подушечками пальцев по потертому рулю, пока машинка ползла в сторону Версальского парка, продираясь сквозь неожиданные для этого времени суток пробки.

– Куда мы едем?

Ален скосил на нее глаза и улыбнулся еще загадочнее.

– Ты же любишь нарушать правила?

Жаклин не помнила, чтобы они когда-то говорили про правила, но почему-то эта фраза запустила внутри настоящее цунами. Тело обдало жаром, а живот свело от волнения или предвкушения. Она нервно положила руки на колени и уставилась в окно, жалея, что не может опустить стекло – тогда ее состояние точно перестанет быть секретом для Алена.

– М? – нечленораздельно протянула она, как будто и соглашаясь, и приглашая его продолжить одновременно.

В любой непонятной ситуации нужно тянуть время, вытаскивать из собеседника всю информацию. Жаклин не раз видела, как мать именно таким вот непонятным «м» заставляла мужчин признаваться ей в любви. Она просто сидела, скрестив стройные ноги, слегка опершись на спинку кресла или стула, смотрела в глаза и мило улыбалась. О, все готовы были душу продать за эту улыбку.

Жаклин меньше всего на свете хотела быть похожей на мать. Но ее способности приковывать к себе внимание всех вокруг завидовала черной завистью. Сама она, несмотря на броскую внешность, как будто сливалась с толпой.