Правдивый лжец

Аннотация

Когда Элин Толбот, спасая семью от долгов, поступила работать к конкуренту, итальянцу Максу Дзапелли, от нее едва не отказались все родные. Однако встреча с черноглазым итальянцем – к ужасу Элин, неисправимым ловеласом – в корне изменила ее жизнь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ Стиснув трубку, Элин с нетерпением ждала, пока гостиничная телефонистка вызовет номер ее матери и отчима. – К сожалению, – снова донесся голос телефонистки, – они не отвечают. Хотите оставить записку? Я могу переслать ее в номер до их возвращения. Женщина говорила очень любезно, и Элин как-то удалось справиться с накатывающей паникой. – Меня зовут Элин Толбот. Не могли бы вы передать, чтобы кто-нибудь из них срочно перезвонил мне? – попросила она, переходя на столь же любезный тон. Она положила трубку, понимая, что при всей своей обычной уравновешенности готова поддаться панике. Взглянув на колонки цифр, только что проверенных в сотый, наверное, раз, Элин вдруг почувствовала необходимость проветриться. Она спрятала бумаги в стол и надела плащ, хотя отдавала себе отчет в том, что дела обстоят хуже некуда и вряд ли станут выглядеть лучше, когда она вернется. Потребность поделиться ужасной новостью с кем-нибудь близким погнала ее в сторону отдела художественного конструирования, где работал ее талантливый сводный брат. Нет, она не надеялась, что Гай смог бы как-то помочь, но уж слишком тяжело было нести эту страшную ношу в одиночку. Будь Сэмюэль Пиллингер, ее отчим и владелец «Пиллингер керамикс», рядом, она немедленно нашла бы его и доложила, что, по всей видимости, им не удастся выплатить жалованье сотрудникам в конце месяца, – о расчетах с поставщиками и говорить не приходилось. Но его не было рядом. Даже получив очередное предупреждение Элин о том, как обстоят дела, он, держа слово, повез ее мать в Лондон развеяться. Развеяться! Они вылетели в трубу, невесело подумала Элин и повернула ручку двери отдела художественного конструирования. – Гая нет? – спросила она Хью Баррелла, человека, который был ей неприятен, хотя как работник стоил тех денег, которые ему платили. Хью Баррелл тоже не любил ее, что ей было прекрасно известно. Не любил с того самого дня, когда года два назад предложил ей сходить куда-нибудь вечером, а она отказалась. Он назвал ее воображалой. Нет, она не была воображалой – просто ей не нравились его хитрые глаза, не говоря о том, что Элин взяла за правило не заводить романов с сотрудниками. Однажды она попробовала, и парень тут же решил, что такие отношения дают ему привилегии на работе. – Он у дантиста, – ответил Хью Баррелл, окидывая лисьим взглядом ее длинные, медового цвета волосы и аккуратную фигурку. – Спасибо, – пробормотала она, вспомнив, что Гай говорил о дантисте утром. От бесцеремонного разглядывания Хью у нее пошли мурашки по телу, и она поспешила уйти. Десять минут спустя Элли замедлила шаг в зеленой части Бовингдона и, несмотря на то, что октябрьский день был холодным, опустилась на одну из разбросанных по парку скамеек. От прогулки состояние ее ничуть не улучшилось. Весь этот год она пыталась втолковать Сэму Пиллингеру, что дела идут плохо. Но он, как и его сын, скорее художник, чем бизнесмен, то ли не верил, что все обстоит так плохо, как она говорит, то ли подобно мистеру Микоберу, надеялся, что все как-нибудь уладится. Но ничего не уладилось. Когда она заставила его вместе с ней проверить цифры по итогам последнего месяца, до Сэма, казалось, дошло. «Неужели мы в таком отчаянном положении?» – проговорил он, жуя мундштук своей трубки. Элин надеялась, что он скажет что-нибудь конструктивное по поводу того, как они будут выкарабкиваться, если оправдаются слухи о скором банкротстве одного из главных оптовых покупателей, но Сэм только высказался относительно распространявших слухи паникеров. И с горечью заметил, что его бизнесу повредил этот иностранец, Максимилиан Дзапелли. Максимилиан Дзапелли купил медленно умиравшую фирму Градберна в соседнем городке Пинвиче года два назад и тут же стал превращать ее в доходное предприятие. К тому времени у синьора Дзапелли уже был прекрасный бизнес в области мрамора и мозаики в Италии, и Элин поняла, что синьор Дзапелли счел вполне логичным дополнить его производством керамики в Англии. Однако, поднимая на ноги градберновское дело, он перехватил немалую толику клиентов у Пиллингера, а