Гемолиз? Массивный тромбоз? Или что-то гораздо хуже?

— Что показывают мониторы? Давление в контуре?

— Падает! Было двести, сейчас сто пятьдесят и продолжает снижаться! Сатурация тоже падает, хотя подача кислорода на максимуме!

Черт. Чертов вирус. Мутировал? Адаптировался к ЭКМО? Начал использовать сам аппарат как среду для размножения?

— Не трогайте ничего! — крикнул я в трубку. — Вообще ничего! Не меняйте параметры, не пытайтесь отключить! Я бегу! Десять минут!

— Но…

— НИЧЕГО НЕ ТРОГАТЬ! Это приказ!

Я бросил трубку. Схватил красную тетрадь, сунул ее за пазуху халата. Карту — в карман.

— Эй! — Фырк вскочил мне на плечо, едва удерживаясь. — А как же кресты? Компоненты? Антидот?

— Потом! — отрезал я, бросаясь к выходу. — Сначала нужно стабилизировать Мишку! Если он умрет, антидот будет уже никому не нужен!

Приоритеты. Спасти того, кого еще можно спасти. А уже потом думать о глобальном спасении человечества. Хотя время… проклятое время уходило как песок сквозь пальцы.

Я выбежал из тайной комнаты, даже не закрыв за собой тяжелую дверь камина. По лестнице — прыжками через три ступеньки. В вестибюле старого корпуса я чуть не сбил с ног пожилую уборщицу.

— Извините!

Лифт. Вот он. Двери уже закрываются.

— Подождите!

Я всунул руку между тяжелыми створками. Больно, но двери послушно разъехались. Внутри — две молоденькие медсестры, испуганно смотрящие на меня.

— Третий этаж! Срочно!

Кажется, прошла вечность. Первый этаж. Второй.

Быстрее! Ну же!

Третий. Я выскочил из лифта, не дожидаясь, пока двери откроются полностью. Коридор реанимационного отделения. Вот и палата Мишки.

Я влетел внутрь.

Картина была апокалиптической.

Мишка на кровати — бледный как мел, его губы приобрели отчетливый синюшный оттенок. Аппарат ЭКМО гудел натужно, почти с надрывом, словно старый, измученный двигатель. И кровь в прозрачных трубках…

О нет! Это была не кровь. Это… что это вообще такое?

Темно-вишневая, почти черная, вязкая жидкость медленно, лениво циркулировала по контуру. На внутренних стенках трубок оседал темный налет, похожий на сажу. Мембрана оксигенатора, которая еще вчера была идеально прозрачной, теперь была покрыта уродливыми темными разводами.

— Когда началось? — спросил я, подбегая к аппарату.

— Полчаса назад! — Кашин стоял рядом, бледный как полотно, с дрожащими руками. — Сначала просто легкое потемнение, а потом резко усилилось! За последние пять минут стала вот такой!

Полчаса. Прогрессирующий процесс. Не мгновенная реакция — постепенная. Значит, есть шанс его хотя бы замедлить.

Я активировал Сонар, сфокусировав всю его мощь на крови в контуре.

И увидел ад.

Эритроциты массово разрушались. Их мембраны лопались, выпуская свободный гемоглобин прямо в плазму.

Но это было не все.

На остатках разрушенных клеточных мембран росли кристаллы. Микроскопические, невидимые невооруженным глазом, но я их отчетливо чувствовал Сонаром.

Кристаллы «стекляшки». Они используют железо из гемоглобина как строительный материал, как субстрат для своего роста. Они паразитируют на разрушенных эритроцитах.

— Газы крови? — рявкнул я.

— pH семь и два! — отрапортовал Кашин. — Лактат четыре с половиной! Парциальное давление кислорода — пятьдесят, и это при максимальной подаче!

Тяжелейший метаболический ацидоз. Глубокая тканевая гипоксия. Организм задыхался, несмотря на работу ЭКМО. Потому что аппарат не мог насытить кислородом то, что уже перестало быть кровью.

Я присмотрелся внимательнее. Кристаллы концентрировались в одном месте — на мембране оксигенатора.

Мембрана. Силиконовая мембрана. Что-то в ее структуре служило катализатором, спусковым крючком для роста кристаллов. Может, ее микропористость? Или электростатический заряд на поверхности?

— Острый внутрисосудистый гемолиз! — произнес я громко, чтобы все слышали. — Вирус мутировал. Новый штамм атакует эритроциты напрямую. А мембрана оксигенатора катализирует процесс кристаллизации!

— Что… что делать? — голос дежурной медсестры дрогнул.

Думай! Быстро! Нельзя отключить ЭКМО — Мишка умрет за минуты. Нельзя оставить все как есть — этот тотальный гемолиз убьет его за несколько часов. Нужно третье, нестандартное решение.

— Снижаем скорость потока! — скомандовал я. — До абсолютного минимума! Один литр в минуту!

— Но это же… — начал было Кашин.

— Делай! — отрезал я. — Чем медленнее кровь проходит через оксигенатор, тем меньше время контакта с мембраной! Меньше контакт — меньше разрушения!