Дурных предчувствий у Арлены не было. Она зубрила урок по географии, пытаясь представить карту Французской империи в Индокитае и запомнить описания этих далеких стран – Аннама, Тонкина – вместе с их замысловатыми названиями и запутанной историей протектората, гувернората, восстаний, регентства; Арлена не любила ни географию, ни Кохинхину [27] . Зачем забивать голову проблемами пиастра и каучука сейчас, когда японцы занимают Сайгон и Ханой? На уроке преподавательница со скепсисом отозвалась о будущем этой колонии: мы больше не получаем информации о том, что там происходит, а япошки сожрут нас живьем.

Подняв голову, Арлена заметила Одетту – та пристально на нее смотрела, прищурившись и скрестив руки на груди, Я занята, оставь меня в покое.

– Я хочу сушеный банан.

– Ты чего? Это мои сушеные бананы. Свои ты съела в летнем лагере.

– Нет, нам не давали. Хочу сушеный банан. Так нечестно, у тебя есть, а у меня нет. Если не дашь, все расскажу маме.

Арлене следовало бы призадуматься. Что такое сушеный банан, если взамен ты получишь мир и покой? Но ей было всего пятнадцать, и она обожала сушеные бананы. Одетта угрожает, но она не ябеда, моя младшая сестра глупенькая, но не злая.

– Отстань, у меня куча уроков.

Одетте исполнилось двенадцать, а сейчас трудно, когда тебе двенадцать, даже если ты только что причастилась, – никто не обращает внимания, никто ничего не объясняет, сложно сообразить, кто хороший, а кто плохой, потому что она слышит противоположные вещи, и все постоянно меняется, иногда она думает, что умрет во время бомбежки, если американская бомба упадет на их убежище и разрушит дом, такое уже случалось. В Аржантёе человека разнесло в пыль, его так и не нашли. Умирать совсем не хочется. Раньше она была уверена, что это американцы плохие, потому что они бросают бомбы и убивают людей, но как-то она услышала разговор соседок во дворе, и оказалось, что все наоборот, плохие – немцы. Непонятно. Может, хороших вообще нет. Это как с черным рынком. А где еще взять еды? Ей казалось, что рынок – это хорошо, только очень уж дорого, и у матери нет на него денег. Разве плохо есть, когда ты голоден? А говорят, что это очень плохо, директриса зашла в класс и сказала, что, если девочки знают кого-то, кто торгует на черном рынке, они должны немедленно доложить об этом учительнице. А она-то думала, что доносить плохо, но оказывается, что нет. Это очень даже хорошо.

Одетта тщательно взвесила за и против. За – это справедливость: она наконец-то избавится от невыносимого груза. Вроде исповеди. Против – ответные меры. А они будут, можно не сомневаться. У Арлены нелегкий характер, и она никогда не простит, что сестра ее выдала. Жизнь станет сложнее. Некому будет проверять уроки и помогать с домашними заданиями. С другой стороны – сушеные бананы. И вопиющая несправедливость, что у одной они есть, а у другой нет. Почему? И почему сестра не хочет делиться? Это меняло все. Крупица несправедливости, которая переводит ход истории на другие рельсы. Одетта задумалась.

За – два пункта, против – один.

Одетта собрала в кулак все свое мужество, сколько ни есть. Пошла к матери на кухню, долго мялась и улыбалась, пока та обжаривала макаронные ракушки и брюкву со вчерашними кусочками рыбы, и вдруг, словно парашютист, ныряющий в пустоту, сомневаясь, что парашют раскроется, выложила все. Одним духом. Как Арлена купила настоящую открытку, чтобы изготовить фальшивую, подделала почерк отца, чтобы мать оставила ее в школе до аттестата, как выбрала открытку с Генрихом IV на Новом мосту, решив, что это отличный ход, как специально делала те же ошибки, что и на открытке, которую отец прислал из Шарлевиль-Мезьера. Потрясенная Ирен не верила своим ушам. Это невообразимо. Одна из этих девочек – чудовище. Или обе. Как сестры Папен [28] . Она устремилась в столовую, Это правда, то, что рассказала Одетта? Ты подделала письмо отца?