поскольку Пинвич находился менее чем в десяти милях от Бовингдона, к синьору Дзапелли перешло и несколько высококвалифицированных сотрудников. Одно это, чувствовала Элин, вызывало у отчима к нему неприязнь. В конце концов, Пиллингер обучил людей, а итальянец их переманил. Правда, чувство справедливости заставило Элин признать, что, поскольку Максимилиан Дзапелли проводил большую часть времени в Италии, вероятнее всего, переманивал ключевых работников его английский менеджер. Сидя на скамье, она нервно сунула руки в карманы плаща и уставилась в пустоту своими выразительными зелеными глазами. Справедливость справедливостью, но из этого не следовало, что она должна любить Максимилиана Дзапелли больше, чем отчим! Нет, с Максимилианом Дзапелли ей не доводилось встречаться, и желания такого у нее не было. Впрочем, она знала этот тип людей. Последний раз его фотография появилась в газете не далее как вчера. Для итальянца, о котором говорят, что он проводит большую часть времени в Италии, синьор Дзапелли имел неплохую рекламу в британской прессе. На фотографии он был не один. Как обычно! С такой ясностью, будто снимок находился у нее перед глазами, Элин вспомнила высокого брюнета лет тридцати пяти в вечернем костюме под руку с красивой и элегантной женщиной. Естественно, он появляется перед объективом с женщиной, естественно – с красивой, и естественно – всякий раз с другой. Такие вот ловеласы были самым ненавистным для Элин сортом мужчин. И хуже всего то, что женщины влюбляются в них без ума. За примером далеко ходить не надо – достаточно посмотреть на ее сводную сестру Лорейн. Нет, Лорейн никогда не встречала Максимилиана Дзапелли, но у нее будто врожденная тяга к мужчинам типа Казановы, в результате чего одна опустошительная связь у девушки неизменно сменяется другой. Столь же опустошительной. Как ни странно, размышляла Элин, ее мать, сама побывавшая в руках у бабника, не проявляла никакого сочувствия к падчерице. А Сэм Пиллингер просто ничего не мог поделать со своей любимой дочерью, когда она принималась бродить по дому в слезах. Вот и приходилось Элин нянчиться с Лорейн, которая вечно хныкала: «Но я же думала, что он меня любит». Элин успокаивала и утешала Лорейн, пока та не набиралась сил, чтобы очертя голову броситься в новую авантюру. Элин оставалось только наблюдать и ждать. Но что такое ловелас, она-то усвоила! Элин никогда и близко не подойдет к мужчине этого типа. Отец у нее был такой же – бездна очарования и пуст внутри. Детство вспоминалось Элин как самое страшное время. Она была тихим, впечатлительным ребенком, любила обоих родителей и страдала от их неистовых ссор. А те знали только два состояния: они или обожали друг друга, или ругались и били посуду. Впрочем, нередко мать оставалась в одиночестве и грустила – когда Джек Толбот исчезал на несколько недель. Но он всегда возвращался, и следовали новые ссоры, со слезами и обвинениями. При всей любви к отцу Элин была вынуждена признать, что без него жилось спокойнее. Ей было двенадцать лет, когда отец исчез в очередной и последний раз. Энн Толбот развелась с мужем, и Элин, ни с кем не делившаяся своей болью, никогда больше отца не видела. Только значительно позже она узнала о множестве измен, прощенных матерью, о том, что мать десятки раз принимала возвращавшегося отца, который, конечно же, клялся ей в любви. Но переполнилась чаша терпения… Тогда мать работала на полставки у Пиллингера, на заводе художественной керамики, и они пережили трудное время – мать, подозревавшая, что алименты от ее бывшего мужа никогда не появятся, должна была надеяться только на себя. Они захлебывались в трясине неоплаченных счетов и всячески старались из нее выбраться. Они наделали долгов к тому моменту, когда Энн Толбот удалось перейти на полную ставку у Пиллингера, но казалось, с долгами им не удастся быстро управиться. Впрочем, потом дела пошли явно лучше. Мать познакомила ее со своим работодателем, вдовцом Сэмом Пиллингером, а вскоре спросила, как бы она посмотрела на то, чтобы этот человек стал ее отчимом. – Ты хочешь выйти за него? – широко раскрыла глаза пятнадцатилетняя романтичная Элин. – Ты его любишь? – Любовь у меня уже была – любви больше не хочу, – холодно ответила мать. – Сэм Пиллингер – выгодная партия. Пора уже и о себе позаботиться. Элин, решившая, что не может винить мать, которую ожесточил первый брак, подавила