– Приехали.

Когда в телеге не осталось ни попутчиков, ни их вещей, извозчик, огромный сердитый русский, похожий на медведя, недовольно покосился на Надану.

– И ты приехала. Давай-давай отсюдова. Мне к жене да детям пора.

Она не смогла пошевелиться.

– Ты здорова, а? Слышь? Иди, говорю, а то щас спущусь да скину!

Надана зажмурилась. Хоть тащи её, хоть бей. Ноги не слушались. Через минуту она услышала скрип деревянной рамы, телега качнулась, мужик, кряхтя, слез на землю и направился к ней. Зажмурилась еще сильнее. Сейчас ударит. Сбросит на землю. Вжала голову в плечи и крепче обхватила узелок с вещами.

Извозчик плюнул, крякнул и вернулся на место.

– Чтоб тебя, а… Больную приволок… Чего ж делать? К Зимину, что ль? Эх…

Скоро повозка тронулась, а потом снова остановилась, и Надана, по-прежнему не открывая глаз, услышала:

– Приехали. Теперь уж слезай. На горбу не потащу.

***

Пару недель Надана провалялась в тяжёлой горячке. Иногда выходя из бреда, понимала, что оказалась в доме городского лекаря. Тот ходил за ней исправно. Каждый день давал какие-то лекарства, осматривал, но она точно знала: скоро помрёт. Слишком уж молод, хоть и могуч телом, был это голубоглазый лекарь. Чтобы человека с того света вернуть, нужно или старым человеком быть, или шаманом. Этот же явно – ни то, ни другое.

Но скоро стало ясно, что Надана ошибалась. Николай Иванович Зимин, только начавший работать в местной больнице, свою случайную больную вылечил. Платы не потребовал и даже на улицу не выгнал, когда узнал, что ей некуда податься.

– У меня жена на сносях да двое мелких. И мать-старуха. Ещё одни руки не помешают. Если согласишься остаться, будет где жить и что есть. А соседям скажем: родственница. – Он покосился на Надану и добавил: – Дальняя. Из деревни.

Надана умела охотиться и рыбачить, пасти оленей и вялить мясо, но не умела вести хозяйство в городском доме. В семье доктора Зимина она сразу попала в распоряжение его жены Настасьи, молодой, крепкой, избалованной женщины, которая не обрадовалась лишнему рту и рьяно заставляла Надану отрабатывать хлеб. Получалось плохо. Как она ни старалась, только и слышала в свой адрес «неумёха» да «безрукая».

Жили они в трёх комнатах двухэтажного деревянного дома вместе с другими семьями, с общей ванной, туалетом и кухней, но несмотря на тесноту и скученность, работы было много. Топить печь, готовить, таскать воду, мыть полы, шить, штопать. Настасья хоть и покрикивала, но учила Надану, что и как нужно делать. Со временем всё больше отстраняясь от домашних хлопот, хозяйка стала только приглядывать за детьми да за слепой и глухой бабкой, матерью Николая, тихо доживавшей свой век в тёмном углу одной из комнат.

Надана не жаловалась. Она чувствовала себя тенью, затерянной между мирами. Как будто так и не смогла убежать из леса и начать жить в городе, как будто застряла где-то на границе. По ночам, свернувшись калачиком на тонком матрасе и глядя, как трепещет огонь за заслонкой печи, она слышала крики Меркулова и не могла заснуть – боялась снова оказаться там, у чёрного камня. Тогда она начинала, едва приоткрыв губы, шептать защитный заговор. Ведь не тронуло же её тогда чудище, помогли слова заветные. И сейчас помогут, отгонят кошмары, дадут хоть немного поспать. Потому что вставать придётся уже на рассвете и снова до темноты быть на ногах.

Думала в такие минуты Надана и о том, как хотела бы оказаться на месте Настасьи. Иметь такого мужа, как Николай Иванович, жить в таком большом доме, рожать деток. Но тому никогда не бывать. Она пришла в город, чтобы учиться.

«Наберусь смелости и поговорю с Николаем Ивановичем. А если обсмеёт меня, надо будет к Настасье найти подход. Пусть она мне только скажет, что нужно, чтобы в школу попасть. А не скажет – так пойду. Поди не выгонят. Учиться только когда? По ночам буду. Ничего. Ничего…»

И под эти мысли, представляя себя за книгой или с пером в руке, Надана расслаблялась и засыпала.

А на следующий день всё по новой. Настасья бывало положит подушечку мягкую на скрипучий стул, сядет Никитку кормить и смотрит, как Надана снуёт туда-сюда. Половики вынести, вытряхнуть, пол помыть, пошоркать… А когда скучно станет, Настасья начинает, глядя на улицу, вроде как и не к Надане обращаясь, жаловаться на жизнь. Что Колька дома не бывает, а зарабатывает мало, народ совсем обнищал, муки не купить, а купишь – и та с жуками. Но больше всего, войдя во вкус, любила она ворчать, что соседка Евдокия давным-давно сальными глазками поглядывает на мужа, а тот, вот те крест, нет-нет да улыбнётся ей в ответ.

– А то! У Евдокии муж сгинул по пьянке, она одна, куды деваться. А Коленька у меня мужик видный, денежный… Что ж это делается, а? Как отвадить змеюку?

Надана начинала яростнее тереть половые доски. Вот только муж был беден да неказист, но стоит вспомнить про соседку, и всё наоборот становится. Да как у неё язык поворачивается?! Нет никого лучше на свете, чем Николай Иванович! Большой и сильный, как богатырь, он людей спасает, он добрый. Разве злой мужик оставил бы Надану в своём доме? То ли немую, то ли больную нищенку? Нет. Он сделал всё, чтобы она не потерялась, не сдохла в канаве в этом огромном чужом городе. Да и не пьёт почти, а когда пьёт, не злится, только ласковее становится. И зарабатывает хорошо. Иначе откуда у Настасьи и туфли кожаные, и платки вышитые?