Этот шум и гам обычно успокаивали, заземляли после стерильной тишины операционных. Но сегодня — только раздражали. Тревога, поселившаяся внутри с самого утра, никуда не уходила.

Ко мне за столик с подносом в руках плюхнулся Артем. Выглядел он странно: глаза светились счастьем, но уголки губ были озабоченно опущены.

— Привет, герой выходного дня, — усмехнулся он. — До меня уже дошли слухи о твоих подвигах на аристократическом приеме.

— Не преувеличивай, — устало отмахнулся я. — Обычная реанимация в необычных декорациях.

— Ну да, ну да. Десять минут поддержания жизни на чистой «Искре» — это у нас теперь «обычная реанимация», — он иронично хмыкнул. — Ладно, не скромничай. Лучше расскажи, как в целом съездил.

Я вкратце, без лишних эмоций и подробностей, пересказал ему помощь сыну графа Ушакова. Артем слушал, и его лицо становилось все более восхищенным. Он был одним из немногих в нашей профессии, кто умел искренне радоваться чужим успехам, без тени зависти.

— Круто. Просто невероятно круто! Спасти сына высокопоставленного человека… Да он тебе теперь по гроб жизни будет обязан, — он искренне улыбнулся. — А я вот… — он вдруг замялся и отвел взгляд, словно собирался признаться в чем-то постыдном.

— Что?

— Кажется, я влюбился, — выпалил он и тут же добавил, как бы извиняясь: — В Кристину.

Так вот почему он так светится. И почему озабочен.

Он не просто влюбился, он влюбился в Кристину — самую красивую, самую сложную и самую… опасную девушку в нашем отделении. Это было сродни добровольному согласию на операцию на сердце без наркоза.

Но, судя по его решительному лицу, он был готов. Что ж, могу только пожелать ему удачи. И очень крепких нервов.

— Поздравляю, — я тепло и искренне улыбнулся ему. — Совет да любовь, как говорится.

— Спасибо, — он с облегчением выдохнул. — Но ты что-то сегодня сам не свой. Плохо выглядишь. Не выспался?

Проницательный черт. Настоящий реаниматолог — диагност по призванию.

Он читает людей так же, как мониторы витальных функций. Заметил напряжение в плечах. От него не скроешься.

— Да Шаповалова нет с утра, — я решил не увиливать. — Трубку не берет, на звонки не отвечает. Все отделение на мне повисло. Думал, может, задерживается, но уже полдень.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Артема. Он нахмурился, и в его глазах появилась тревога.

— Странно, — протянул он. — Очень странно. На моей памяти Шаповалов работу не прогуливал ни разу за те пять лет, что я здесь. Даже когда с тяжелейшим гриппом свалился, все равно из дома звонил и раздавал указания по телефону. Если его нет, и он не на связи — это повод для серьезного беспокойства.

— Вот и я так думаю, — мрачно кивнул я.

Одно дело — мои догадки, основанные на интуиции и косвенных уликах. И совсем другое — когда их подтверждает человек со стороны, знающий Шаповалова годами.

Тревога перестала быть просто неприятным предчувствием. Она обрела вес и форму. С Шаповаловым действительно что-то случилось.

И я, кажется, догадывался, кто за этим стоит.

После обеда чаша моего терпения переполнилась. Хватит этого пассивного ожидания и тревожных догадок. Если гора не идет к Магомету, значит, Магомет сам идет выяснять, что, черт возьми, случилось с горой.

Я направился к Кобрук.

Административное крыло на четвертом этаже было другим миром. Вместо суеты лечебных отделений, запаха лекарств и стонов пациентов — тишина, ковровые дорожки, глушащие шаги, и полированные двери кабинетов.

Это была территория власти, а не медицины.

У приемной главврача было пусто — секретарша еще не вернулась с обеденного перерыва. Это было даже к лучшему. Я подошел к массивной дубовой двери и коротко, уверенно постучал.

— Войдите! — донесся изнутри властный женский голос.

Анна Витальевна Кобрук сидела за своим огромным, как аэродром, столом, погруженная в изучение каких-то бумаг. Для важности нацепила на нос очки. Генерал в своем штабе, сосредоточенная и полностью контролирующая ситуацию.

— Илья, — она подняла голову, и в ее глазах не было ни тени удивления. — Как раз хотела вас вызвать. Присаживайтесь.

«Хотела вызвать».

Эта фраза мгновенно сместила баланс сил. Я пришел задавать вопросы, а оказалось, что меня уже ждали, чтобы дать ответы. Или вынести приговор.

Она знала, что я приду.

Неужели Шаповалов вчера вечером успел с ней поговорить о центре? Или… или это напрямую связано с его исчезновением?

Я сел на стул для посетителей, чувствуя себя как на допросе.