удивление и сказала только: – Я хочу, чтобы ты была счастлива. – Буду, – твердо заявила Энн. Месяц спустя Энн вышла за своего работодателя и переехала с Элин в большой и несуразный, старый и очень милый дом, где Сэмюэль Пиллингер жил с пятнадцатилетним сыном, семнадцатилетней дочерью и экономкой, миссис Манслоу. Новая миссис Пиллингер оставила работу, но не видела причины отказываться от услуг Мадж Манслоу, и вскоре жизнь в усадьбе устроилась наилучшим образом. Элин понравились сводные брат и сестра – Гай и Лорейн, она также привязалась к миссис Манслоу. Впрочем, большую часть времени Элин проводила с Гаем, спокойным, стеснительным мальчиком. Лорейн гораздо больше интересовало общество противоположного пола, а с пятнадцатилетними малышами ей было скучно. За год Элин по-настоящему полюбила свою новую семью, открыв, что отчим – добрейший человек и – к огромному облегчению Элин – верен новой жене. Сэмюэль Пиллингер говорил мало и верил в моральные принципы. Однако выше всякой морали для него была дочь Лорейн, явная его любимица, способная в любой момент обвести отца вокруг пальца. В шестнадцать лет Лорейн решила, что школы с нее достаточно, и бросила учебу. Лорейн также решила, что не нуждается ни в работе, ни в карьере, и, при том что отец был счастлив предоставить дочери щедрое содержание, не стала искать места. С Элин и Гаем все обстояло иначе. Когда им исполнилось шестнадцать и они задумались о своем будущем, не кто иной, как Сэм Пиллингер, объявил, что им следует выбросить из головы мысли о дальнейшем образовании и делать карьеру в мире художественной керамики. – Ты хочешь, чтобы мы начинали с мастерских? – спросил тогда Гай. – Почему бы и нет? – ответил отец. – Настанет день, когда они будут принадлежать тебе и Лорейн. Элин тоже получит часть, – улыбнулся он падчерице. – Вот что я предлагаю: вы должны поработать в каждом из подразделений и… Этот разговор происходил шесть лет назад, уточнила для себя Элин и, взглянув на часы, сообразила, что Сэм и мать уже вполне могли вернуться и, возможно, пытаются связаться с ней, так что ей лучше поспешить в офис. Все эти шесть лет они были, в общем-то, счастливы, думала Элин, возвращаясь прежним путем. Она и Гай провели по полгода в каждом отделе, начиная с цеха подготовки глин и дальше – модельный, формовочный, цех обжига и росписи. Не пропустили и административную часть… У Элин проявились выдающиеся способности ко всему связанному с цифрами, здесь она себя показала блестяще. – Да ты просто умница! – воскликнул Сэм, когда она в мгновение ока расправилась с кипой накопившихся у него служебных бумаг. С того дня он взвалил на нее делопроизводство и предоставил все условия обучаться административной премудрости, а сам вернулся в свой любимый отдел художественного конструирования, где блистал его сын и где он был наилучшим учителем. По мере того как уходили на пенсию или меняли работу старые сотрудники, Элин, целенаправленно повышавшая свою квалификацию, постепенно продвигалась по служебной лестнице к самой вершине. В одно прекрасное утро в прошлом году, в день своего совершеннолетия, Элин проснулась и с удивлением осознала, что возглавляет всю административную часть фирмы. Она снова вошла в заводские ворота – с мыслью, что если ее выкладки верны, то выше ей уже не подняться. Хотелось бы ошибиться, но она знала, что достигла своего потолка. Элин решила больше не заходить к Гаю. Обычно она редко заглядывала в его отдел, и если до кого-то уже дошла весть о банкротстве фирмы Хаттонов, их главного оптовика, то ей, учитывая скорость распространения слухов по отделам, не стоит подбрасывать дров в огонь – незачем настойчиво добиваться встречи с Пиллингером-младшим. Вернувшись в свой кабинет, она первым делом сняла трубку телефона. – Мне кто-нибудь звонил, Рейчел? Я отлучалась. – Никто, – ответила Рейчел. – Спасибо. Да, не могла бы ты соединить меня с городским телефоном? – попросила Элин, будто только что вспомнила. Минуту спустя Элин спрашивала гостиничную телефонистку, нельзя ли связаться с мистером или миссис Пиллингер. – Подождите, пожалуйста, – вежливо ответила телефонистка. Ожидая у телефона, Элин поняла, как же она нервничает. Она услышала голос отчима и чуть не расплакалась. – Сэм, это я, Элин. – Привет, милая. Я как раз читал твою записку. Тебе повезло. Мы зашли совершенно случайно, только потому, что твоей матери нужно