Шрифт:
…
И тут зазвонил телефон.
Он не помнил, как вскочил. Один момент сидел на полу, обессиленный и разбитый, следующий — уже стоял, вцепившись в телефон как утопающий в спасательный круг.
Муром. Разумовский. Момент истины.
Палец дрожал над кнопкой ответа.
Нажать — и узнать. Не нажать — и жить в неведении еще секунду. Одну последнюю секунду, когда Мишка в его голове может быть еще жив.
Нажал.
— Разумовский?
Голос прозвучал как карканье умирающего ворона. Горло сжалось так, что воздух едва проходил.
«Скажи. Быстро. Одним словом. Жив или мертв. Да или нет. Плюс или минус.»
Молчание на том конце. Долгое. Бесконечное. Вечное.
Он подбирает слова. Значит, плохие новости. Если бы хорошие, сказал бы сразу. «Хорошие новости говори быстро, плохие — можно потянуть». Медицинская мудрость. Чертова мудрость.
Потом — выдох. Долгий, дрожащий, неверящий. Как у человека, который сам не верит в чудо, которое только что сотворил.
— Получилось.
Глава 10
«Получилось.»
Одно слово. Но в нем была целая вселенная. Вселенная, в которой его сын был жив. В которой антидот сработал. В которой невозможное стало возможным.
Слезы все еще текли по его щекам. Соленые дорожки на грязном, небритом лице.
Он не вытирал их — пусть текут.
Мишка был жив. Нужно было осознать это. Принять. Поверить.
— Как он? Насколько стабилен?
— Вирусная активность подавлена полностью. Мы взяли кровь через тридцать минут после введения антидота — ПЦР-тест отрицательный. Вируса в крови нет. Совсем.
Отрицательный тест. Святой Грааль любого инфекциониста. Это означало, что антидот не просто подавил размножение вируса — он уничтожил его полностью. Тотальная эрадикация. Это было просто невероятно!
— Гемолиз остановлен. Эритроциты больше не разрушаются. Уровень свободного гемоглобина в плазме стремительно снижается — почки его выводят. Билирубин пока что повышен, но это вполне ожидаемо — печени нужно время, чтобы переработать все продукты распада.
Кровь в организме Мишки восстанавливалась. Больше не было того страшного, неумолимого процесса, когда его красные кровяные клетки лопались, как перезревшие ягоды. Кислород снова мог нормально переноситься по его маленькому телу. Его ткани наконец-то получали необходимое им питание.
— Свертываемость крови восстанавливается. МНО снижается, АЧТВ приходит в норму. Тромбоциты пока что низковаты — пятьдесят тысяч, но уже растут.
ДВС-синдром отступал. Его кровь снова помнила, как нужно сворачиваться. Это означало, что больше не было риска спонтанных, неконтролируемых кровотечений. И тромбозов тоже — хрупкий баланс в его организме медленно, но верно восстанавливался.
— Жизненные показатели стабилизируются. Давление сто пять на семьдесят — и это без вазопрессоров. Пульс сто пять ударов в минуту — синусовый ритм, без аритмии. Сатурация девяносто семь процентов — на обычном воздухе, мы уже отключили ему дополнительный кислород. Температура тридцать семь и восемь — это субфебрилитет, что вполне нормально после такого стресса для организма.
Цифры жизни. Красивые, правильные, обнадеживающие цифры. Его давление держалось само — значит, его сердце справлялось. Пульс был ровным — значит, его миокард работал. Сатурация была высокой — значит, его легкие дышали. Температура падала — значит, воспаление уходило.
— Что… что дальше? — Шаповалов сглотнул ком в горле.
На том конце провода повисла пауза. Долгая, тяжелая пауза. И Шаповалов понял — сейчас будет то самое «но».
— Игорь Степанович, — голос Разумовского стал мягче, — я не буду вас обманывать. Мы убили вирус. Это факт, это настоящая победа. Но…
Вот оно. То самое проклятое медицинское «но». Он знал его слишком хорошо. Он сам произносил его сотни, тысячи раз. «Операция прошла успешно, но…» «Мы остановили кровотечение, но…» «Опухоль удалена полностью, но…»
— Вирус успел нанести колоссальный ущерб его организму. И теперь его нужно восстанавливать. Долго и очень тщательно.
— Конкретнее. Пожалуйста.
«Мне нужна правда. Вся правда. Даже если она будет страшной. Особенно если она будет страшной. Я лекарь, я должен знать, к чему нам готовиться».
— Легкие. Острый респираторный дистресс-синдром. Его альвеолы были сильно повреждены, местами — необратимо. Будет фиброз. Не массивный, но он будет. Это приведет к снижению дыхательной функции процентов на двадцать-тридцать. Может быть, нам удастся восстановить ее с помощью физиотерапии, но это месяцы, если не годы, упорной работы.
Фиброз легких. Рубцы вместо нежной, эластичной альвеолярной ткани. Мишка всегда будет задыхаться при беге. Он не сможет заниматься спортом. Но… но он будет дышать. Сам. Это было главное.