— Да вы всё равно не помните, уже тридцать лет прошло.

— Так, всё, заканчивай, я сказал. Эта тема не зашла, прекращай. Лучше расскажи нам, чего ты хочешь. Зачем всё это, что вокруг тебя происходит? Зачем все эти цыгане, наркотики, борьба с Никитосом и с Назаровым?

— Кстати, прошу заметить, к его гибели я отношения не имею, — сказал я.

— Надеюсь, — кивнул Садыков. — Надеюсь, не имеешь. Давай, ты ешь, ешь, не стесняйся. Угощайся. Саш, принеси котлеты, а то сгорят.

— Да я их выключил уже.

— Ну, неси.

Чердынцев сбегал за котлетами.

— Чего я хочу? — пожал я плечами. — Вот вы двое друзей Бешметова. Но сложилось так, что в последние годы своей жизни он вас почти не видел, зато каждый день видел Никитоса. У Бешеного был кодекс, вернее, он у вас всех был. Это были ваши общие правила жизни, где справедливость стояла во главе всего. Когда-то вы были практически четырьмя мушкетёрами, но среди вас оказался один парень, который не захотел жить по этим правилам.

— Ну давай, Д’Артаньян, или кто ты у нас, виконт де Бражелон? Чего ты хочешь? Говори конкретнее.

— Ну, я хочу того же, чего хотел Бешеный. Того же, чего и вы хотели тридцать лет назад. Со мной как раз всё понятно. Хотелось бы понимать, чего хотите вы. Александр Дмитриевич хочет спокойно доработать, получать пенсию нормальную. Вы, Владимир Кажимович, не знаю, наверное, хотите примерно того же. Чего хочет Александр Николаевич Чердынцев, я не знаю. Он ловко обвёл меня вокруг пальца, и я думал о нём немножко не то, что оказалось на самом деле. Я ему верил, а он всё вам сливал, понимаете?

— Не сливал, деточка, мы с ним одно целое, а он в данном случае был моими глазами, ушами и руками. Разве ты можешь обвинить чьи-то глаза, что они работают в пользу своего тела?

— Не могу, — кивнул я.

— Сергей, давай конкретнее, — вставил Мамай, уходя в медленное пике, — а то много слов, но мало понимания.

— И как бы не совсем ясно, зачем ты обратился к Мамаю, — добавил Садык. — Почему не вышел сразу на меня? И, опять же, как тебе вообще доверять? Ты с кем встречался в Сочах, знаешь? Ты с Ширяем встречался.

— Ух ты! — удивился я. — Знаете про него?

— А может, ты его агент?

— А может вы его агент? Чердынцев вон состоял же на службе у капитала. Может и сейчас состоит.

— Чердынцев состоял и состоит, и я уверен, будет состоять, на службе у Родины, а ни у какого ни капитала. А вот у кого ты состоишь на службе — это вопрос. Кстати, вопросы ты задал Мамаю. Сможет ли он помочь, если у тебя найдутся какие-то документы? Ну и где эти документы? Есть они у тебя?

— Может да, а может и нет, — пожал я плечами. — Но проблема в том, что я не знаю кому верить. Бешметов верил в дружбу и верил Никитосу, а тот вон что сделал.

— Ну, а что он сделал?— пожал плечами Садык.

— Спросите у Мамая, — с досадой ответил я. — Спросите у Катюхи, спросите у Бешеного, в конце концов.

Они снова переглянулись.

— Вот мне интересно, если вы про Ширяя знаете, почему ничего не делаете, почему не берёте?

— Потому что, сынок, я подполковник в областном управлении. В областном, понял? А он жопу свою прикрыл так, что от меня и мокрого места не останется, если я только рот открою. На федеральном уровне. Вот если ты мне дашь неоспоримые доказательства…

— А кто ещё про него знает? — нахмурился я.

— Кто-то знает, шило-то в мешке трудно утаить. Это вот только ты, Бешеный, в пацанчика какого-то влез, тебя и не вычислить теперь.

Он усмехнулся и разлил ещё коньяк.

— Короче, Сергей, есть у тебя бумаги или нет бумаг? — покачал он головой. — Вот главный вопрос.

— А если бы были документы с фактическим доказательством вины Ширяя и Никитоса в убийствах, похищениях людей, в рейдерских захватах? Если бы были стопроцентные доказательства, что бы с ними можно было сделать?

— Пока не увижу эти доказательства, не смогу сказать, — пожал плечами Садык.

Мамай утвердительно кивнул и выпил ещё.

— Так что? — кивнул Садык.

— Думаю, есть документы, — кивнул я. — Их собирал Эдик Калякин, но Роза не успела сказать, где они. Такое чувство, будто ей помогли уйти. Я оба дома перевернул, а нашёл только ничего не значащие записи.

— Ну и где они, эти записи?

— Эти записи у Никитоса. После крушения самолёта мне не было резона их держать. Назаров был противовесом в противостоянии с Никитосом, и когда его не стало, крыть мне оказалось нечем. А там ещё и Ширяй нарисовался. Пришлось бумажки-то отдать. Да только в них не было ничего особо интересного.