переменить туфли. Она… – Сэм, выслушай меня – это срочно, – перебила Элин. В данный момент она не могла вполне сочувствовать уставшей от экскурсий по Лондону матери. – Я слушаю, – заверил он. Элин глубоко вздохнула и, зная, что никто не подслушает, негромко сказала: – Сегодня утром мне позвонил Кит Ипсли… – Она еще раз вздохнула, чтобы успокоиться. – Хаттоны свернулись. – Свернулись? Ты хочешь сказать – обанкротились? – Именно это я и имела в виду, – произнесла она как могла спокойно. – Но… мы же ожидали чека от них… О, небо, они же должны нам тысячи! – Я знаю. Потому и позвонила им сразу же, как раздобыла сведения. Мне очень жаль, Сэм, – неохотно добавила она, – но там уже судебный исполнитель. Хорошо, если мы получим десять центов за фунт, но и того Бог весть сколько придется ждать. Пиллингеру потребовалось несколько секунд, чтобы переварить сообщение, а потом он произнес слова, которые Элин надеялась услышать. – Пожалуй, мне лучше вернуться домой, – просто сказал он. Вероятно, ее мать выразила неудовольствие по поводу этого решения, потому что он добавил: – Э-э, хочешь поговорить с мамой? – Не сейчас, – мягко отказалась Элин, попрощалась и повесила трубку. При всей любви к матери она не была расположена к пустой болтовне сейчас, когда дела обстояли так плохо. Несколько часов Элин пыталась занять себя какой-нибудь работой, но мысли ее неизменно возвращались к сокрушительным последствиям банкротства Хаттонов. Часть долга Хаттоны, предполагалось, вернут на неделе, и эти деньги были насущно необходимы. Она должна благодарить Кита Ипсли, главного клерка Хаттонов, который счел себя лично настолько ответственным за невыполненное обещание, что не смог умолчать о банкротстве. Нет, она не винила его за неоплаченный чек. Не его это вина, что фирма вылетела в трубу. Бедняга, ему не сладко. Вчера он был главным клерком респектабельной фирмы Хаттонов, а сегодня, как и весь персонал, превратился в безработного. И тут Элин поразила мысль, что ведь теперь и сотрудников ее фирмы, и ее саму ждет безработица, если только Сэм каким-то чудом не найдет выход, которого ей, Элин, найти не удается. Элин набила бумагами дипломат и отправилась домой. Зная то, что она знала, Элин не могла смотреть в глаза девушке, которая приносит чай, не говоря уже о других сотрудниках. Она решила, что Сэм сначала завезет домой ее мать, но машины у дома не было. Элин прошла на кухню, где крупная женщина, из тех, каких раньше называли «матроны», – Элин успела ее так полюбить! – стояла с руками по локоть в муке. – Что ты делаешь дома? – удивленно подняла глаза Мадж Манслоу, по-особому улыбаясь хозяйкиной дочери. – Лодыря гоняю, – улыбнулась в ответ Элин, и что-то перевернулось в ней при мысли о том, что, по всей вероятности, они не долго смогут платить Мадж. Боже правый, Мадж уже за шестьдесят, и она уже не справляется сама со всеми домашними делами, – кто же возьмет ее, если они ей откажут? – Если ни мама, ни мистер Пиллингер не звонили, имей в виду, что они возвращаются сегодня, а не завтра, как планировали, – выпалила Элин. – Ладно. Хорошо, что хоть кто-то предупредил о двух лишних едоках за обедом, – добродушно проворчала Мадж. – Хочешь чашку чая, Элин? Но Элин вдруг поняла, что и экономке не может смотреть в глаза, и, развернувшись, махнула дипломатом. – Никак не могу прерваться. Мне нужно посидеть над бумагами. В своей комнате Элин сменила элегантный деловой костюм на рубаху, брюки и легкий свитер, но заняться ничем не могла и подошла к окну. Дом был построен на довольно просторном участке, но Элин не замечала ни хорошо подстриженного газона, ни аллеи прекрасных деревьев. Все ее внимание было приковано к подъездной дорожке, где должна была появиться машина отчима. Однако первым приехал Гай. Она заметила свет фар, увидела, как Гай паркует машину, и побежала вниз предупредить, чтобы он никуда не уходил вечером. – Ты дома первая – вот чудеса, – дружелюбно приветствовал ее Гай. – Как дантист? – умудрилась вспомнить она. – Садист. У тебя озабоченный вид, – заметил он, подходя ближе. – Что случилось? – У Хаттонов судебный исполнитель. – Не может быть. – Но так оно и есть, – подтвердила она. – Гадство, – выдохнул он. И тут же спросил: – Как это скажется на нас? Смягчить новость не было никакой возможности, хотя она знала, что обычно Гай предпочитал прятать голову в песок, когда дома она обсуждала с его отцом положение