Кстати, когда я был в Москве, в Кремле видел тюфяки и пищали. Выглядели те… мягко сказать архаично. НО сам факт их наличия для меня стал откровением.

Я знал, что Иван Грозный брал Казань и Астрахань с использованием артиллерии, и почему-то учительница истории в школе говорила, что это было первое применение артиллерии… По крайней мере я так запомнил. Вот только, как оказалось, ещё при осаде Москвы ханом Тохтамышем использовались тюфяки, что заряжались каменным дробом.

И я понимал немаловажный факт. Стены — это хорошо, но оружие тоже нужно. Нужна артиллерия, нужен порох, плавильные печи, но пока у меня до этого не доходили руки! Слишком сложное хозяйство мне досталось.

— Господин! На дальнем кордоне видели всадников! — подбежал ко мне запыхавшийся Ратмир.

Я напрягся и тут же спросил.

— Сколько?

— Трое.

— Трое? И чего ты так бежал тогда? Я уж, грешным делом, подумал татар войско несусветное идёт… — усмехнулся я. — Иди встречай.

Через час привели троих, по виду воинов.

Старший из них, широкоплечий детина с бородой до пояса, поклонился.

— Здравствуй, господин Строганов. Меня зовут Захар. Это Игнат и Прокоп, — указал он на спутников. — Мы из дружины боярина Боброва. Разорился он и распустил нас. Слышали мы, что ты людей берёшь на службу, с землёй и жалованьем.

Я подошёл к ним поближе.

— Откуда слышали? — спросил я.

— Князь Бледный объявил клич по округе, — ответил тот, который представился как Захар. — Мы же были в Нижнем, когда об этом услышали, и решили попытать счастья.

Я кивнул.

— Воевали?

— Да, — снова за всех ответил Захар. — Татар били, врагов нашего барина тоже били. — Я кивнул, поняв, что эти трое участвовали в межбоярских разборках. — Даже против Литовцев отбивались.

— Мы служить готовы, — произнёс Прокоп. — Понимаем, что всё заново начинать придётся. Но выбора у нас большого нет, а время идёт, семьёй, детьми обзаводиться пора.

Мне понравилась их прямота.

— Ладно, посмотрим на вас. Ратмир, — сделал я жест рукой холопу, чтоб подошёл, — покажет, где жить будете. По жалованию позже поговорим. Хочу вначале посмотреть, что умеете и как саблю в руках держите. Земля под усадьбу будет. Весной межевание проведём. Лес я уже приказал валить, но если хотите себе дома хорошие ставить, то лучше вас самих никто ничего не сделает. Думаю, сами это уже знаете. — Они кивнули. — Места здесь не спокойные. Более того, ходят слухи, что татары по весне могут нагрянуть, но, как видите мы готовимся, — показал я на крепостные стены. — Что до доли с трофеев, то, что с боя взято, то свято, и…

— Прости, что перебиваю, совсем не будешь брать доли? — спросил Захар.

— Десятую часть, — ответил я. — Если что мне по душе придётся, буду иметь право выкупа первым, но опять же, неволить не буду. Захотите оставить себе, оставляйте. Годится?

Они переглянулись.

— Годится, господин, — ответил Захар.

— Тогда следуйте за Ратмиром. — Следующие слова я сказал своему холопу. — Накорми, дай отдохнуть. Завтра утром пусть выходят сабельками помахать с сотником. Потом мне доложишь, как они. Понял?

Ратмир поклонился, и пошёл исполнять указание.

За следующие две недели пришли ещё десять человек. Все бывшие служилые, все с опытом. Я с каждым разговаривал лично, смотрел в глаза, слушал их речь. Двоих из них отсеял. Поведение и взгляд у них были… ненадёжными что ли. Просто интуиция мне подсказывала, что брать их будет ошибкой, а я привык ей доверять.

Новеньких тоже определили в старые казармы, и тренировки с ними шли с рассвета и до заката. Конная сшибка, фехтование, сабля, копьё, лук. Григорий гонял их без жалости. Он сам вставал в строй, показывал, как надо, а не только командовал. Разумеется, без проверок кто круче не обошлось. И что тут могу сказать, Григорий был создан для службы, и однажды брошенная им же фраза полностью раскрывала его суть.

Я не торгаш, а воин.

И никто из новоприбывших не смог его одолеть.

Что же до новиков-сирот. Они обучались воинскому делу, правда, отдельно, но рядом. Я хотел, чтобы они видели взрослых — учились и равнялись на них. И вроде это работало, по крайней мере старание на лицах мальчишек я наблюдал.

Двадцать шестое ноября по старому стилю, единственный день в году, когда крестьянин мог уйти от своего барина, расплатившись с долгами. День свободы и день перемен.

Я стоял на стене, глядя на дорогу, ведущую из соседних сёл. Рядом, кутаясь в тёплую рясу, стоял Варлаам.

— Едут, — констатировал дьякон. — Слово, пущенное правильно, большую силу имеет. Люди знают, что здесь земля добрая, господин справедливый, оброк лёгкий.

— Десятина, — поправил я. — Не оброк, а десятина натурой. Разница есть.

— Для них это одно и то же, — отмахнулся он. — Главное, что меньше, чем у соседей. Лыков три шкуры дерёт, его брат и того больше. А ты даёшь землю почти даром.