Возвращение домой. В тридцать первом году Ирен забеременела, живот был огромный, они надеялись, что будет мальчик, маленький Рудольф, который явится в мир, чтобы спаять их гибнущий брак, А этого ребенка хорошо бы назвать Дезире [9] , предложил Жорж.

Одетта появилась в конце ноября, Жорж был обескуражен, даже оскорблен, Ты меня не любишь! От тебя никакого толку! И хлопнул дверью. Несмотря на все его старания, эта никчемная женщина не переставала разочаровывать. В тридцать четвертом родилась Франсуаза, в тридцать седьмом Жаклин, Я проклят! – стенал он.

– Если кто-то знает, что делать, скажите, – взывала бедняжка к Мадлен.

После появления Франсуазы Ирен нашла квартиру рядом с мэрией, но никогда три сестры Арлены не ездили с нею в Динар. Бабушка Вивиан, продавщица в мужском отделе «Больших универмагов Лувра», забирала их к себе в Венсен на две недели, ворча, что, вообще-то, имеет право провести кровный отпуск в свое удовольствие, или же ее подменяла тетя Рене, но она жила в Жювизи, на краю света, или приходилось скрепя сердце доверять девочек соседке снизу, правда за деньги, и даже со скидкой получалось дорого.

Мадлен склонялась к радикальным решениям, она была сторонницей развода как возрождения, считала, что пустозвоны не меняются и нужно резать по живому – отрубить палец, чтобы спасти руку. Но развод – штука сложная, дорогая – а денег у Ирен нет – и рискованная, особенно когда уходит женщина. Поэтому Ирен сохраняла этот непрочный статус-кво, надеясь бог знает на что, может на чудо. Мадлен вздыхала, возводя глаза к небу. Ирен заявляла, А я вот верю, что люди меняются к лучшему, нужно только подождать, он нас любит. Поэтому, когда Мадлен предложила уехать так надолго, Ирен расценила это как способ стать желаннее и надавить на Жоржа, беспомощного в быту, – даже погладить себе одежду не может. Когда она вернулась в Жуанвиль, у их жилища был такой вид, будто там квартировали уланы. Она решила не наводить порядок, торопливо черкнула записку и положила на стол, Я должна сопровождать хозяйку на отдых, это займет некоторое время, скажи, что ты об этом думаешь.

Всю неделю Ирен ждала, когда проявится Жорж, день отъезда приближался, и она не знала, что делать. Собрала многочисленные чемоданы Мадлен. Накануне отъезда забежала в супружеское гнездо – записка так и лежала на прежнем месте. Жорж не появлялся дома, так что она забрала билет, захлопнула дверь и на следующий день отбыла с Арленой на псевдоканикулы в Бретань.

Во время прогулки по Сен-Мало она выбрала открытку со статуей Дюгэ-Труэна [10] , чтобы сообщить адрес, по которому он может ей писать, но за все три месяца их пребывания в Динаре Жорж так и не подал весточки, Он нас забыл!

Однажды вечером, уложив детей, подруги расположились на террасе подышать свежим воздухом, завороженно наблюдая, как в оранжевом небе медленно погружается за горизонт солнце. Жанна спросила у Ирен, как дела, уж больно грустный у той был вид, Все хорошо, мадам, спасибо. Ирен ходила бледная, ничего не ела и не гуляла с ними. Мадлен задумалась. Надо действовать, а не раскисать. Вы получали известия от Жоржа?

– Ни разу, его словно бы нет.

– Мужчин никогда нет, – заметила Мадлен. – Вы здесь их видите? Ни одного! Они залетают ненадолго, не столько ради нас, сколько чтобы повидаться с друзьями, Морис бывает чаще, но он приезжает поиграть в гольф, или сходить на охоту, или на регату, мужчины ведут наши дела, живут своей жизнью вдали от нас и совершенно не интересуются семьями. На самом деле они нам не нужны.

– Я переживаю из-за дочки, она совсем не видит отца. Она задает вопросы, а я не знаю, что отвечать. Придет день, когда Жорж станет умолять меня вернуться. И что я смогу сделать? А?