дел. – И не спрашивай, – бросила она. – Ты куда-нибудь собираешься вечером? – Собирался, но… – Я связалась с Сэмом, они с моей матерью скоро должны приехать. – Плохи же наши дела, если старик согласился прервать отпуск, – высказался Гай. – Ты дождешься их? Все это… э-э… может отразиться на тебе сильнее, чем на всех остальных, – сказала Элин то, что только сейчас пришло ей в голову, и заметила, что Гай сразу посерьезнел, тоже сообразив, что художественные мастерские, которые, как он верил, должны были однажды стать его собственностью, уплывают в небытие. – Пожалуй, так будет лучше, – с готовностью согласился он. Они оба были внизу, в холле, час спустя, когда тяжелая входная дверь снова открылась, впуская Энн и Сэмюэля Пиллингер. – Пусть Мадж принесет чай в гостиную через десять минут. Мы будем говорить там, – решил Сэмюэль, поднимаясь с женой по элегантной лестнице вверх, чтобы освежиться. – Они дома, – сообщила Элин экономке, но приготовила чай сама и поставила четыре чашки с блюдцами на поднос. – И очень хотят пить, по всей видимости, – усмехнулась Мадж, а Элин почувствовала, что не представляет дома без нее. Собрались все через пятнадцать минут. Элин и в голову не пришло, что мать может отсутствовать на обсуждении, поскольку все это касалось ее очень сильно. Однако Элин обрадовалась тому, что сводная сестра ушла к друзьям. Она очень любила Лорейн, но понимала, что у них сейчас есть дела гораздо серьезнее, чем возиться с Лорейн, которая непременно закатит истерику, услышав, что ее содержание под угрозой. Для сцен еще будет время. – Я проверил, – начал Сэмюэль Пиллингер. – Ошибки нет. Хаттоны пошли на дно. Захватив с собой наши деньги. – Он обратил печальный взгляд к жене, потом к сыну и, наконец, к падчерице. – Как мы из этого выберемся, Элин? – тихо спросил он. Элин откашлялась и все-таки хрипло ответила: – Мы не выберемся. – Мы разорены? – Боюсь, да, – выдавила из себя Элин и, взяв дипломат, достала бумаги, которые проверяла столько раз, что выучила почти наизусть. – Хотела бы я сказать другое, но не могу: не изменить того факта, что нам не из чего платить жалованье персоналу, не говоря уже о других наших обязательствах. – Не может быть так плохо! – протестующе перебил Гай. – Если Элин говорит, значит, так оно и есть, – вмешался его отец. – Дай мне взглянуть на цифры, Элин. В последующие полчаса атмосфера в комнате менялась от серьезной к мрачной, а от мрачной к безнадежной. Однако к концу этого получаса они все, включая мать Элин, согласились, что в любом случае нужно выплатить жалованье. – Завтра о Хаттонах узнают: такое не скроешь, – заявил Сэм. – Но пока еще никому не известно, сколько они нам задолжали и в каком положении мы теперь оказались. Боюсь, Гай, завтра тебе придется пойти на работу как ни в чем не бывало, пока мы с Элин съездим в банк, к стряпчим, и я подумаю, еще к кому, кто может дать нам шанс вырваться из западни. До этого момента Энн Пиллингер молчала, но, взглянув на внимательно слушавшую их мать, Элин поразилась жесткому выражению ее лица и ярости, с которой та разразилась, наконец, словами: – Все из-за проклятого итальянца! Если бы этот Дзапелли не вломился и не купил Градбернов, мы никогда не оказались бы в таком положении! И снова в Элин заговорило чувство справедливости. Ей абсолютно не за что любить ловеласа из Италии, но все же… все же он не «вламывался». Насколько ей известно, других предложений не поступало, и Градберны просто ухватились за него. Однако прежде чем она произнесла вслух то, о чем подумала, Сэм Пиллингер присоединился к жене. – Ты права, дорогая. Прощелыга чертов! – с чувством выговорил он. – Но… – Больше Элин ничего не успела сказать, потому что, к ее удивлению, вмешался сводный брат. – А каких работников он у нас переманил! – желчно пожаловался Гай. – И наших лучших клиентов… – поддержал сына Сэм. Следующие десять минут, пока Элин хранила молчание, остальные трое безжалостно терзали Дзапелли. Ночью, в кровати, она вроде уже почувствовала угрызения совести за то, что не высказалась в защиту несправедливо обвиняемого человека, но сразу же одернула себя. Чего ради она будет вступаться за него? Она вспомнила, в каком жутком положении оказались Пиллингеры, и решила, что ее семья права, черт возьми! Чего ради станет она защищать бабника итальяшку! Утром ей было не до Максимилиана Дзапелли. Мистер Элдред, менеджер банка, слышавший