— Холедохотомия, — скомандовал я. — Продольный разрез, десять миллиметров.

Киселев взял скальпель номер одиннадцать с тонким, заостренным кончиком и сделал аккуратный разрез по передней стенке протока.

И оттуда полезли они. Десятки, сотни мелких, плоских, похожих на огуречные семечки описторхов. Извивающийся, шевелящийся клубок омерзительной паразитической жизни хлынул в рану вместе с густой, темной желчью.

— Господи, — молоденькая операционная сестра отшатнулась. — Сколько же их там!

— Штук восемьдесят, может, сто, — прикинул я на глаз. — Целая колония.

— Детский сад паразитов! — присвистнул Фырк. — Ясли для червяков!

— Промывание, — скомандовал я. — Литр теплого физраствора с бетадином.

Я взял большой, 200-миллилитровый шприц Жане, подсоединил к нему тонкий катетер и ввел его в проток. Мощная струя антисептического раствора под давлением начала вымывать паразитов. Они вылетали из разреза потоком жидкости, падая в подставленный лоток.

— Еще литр.

Я промывал снова и снова, пока из протока не пошла абсолютно чистая, прозрачно-янтарная жидкость без малейшей примеси паразитов.

— Холедохоскопия для контроля, — попросил я.

Сестра подала мне тонкий, гибкий эндоскоп диаметром всего три миллиметра. Я ввел его в разрез, осматривая проток изнутри. На мониторе появилась картинка: розовая, но во многих местах изъязвленная от присосок паразитов слизистая. Но она была чистой.

— Санация завершена. Ушиваем холедохотомию.

Нить викрила четыре-ноль. Непрерывный шов. Герметичность проверил, введя в проток физраствор — ни капли не просочилось.

— Устанавливаем дренаж по Керу, — решил я. — На всякий случай.

Дренаж — это моя страховка. Если внутри остались единичные, незамеченные особи или яйца, они выйдут с током желчи наружу, а не попадут в кишку, что предотвратит рецидив.

Т-образная трубка легла на место.

— Дренирование брюшной полости.

Две широкие силиконовые трубки — одну я подвел к ложу печени, другую установил в малый таз. Для оттока любого раневого отделяемого.

— Начинаем ушивание раны, — объявил я финальный этап.

Это была методичная, почти медитативная работа.

Послойное восстановление анатомии. Брюшина — непрерывный шов викрилом.

Мышцы — отдельные узловые швы, чтобы не нарушить их кровоснабжение. Апоневроз, каркас передней брюшной стенки, — особенно тщательно, прочной, нерассасывающейся нитью, П-образными швами.

— Внутрикожный косметический шов, — сказал я сестре, когда мы дошли до кожи.

Он — полковник. Человек, который ценит порядок и эстетику. Стандартный узловой шов оставит грубый, уродливый рубец-«гусеницу». Внутрикожный косметический шов — это дань уважения пациенту. Хирургия не только спасение жизни, но и качество этой жизни после.

Я взял тонкую нить монокрила три-ноль. Стежок за стежком, я сшивал края кожи изнутри. Снаружи оставалась лишь тонкая, идеально ровная линия. Когда шов будет снят, останется едва заметный, тонкий рубец.

— Асептическая повязка.

Час пятьдесят минут дня. Прошло пять часов и пятьдесят минут с начала операции.

— Последний шов, — объявил я, завязывая финальный узел и обрезая нить.

Я отступил от стола.

Руки мелко дрожали от колоссальной усталости. Спина, напряженная почти шесть часов, казалась каменной. Но в голове была звенящая пустота и глубокое удовлетворение. Мы справились.

Артем начал выводить пациента из наркоза.

— Прекращаю подачу севофлурана. Ввожу антидот миорелаксантов.

Через пять минут на мониторе появились первые самостоятельные вдохи. Еще через пять полковник Обухов открыл глаза.

— Операция завершена успешно, — сказал я ему, склонившись над его лицом. — Паразиты удалены. Все чисто.

Он слабо улыбнулся и снова закрыл глаза, погружаясь в целительный послеоперационный сон.

Комната отдыха хирургического отделения. Маленькая, обшарпанная комнатушка со старым продавленным диваном, хромающим столом и вечным запахом дешевого кофе. Но после шести часов непрерывного напряжения в стерильном аду операционной она казалась настоящим раем.

Мы сидели втроем — я, Киселев и Артем.

На столе дымились три кружки с растворимым кофе, но никто к ним не прикасался. Все молчали, пытаясь переварить и осознать то, что только что произошло.

Киселев сидел, уставившись в свои большие, сильные руки хирурга. На его лице было выражение человека, который только что увидел настоящее чудо и теперь отчаянно пытался в него поверить.

Артем, откинувшись на спинку стула, медленно массировал виски. Шесть часов непрерывного балансирования на грани между жизнью и смертью пациента вымотали его до предела.