Девочка не унималась и тоскливо просила, чтобы он не оставлял их. Витя всхлипывал.

Полковский подумал: «А не взять ли семью с собой?»

Он повернулся к морю, увидел темную массу буксирного парохода, вспомнил док и тряхнул головой. Нельзя: док военный объект и немцы обязательно будут бомбить его. Война есть война; и военный объект на то и существует, чтобы его атаковали. Он, Полковский, не имеет права подвергать такому риску семью. Завтра вместе с ранеными они уйдут на госпитальном судне. На свете еще существует человечность. Сильнее всех пушек и брони — это красный крест. Под его флагом они спокойно проплывут.

— Что за малодушие! — сказал он вслух. — Все будет хорошо.

Вера молчала. Она догадывалась, о чем думает муж, но не хотела влиять на его решение. Она подняла на руки девочку и успокоила ее.

Полковский еще раз поцеловал жену долгим, нежным поцелуем. Потом, не оглядываясь, пошел к краю стенки и прыгнул в катер, который запыхтел, заглушал шум прибоя, и, зарываясь в волны, стал уходить к кораблю, стоящему на рейде.

Полковский стоял на палубе и до тех пор смотрел на берег, пока женщина в белом платье и дети не растворились в темноте.

Милиция оцепила вход на пассажирский причал и пропускала строго по билетам. Толпа напирала, теснила, слышались крики, женский плач. Растрепанная пожилая женщина стояла возле милиционеров, всплескивая руками, плакала и причитала:

— Ой, погибель на мою голову! Ой, вей, вей!

— Идите же! — кричал на нее милиционер, оттесняя толпу и давая возможность женщине пройти в дверь, за которой виднелся огромный пароход с валившим из трубы дымом.

Женщина не двигалась с места, растерянно стояла над своими узлами и чемоданами, ломала пальцы и кричала:

— Муся, Муся! Вей, вей!..

Легкий ветерок поднимал пыль и кружил бумагу. Женщина плакала. Солнце нещадно, палило. То и дело гудели машины, чихали бензином, кто-то кричал «Осторожно!» или вдруг раздавался дикий крик.

В сотне метров от двери, в которую входили пассажиры, в настежь открытые ворота одна за другой въезжали кареты Красного Креста и скорой помощи. Они останавливались у самого борта парохода. Задние двери карет распахивались — и санитары в белых халатах выпрыгивали наземь и, подхватив носилки с ранеными и больными, поднимались по кормовому трапу на палубу. По носовому трапу взбирались пассажиры — женщины с детьми.

Черный лакированный ЗИС затесался между серыми каретами и, как только прошмыгнул ворота, отвернул в сторону и остановился у носовой части парохода, на борту которого, от самой ватерлинии, было натянуто белое полотно с нашитым на него огромным красным крестом. Это была «Аврора».

Шофер Жора открыл дверцу машины и одной рукой снял чемодан, другой — Иринку. Витя спрыгнул сам. Потом вышла Вера в голубом шелковом платье и в шляпке. Няня Даша и Барс остались в машине.

Вместе с шофером Вера стала разгружать автомобиль. Иринка весело суетилась, а Витя с серьезным и озабоченным лицом держал свой маленький чемодан, в котором находился «зверинец».

Взвалив на плечи тюк и взяв в руки чемодан, Жора позвал детей.

— Нет, — сказала Вера. — Детей от себя никуда не отпущу.

Жора понимающе кивнул и, сгибаясь под тяжестью тюка, пошел к трапу.

— Скажите Володе, что мы приехали! — крикнула вдогонку Вера.

Минут десять спустя Жора вернулся в сопровождении матроса и передал Вере записку:

«Верочка! Душой с вами, а чемоданы пристройте с матросом. Рвусь к вам — и не могу. У меня тот кордебалет! Ваш Володя», — прочла Вера и, хотя ей было грустно, улыбнулась.

Часа через четыре закончилась посадка. Иринка уже бегала за дверью, быстро свыкаясь с новой обстановкой, а Витя раскладывал свои банки и коробки.

Вдруг за дверью раздался смех Иринки, потом крик: «Дядя Володя!» — и тотчас в каюту вошел он с Иринкой на руках, обхватившей его за шею. Барс прыгнул и положил лапы ему на грудь. Вера, няня Даша тоже обрадовались. Володя поцеловал руки Веры, потом чмокнул в щеку няню.

— Ну, студент, а «зверинец» дома оставили?

— А вот и нет, — с гордостью показал Витя на свои банки и коробки.

— Значит, у тебя призвание, — заключил Володя. — Верочка, вы устроитесь, как только выйдем в море. И позавтракаем мирово! А бутылочку портвейна захватила? — сощурил он глаза.

Вере стало легко на душе. Вечно веселый, не теряющий присутствия духа, Володя, казалось, нес с собой какой-то живительный эликсир.

— Конечно.

— Вера, вы — все богатства мира!.. Но я пойду. Барса не выпускайте на палубу. Если он захочет «за большим», позовите матроса.