о банкротстве Хаттонов, не пришел в восторг от идеи ее отчима увеличить кредит. – Но как же я выплачу жалованье в конце месяца? Скажите, как мне это сделать? – нападал Сэмюэль. – У вас еще три недели в запасе. Я мог бы предложить вам заглянуть в свой портфель акций, – намекнул мистер Элдред. – Продать мои акции? Они покинули банк под мрачное бормотание Сэма о том, что фирма сотрудничает с этим банком тысячу лет, но где же этот банк, когда им потребовалась помощь? Человек чести, он полагал, что жалованье должно быть выплачено любой ценой, и дал распоряжение продавать акции. К концу недели ситуация, однако, превратилась в совершенно безнадежную – когда остальные поставщики Хаттонов, испуганные банкротством, отказались снабжать Пиллингера, пока он не погасит свои долги. Огненные письмена уже давно появились на их стене, но Сэмюэль сделал все, что было в его силах, для спасения фирмы, прежде чем признал поражение. И это было достойное поражение. К последнему дню октября, когда фирма закрылась, Сэмюэль Пиллингер продал, что только можно было продать за столь короткий срок, но не взял ни пенни себе. Он избежал банкротства и никому не остался должен. – Мне так жаль, – тихо проговорила Элин, когда, стоя с ним и Гаем, прощалась по очереди с каждым из проходивших мимо работников фирмы. – Мне тоже, папа, – сказал Гай. – Что мы теперь будем делать? – спросил он. У Элин в голове вертелся тот же вопрос. Она была поражена ответом отчима. Ведь ее отчим сказал: – Отдохнем немного, а потом начнем сначала. – Начнем сначала?! – воскликнула она, а отец и сын обратили на нее удивленные взгляды. – У вас нет денег, чтобы начинать, Сэм! – Она пыталась открыть ему глаза. – У нас нет денег даже на жизнь… – Она замолчала – ей стало ясно, что Сэм художник, а не делец, что сын его тоже только художник, и они оба до сих пор не поняли, в каком положении оказались. Она попробовала с другой стороны: – Мне кажется, что, продав все съемное оборудование, нужно подумать о продаже печей для обжига, зданий и… – Что? – воскликнул Сэм, пораженный. – Продать – чтобы купил итальянец? Никогда! Насколько было известно Элин, Максимилиан Дзапелли не испытывал настоятельной потребности в покупке зданий Пиллингера. Но она не решилась говорить об этом сейчас, ведь только слепой не увидел бы, как тяжело Сэму сегодня. Она молча позволила отчиму продолжать. – Эту фирму основал мой отец, и я добьюсь ее возрождения. Увидишь – добьюсь! Разговор оборвался, когда к ним подошел Хью Баррелл. Сэм протянул руку, готовый произнести слова сожаления. Но Хью Баррелл оставил его руку без внимания, он будто не замечал Пиллингеров – ни старшего, ни младшего. Хью Баррелл встал напротив Элин и окинул ее своим хитрым взглядом. – Спасибо за рождественский подарок! – сказал он недовольным голосом, и Элин отметила, что потеря работы накануне Рождества еще больше обозлила этого малоприятного человека, а также поняла, что у нее есть личный враг. Хорошо, что Элин больше никогда его не увидит. Это был печальный день для всех троих. Вскоре, заперев фабрику, они отправились домой. Ехали каждый в своей машине, но появились дома одновременно. – Очень тяжело было? – услышала она слова Энн, обращенные к Сэму, и переполнилась гордостью за мать, которая, в отличие от его дочери, оказалась ему гораздо лучшей опорой теперь, когда удар обрушился, хотя не слишком сочувствовала вначале. – Мне нужно выпить, – ответил отчим. Элин заметила мрачную Лорейн, которая, узнав, что на счету в банке первого числа не найдет, как обычно, назначенного ей содержания, вышла в холл, чтобы встретить отца. – А мне отчаянно нужны деньги, папочка, – душевно поведала она. Энн Пиллингер мгновенно утратила мягкий тон. – Так найди работу и начни зарабатывать! – резко бросила она падчерице. – Папочка! – взвыла Лорейн. Может быть, впервые в жизни Сэм не услышал свою дочь и последовал за женой в гостиную. Мысль о работе, столь возмутившая Лорейн, не выходила из головы у ее сводной сестры. Перспектива долгов ужасала Элин, но, просматривая газеты, она не находила ничего, что бы прилично оплачивалось. Были, правда, подходящие места с очень хорошим жалованьем в Лондоне, но поскольку ее целью было зарабатывать достаточно, чтобы еще вносить и в семейную копилку, работа в Лондоне, где плата за жилье и высокие столичные расходы съедали бы половину жалованья, теряла смысл. Элин была