Арлена побелела, она была ошарашена тем, что ее разоблачили, и возмущена предательством Одетты, Что? Она чокнулась! – лепетала Арлена снова и снова, пока мать надвигалась на нее, а Одетта за ее спиной не унималась, Честное слово! Она написала это при мне, на этом самом столе. Зачем мне врать? И почему папа подумал только о ней, а не обо мне или о тебе? Последний аргумент убедил Ирен, Да, это верно! Она не знала, как реагировать, в голове был полный кавардак. Ее напугала волна гнева, которая поднялась внутри, она никогда не била дочерей, она поклялась, что никогда не станет такой, как Вивиан, которая распускала руки. Но ведь нельзя оставить это безнаказанным. Ирен пыталась сообразить, как правильно себя повести, но не могла двинуться с места, ноги окаменели. Как ее дочь могла так поступить? Ирен чувствовала себя замаранной, словно вывалялась в грязи. Мало ей несчастий? Арлена вскочила, кинулась на Одетту, ударила ее изо всех сил, сестры покатились по полу, сцепившись, как кошки, Ирен крикнула, Хватит! Вы меня слышите? Хватит! Старшая победила. Ирен, забыв свои высокие принципы, принялась хлестать по щекам Арлену – та защищалась как могла, прячась за Одетту, которой тоже досталась оплеуха, потом забилась под стол. Ирен выплеснула все, что накопилось, – боль, отвращение, ужас, бессилие, злость из-за предательства дочери, предательства Жоржа, злость на эту подлую войну, разбившую их жизни. Иссякнув, она остановилась, а Арлена вся сжалась, уклоняясь от ударов.

– Больше никакой школы, дорогая моя. Завтра я пойду к начальнице, и ты станешь помощницей в отделе перчаток и шляп, нравится тебе это или нет.

– Я не пойду туда работать! Папа поможет мне, потому что он меня любит, он тебе не позволит испортить мне жизнь, я не хочу продавать перчатки и шляпы.

– Даже не мечтай, твой отец не вернется. Он на небесах.

– Так вот с небес папа тебе и помешает.

Двадцать третьего сентября 1943 года, в ночь на четверг, четырехмоторный бомбардировщик «Авро Ланкастер» Королевских военно-воздушных сил на борту поднялся с базы Ист-Киркби на юго-востоке Англии. Его сбила немецкая противовоздушная оборона, когда он пролетал над Парижем, один из семерых членов экипажа выпрыгнул с парашютом, упал на крышу музея Лувр и разбился, самолет задел каминные трубы на улице Сент-Оноре и врезался на полном ходу в «Большие универмаги Лувра» – после чудовищного взрыва в центре образовалась огромная воронка, и гигантский пожар уничтожил все здание, кроме фасада со стороны улицы Риволи.

Останки семи солдат, английских, канадских и австралийских, были захоронены на военном участке кладбища Клиши.

Тысяча двести тридцать пять сотрудников в одночасье оказались выброшенными на улицу, а «Большие универмаги» открыли свои двери только после Освобождения. Когда потрясенная Ирен в половине шестого вернулась домой и рассказала дочерям об этой невообразимой катастрофе, Арлена просто ответила, Разве это не знак судьбы?

Поступление Арлены в старший класс лицея имело одно косвенное, но досадное последствие. Однако никто, кроме мадам Надии, не предвидел бы такого. Арлена объявила месье Раймону, что больше не может сопровождать его на остров Фанак, чтобы стоять на страже, она должна много заниматься: ее поджидают мальчики и преподаватели, Мне придется вкалывать, чтобы там учиться. Но вот Одетта могла бы меня заменить, ей уже двенадцать, а дело несложное. За два года я только раз дунула в манок, и то зря, там гуляла парочка. Я поговорила с сестрой, она согласна.