И однажды Надана не выдержала. Поднялась с четверенек, подол расправила, посмотрела Настасье в глаза и спокойно сказала:

– Знаете, как одна могучая шаманка учила делать?

Та глаза широко распахнула, рот приоткрыла. Кажется, даже дышать перестала.

– Ну говори, говори скорей! Ближе только подойди, да не кричи! – зашептала Настасья, крепче прижимая к груди сына.

– Дождитесь ночи. Возьмите кусочек оленьего рога, острый и маленький, с полпальца, сожмите в кулаке, да так крепко, чтобы кровь пошла из ладони. Выйдите за дом, прошепчите в кулак: «Отвались, Евдокия, как колючка от шерсти. Кровью своей и оленя-кормильца заклинаю». Закопайте рог в землю, подальше от глаз, и идите спать. Всё и наладится.

– Где же его взять-то? – опешила Настасья. Надана видела, как быстро та начала соображать. – У Кольки попрошу. Можно же?

– Можно, – ответила Надана и быстро отвернулась, чтобы Настасья не увидела усмешки на её лице. Ведь и могучую шаманку, и слова заговора она придумала только что. Лишь бы успокоить хозяйку.

Она не знала, что Настасья, поверив каждому её слову, в точности повторит ритуал, а через две недели к Евдокии посватается мужик с другой окраины города, и она навсегда уедет из этого дома. А Надана тем самым заслужит восхищение хозяйки, работу полегче, кусок послаще и право остаться под кровом Зиминых до конца своих дней.

18 февраля 1928 года. Красноярск

Ветер хлестал Надану по лицу колючими снежными вихрями, словно та в чём-то провинилась. Но она повыше подняла куцый воротник поеденного молью пальто, которое перепало от Настасьи, сощурилась и ускорила шаг вперёд по тёмной, лишь кое-где освещённой одинокими фонарями, улице.

Надана улыбалась, не разжимая губ. Чего доброго, застудит зубы или горло. А ей нельзя болеть. Она чувствовала, как счастье собирается лучистыми звёздочками в уголках рта и растягивает его – только что её похвалила учительница. Она сумела решить арифметическую задачку раньше всех из класса!

Пусть дома ждёт работа, суета, скудный ужин, бессонница, главное – она ходит в школу, учится писать, читать, считать, разговаривать с людьми. У неё даже могут появиться подруги! Анюта, совсем молоденькая девчонка, крестьянская дочка, из переселенцев, сегодня угостила её пряником. И Прасковья Михайловна, выставляя оценку в табель, сказала, что Надана соображает быстрее многих, хоть и мало говорит.

Нет, сегодня действительно счастливый день! И всё благодаря Николаю Ивановичу. Он даже обрадовался, когда Надана сказала, что хочет учиться.

– Это дело хорошее. В наше время без образования никуда, – похвалил он. – Посмотри, что вокруг творится. Открываются фабрики и заводы, больницы и школы. Мы строим новый мир. Учёные люди ох как нужны. А если ты вдруг захочешь стать медсестрой… Я помогу. У тебя умелые, спокойный ум, и работы ты не боишься. Нам в больнице такие ой как нужны.

Она обмерла и ничего не смогла ответить. Только благодарно кивнула в ответ. А сама подумала: «Неужто получится? Неужто не зря мечталось?»

– Эй ты!

За спиной раздался оклик, а следом приглушённое хихиканье.

Надана вынырнула из радостного ликования, не поворачивая головы, быстро стрельнула глазами по сторонам и поняла, что находится в узком проулке в получасе ходьбы до дома.

Не отвечать, не бежать, не давать повода напасть.

Она едва заметно ускорилась. Дыхание участилось. Ветер стих. Ресницы покрылись изморозью. Нехотя высунув голую руку из тёплого кармана, Надана протёрла лицо, и ей показалось, что она прикоснулась к деревянной маске. Ноги онемели. Будь на них её старые мягкие унты, она бы точным, почти незаметным движением нагнулась и достала из голенища крошечный, но острый нож. Одного правильного удара достаточно, чтобы перерезать врагу горло. Но ножа не было, как и унтов.

– Да стой, кому говорю!

Зубы застучали. Потом по телу прокатилась крупная дрожь. Неужели опять? Одна, в темноте, наедине с чудовищем?

– Какая шустрая мамзель. – Кто-то схватил её за рукав, дёрнул, и ткань пальто порвалась с глухим смиренным треском.

Она не хотела, до последнего не хотела поворачиваться, чтобы не видеть этих лиц. Бледных, измождённых, наглых. С бешеным блеском в голодных глазах. Она уже видела такие лица. Она так долго пыталась забыть их. Только не снова…

Толчок, и она отлетела к стене. Её тут же схватили другие руки. Через полыхнувший гнев до мозга доносились отдельные слова: «кошелёк», «узкоглазая», «окстись». И тут Надана зарычала и кинулась как росомаха в свирепом и отчаянном броске на того, первого, который порвал ей пальто.

Он взвизгнул как баба. Пнул её по ногам. Надана упала на лёд, больно ударившись плечом о землю. Следующий удар пришёлся по животу – и она почувствовала, как внутри что-то лопнуло, следующий в грудь – она перестала дышать, следующий в голову – и мир исчез.