— Напишем новые, — хмыкнул Доронин, сияя. — С главой про криоабляцию.

— Ксюша, — я снова склонился над ней. — Сейчас ты устанешь. Это нормально. Твой мозг проделал колоссальную работу. Артем даст тебе лекарство, которое поможет уснуть. Не сопротивляйся. Сон — лучшее лекарство сейчас.

— Но я только проснулась, — запротестовала она слабым, почти беззвучным голосом.

— И еще проснешься. И с каждым разом будет легче. Обещаю.

Артем уже готовил шприц с легким седативным.

— Не бойся, — сказал он, вводя препарат в катетер. — Это просто поможет тебе отдохнуть.

Веки Ксении начали тяжелеть.

— Дядя Саша… — прошептала она. — Ты будешь здесь, когда я проснусь?

— Всегда, — ответил Император, снова беря ее за руку. — Всегда буду рядом.

Она улыбнулась и закрыла глаза. Через несколько секунд дыхание выровнялось, стало глубоким. Уснула.

Все стояли вокруг кровати, молча глядя на спящую девочку. На живое чудо, которое мы совершили все вместе.

— Господа, — сказал наконец Филипп Самуилович, появившийся в дверях, как добрый дух. — Прошу всех покинуть палату. Пациентке нужен абсолютный покой.

Мы вышли в коридор — толпа уставших, опустошенных и безмерно счастливых людей. Адреналин окончательно схлынул, оставив после себя только приятную, звенящую пустоту. Как после хорошего секса или марафонского забега, который ты все-таки выиграл.

— Так, — Филипп хлопнул в ладоши, возвращая нас к реальности. — Всем отдыхать. Это приказ. Никакой работы минимум сутки.

— Но мониторинг… — начала было Астафьева.

— Дежурим по очереди. Артем первый. Илье лучше отдыхать — без тебя справимся, — подмигнул ей старик. — Остальные — марш по койкам.

Без меня они справятся… но вообще да, дальше только дело техники.

Команда нехотя, но с явным облегчением начала разбредаться. Неволин, проходя мимо, вдруг остановился и хлопнул меня по плечу. Жест немыслимый еще два дня назад.

— Вы изменили мою жизнь, Разумовский, — сказал он тихо. — В свои годы я увидел то, что считал невозможным. Спасибо за этот урок смирения.

Урок смирения. Для него. А для меня — урок того, что даже самые высокие горы гордыни могут рухнуть. Что даже в самом черством академике живет мальчишка, который все еще верит в чудеса. Возможно, эта ночь изменила не только его.

И он ушел, не дожидаясь ответа.

Я медленно двинулся по коридору к своим апартаментам, мечтая только о подушке. Но мой путь преградила Анастасия Шелестова.

Она выглядела… иначе. Обычно идеальный, тугой пучок растрепался, несколько светлых прядей выбились, обрамляя лицо. Макияж почти полностью смазался, под глазами залегли темные круги усталости. И в ее взгляде не было привычной ледяной надменности. Только глубокая усталость и что-то еще… уважение?

— Разумовский, — сказала она.

— Анастасия.

— Поздравляю. Это было… — она на мгновение замялась, ища слово. — Невероятно. Я никогда не видела ничего подобного.

Комплимент от циничной королевы. День чудес определенно продолжался.

— Спасибо.

Она помолчала, явно собираясь с мыслями.

— Вы не хотите остаться в Москве? После такого триумфа перед вами открыты абсолютно все двери. Императорская клиника. Собственная лаборатория. Неограниченное финансирование. Любые исследования, какие пожелаете.

С чего бы вдруг ей такое предлагать? Ощущение, что она ведет свою игру.

Но! Собственная лаборатория — это ничто по сравнению с командой, которая пойдет за тобой в ад. С девушкой, которая ждет тебя дома. С простым человеческим счастьем, которое не купишь ни за какие императорские гранты.

— Анастасия, — сказал я устало. — Все, чего я сейчас хочу — это спать часов двенадцать. А потом вернуться в Муром. В свою больницу к своим пациентам. И своей невесте.

Последнее слово я произнес четко, с мягким, но отчетливым нажимом.

Ее лицо дрогнуло. На одну короткую секунду маска безупречной аристократки упала, и я увидел живую, настоящую эмоцию. Разочарование? Ревность? Или просто злость от того, что желанная игрушка не досталась?

— Невесте? — ее голос мгновенно стал холоднее. — Что ж… у каждого свои представления о счастье.

Она резко развернулась — движение отточенное, как у балерины на сцене — и пошла прочь. Ее каблуки цокали по кафельному полу в бешеном, яростном ритме. Обиделась.

Похоже надеялась на другое. Совсем на другое. И под императорской клиникой имела ввиду совсем не работу в ней.