У Мадлен Янсен было слабое здоровье, хотя она уже лет двадцать не обращалась к врачу. Заболев костным туберкулезом, она провела десять долгих лет в санатории, сначала в Мон-Доре, но из-за войны это заведение наводнили раненые с фронта, и врачи занялись разбитыми головами и покалеченными телами, а в пятнадцатом году лечение детей перестало быть приоритетом, и отец отправил ее в Лейзен, в кантон Во, где она и оставалась шесть лет, принимая солнечные ванны, катаясь на лыжах и занимаясь спортивными играми, гимнастикой и прочей подвижной деятельностью на свежем воздухе. Болезнь сильно повлияла на нее в юности, и она выросла угловатой, с выпирающими костями, руками-веточками и слегка сутулой спиной, а также приобрела твердый, неуступчивый характер, Кто меня любит, пусть следует за мной. А еще этот низкий голос и размеренную речь, которой не могли противиться мужчины. Морис Вирель, не отличавшийся сговорчивостью, был вынужден покориться, когда она потребовала, чтобы он не курил при ней дома, даже в курительной комнате, Потому что ваша сигара мерзко пахнет, Морис, и вы отравляете нам воздух, да, именно так, вы воняете сигарами! И в Динаре больше никто не курил. Мадлен поклялась, что никто никогда не будет ее принуждать. Отец и брат смирились с тем, что не могут указывать ей, как себя вести, про мужа и говорить нечего – она вышла за него, потому что он, со своим пронизывающим загадочным взглядом, был чрезвычайно обаятельным, она говорила, что Рембрандт нашел бы в нем идеального двойника, и вышла замуж, как бросаются в воду, уверенная, что долго не проживет, и с желанием родить одного-двух детей. Когда мужа перевели в Суассон и он предложил ей поехать с ним, она расхохоталась, Вы серьезно, Шарль? И теперь жила в Сен-Море. Они писали друг другу, иногда созванивались, надеялись, что капитану удастся получить восьмидневный отпуск до конца сентября.

Мадлен сохранила привычки времен санатория. Едва всходило солнце, она устраивалась лицом к морю на террасе третьего этажа с влажной салфеткой на лице и всю процедуру сидела неподвижно. Каждый день выпивала литр молока с медом, питалась в основном сухофруктами, проснувшись, час занималась гимнастикой и гуляла не менее двух часов – иначе никак, она не может сидеть на месте и болтать, читать или играть в карты. В любую погоду она выходила на воздух и тащила всех за собой. Когда шел такой дождь, что на улицу носа не высунешь, она встряхивала молодняк, Вперед! Для чего у нас есть плащи, спрашивается? И они, как настоящие морские волки, натягивали дождевики, сапоги-скороходы и пускались в захватывающий поход по Тропе таможенника [11] , Тома держал за руку Мари, Даниэль – Арлену, они пыхтели, выбивались из сил, но не жаловались, а если кто-то уставал, Мадлен или Жанна брали ее или его на руки, но это случалось редко, для них не отставать было делом чести.

Когда им исполнилось семь лет, Мадлен решила, что дети достаточно выросли для более далеких вылазок, и в девять утра они отправлялись в Сен-Мало, учились держать равновесие на скользких скалах, не оступаться на водорослях, наклонять голову и идти вперед против ветра.

Итак, у Арлены было три сестры, она играла роль старшей, по мере сил помогая бабушке, когда Ирен уезжала на работу, но малышки шумели и надоедали, Арлена выносила их с трудом. Ее родственная душа, та, кто понимала ее без слов, – это Мари, им хватало одного взгляда, никто другой не мог проникнуть в их мир. Даниэль, кажется, ревновал к этому союзу – перехватывая их молчаливый разговор, он спрашивал, В чем дело? Но девочки не отвечали на этот глупый вопрос. Часто, когда они отправлялись в поход по Тропе таможенника, Даниэль брал Арлену за руку, но стоило отпустить ее в узком или скользком проходе, как обнаруживалось, что девочки уже идут рука об руку, не глядя на него.