талантливым администратором и знала это, но в Бовингдоне и Пинвиче немногочисленные места, где она могла бы развернуться, были давно заняты. Она попробовала поискать другую работу, однако все, что не требовало высокой квалификации, и оплачивалось соответственно. В доме ни у кого не хватило духу сказать Мадж Манслоу, что они не смогут больше пользоваться ее услугами. И с приближением декабря, когда замаячил день выдачи жалованья, не говоря уже о пачке неоплаченных счетов, которая неудержимо росла, Элин начала поддаваться отчаянию. Она не удивлялась тому, что остальные члены семьи не занимались поисками работы. Но такое легкомыслие… Гай, похоже, как и отец, верил, что все «обернется к лучшему». Лорейн слонялась по дому в ожидании очередной мимолетной любви. А мать Элин, казалось, держала сторону надеявшихся на «лучшее». Все это уже начинало злить Элин. Она пошла и продала свою машину. – Зачем ты это сделала? – хором спросили они, узнав за обедом новость. – Затем, что через несколько дней надо платить Мадж, – ответила она. – Есть еще несколько счетов, требующих немедленной оплаты. – Я не просил тебя продавать свою машину! – гордо заявил Сэм. Элин сразу перестала злиться и расстроилась из-за того, что невольно унизила его. – Не просил, Сэм… – мягко начала она. – И я не просила тебя покупать ее на мое восемнадцатилетие, но ты же купил! И потом, я знаю, – сумела улыбнуться Элин, – первое, что ты сделаешь, как только снова встанешь на ноги, – это купишь мне новую машину! Кризис уязвленных чувств миновал, но, когда ноябрь сменился декабрем, Элин снова утратила покой. Она получила хорошие деньги за свою машину, но, поскольку это были единственные деньги, пришедшие в семью, они таяли на глазах. В подавленном настроении, день или два спустя после того, как принесла деньги в дом, Элин, просматривая утреннюю газету, нашла работу, которая не только превосходно оплачивалась, но и была на расстоянии, позволявшем ежедневные поездки. Однако, взглянув на название фирмы, предлагавшей работу заведующего отделом статистики, Элин тут же обратилась к следующему объявлению. Она изучила все другие предложения и не обнаружила ничего, что оплачивалось бы хоть приблизительно так же высоко, не говоря уже о том, что представляло бы для нее такой же интерес. Невольно Элин вернулась к первому объявлению. Семья обезумеет от злости, если Элин попробует занять эту вакансию. Даже трудно представить, что будет, если она займет ее. Но жалованье уж очень хорошее… Элин прикусила нижнюю губу – она знала, что деньги им необходимы и что больше никто денег в дом не принесет. «Но я же не статистик!» – чувствуя, что у нее холодеют ноги, принялась она убеждать себя в безнадежности попытки. «Ерунда, – возразил голос другой живущей в ней несгибаемой женщины, – ты великолепно разбираешься в цифрах и читаешь бухгалтерский баланс как роман, что трудного может быть для тебя в статистике?» На этой бравой ноте Элин схватила трубку телефона в своей комнате, быстро набрала номер. Когда на другом конце провода прозвучало: «Добрый день. "Тонкий фарфор Дзапелли"», ей показалось, что эти слова разносятся по всему дому. Элин чувствовала себя подлой изменницей, но ей удалось справиться с собой. Им нужны деньги! Необходимо что-то делать! – Добрый день. Отдел кадров, пожалуйста, – попросила она. Ее тут же соединили, выслушали, минута-другая – и она уже сидела, таращась на замолчавшую в руке трубку. Собеседование назначено на завтра, на одиннадцать часов утра! Собеседование у Дзапелли! Она честно намеревалась сообщить о задуманном семье – вечером за столом. И даже несколько раз открывала рот, но мужество изменяло ей. Она знала, что поднимется вой. Элин вдруг решила, что, поскольку документы, подтверждающие ее квалификацию, практически отсутствуют, а, следовательно, шансы получить работу близки к нулю, она не будет зря расстраивать всех. Ругая себя, называя «трусихой», Элин поднялась в свою комнату. Она уже почти передумала ехать. Если нет шансов получить работу, говорила она себе, нечего и ездить на собеседование завтра утром. Но, конечно, поехала. Это уже было делом чести: назначив встречу, следовало явиться. Одетая в один из своих элегантных деловых костюмов, она вышла из дома в десять утра. За пятнадцать минут дошла до станции, через десять минут села в электричку и еще через десять вышла на следующей остановке, в Пинвиче. До «Тонкого фарфора Дзапелли» было десять минут ходу от центра города, но временем она располагала. Элин явилась для собеседования с мистером Кристофером Никсоном без пяти одиннадцать, и пять минут двенадцатого ее пригласили. – Извините, что заставил вас ждать, мисс Толбот, – вежливо извинился молодой человек, которому она явно понравилась. – Итак, – начал он, когда они сели, – сейчас у вас есть работа? Элин нервничала по многим причинам, и прежде всего потому, что предполагала: ей укажут на дверь, как только услышат про ее работу у Пиллингера, но скрыть это было невозможно. – Я работала у Пиллингера, – проговорила она. – Мистер Пиллингер… – А-а. Один-два пиллингеровских сотрудника уже пришли к нам, – с улыбкой перебил он и тут же признался: – Я переехал из Девона в прошлом месяце и сам начал работать здесь только с первого декабря. С этого момента Элин почувствовала облегчение. Поскольку служащий не из местных, говорила она себе, и поскольку «Толбот» довольно распространенная фамилия, значит, он ничего не знает о ее связи с Пиллингерами. И если все сложится неудачно – но Элин вдруг захотела получить эту работу, она же просто нуждалась в ней, – то никто и не узнает… – Хорошо… – сказал он и перешел к предлагаемой работе. Описал в деталях, а потом спросил, устраивает ли ее это и справится ли она. – Да – по обоим пунктам, – ответила Элин, не предвидя никаких трудностей в том, о чем услышала, и у сидевшего в ней математика уже зачесались руки поскорее взяться за дело. – Отлично, – улыбнулся служащий и взялся за карандаш. – Если вы представите свидетельства о вашей квалификации – это чистая формальность, – то… – Он поднял глаза и спросил: – Что-то не в порядке? – У меня нет никаких свидетельств, – вынуждена была признаться Элин и поспешила добавить, пока он не прервал собеседование: – Но я разбираюсь в цифрах. Хорошо разбираюсь. – Времени для ложной скромности не было. – Если бы вы могли дать мне какой-нибудь тест, я бы это доказала. Она садилась в поезд на Бовингдон с мыслью, что Кристофер Никсон остался очень доволен результатами теста, который кто-то подготовил за полчаса, пока она слонялась по коридору. Однако обещание Кристофера Никсона связаться с ней в ближайшее время еще не значило, что она получит работу. По этой причине, а также полагая, что, если появится какой-нибудь дипломированный специалист, она может распрощаться с мечтой об этом месте, Элин решила пока не говорить о собеседовании домашним. Пока еще не было достаточных оснований расстраивать семью. Элин верила, что Кристофер Никсон непременно позвонит, хотя бы для того, чтобы сообщить об отказе, а потому не отходила от телефона в последующие два дня. Она хотела первой снять трубку и услышать эти слова – «Тонкий фарфор Дзапелли». Даже на третий день, хотя надежда начинала вянуть, Элин не покидала свой пост. И лишь когда отчим вошел в столовую, проглядывая на ходу захваченную в холле почту, она, похолодев, поняла, что звонка от Дзапелли не будет. Потому что отчим вдруг замер и после тщательного изучения верхнего конверта свирепо обратился к ней: – Какого черта людям Дзапелли потребовалось писать тебе? Господи, подумала она, почувствовав, как что-то перевернулось у нее в животе, когда Сэм шагнул в ее сторону и швырнул конверт, на котором значилось: «Тонкий фарфор Дзапелли», – Господи, этого она не ожидала. – Я… э-э… гм… – Она откашлялась. – Я… хотела получить у них работу. – Что? – Но я все равно ее, наверное, не получила, – неуверенным тоном добавила она. – Не может быть, Элин! – взорвалась мать. – Это называется «верность», – прорычал Гай, и вся семья, за исключением Лорейн, которая еще не спускалась, обрушилась на нее. Она была готова к скандалу и в течение пяти минут терпела их атаки. Но потом пришел черед Элин выйти из себя. – Ты можешь говорить что угодно, мама, – оборвала она тираду матери о «неблагодарной твари», – и мне жаль, что я так поступила, но мы не можем сидеть сложа руки и ждать, пока все обернется к лучшему. Счета требуют оплаты, и я не могу бездельничать, только увеличивая их, я должна была что-то предпринять. Я знаю, что «Дзапелли» – грязное слово, но деньги у них чистые. И платят они хорошо. И потом, – поспешила добавить она, видя, вот-вот инициативу перехватит отчим, – я же сказала, что здесь, наверное, отказ. – Так, может быть, ты соизволишь прочитать письмо, чтобы мы знали, развешивать ли флаги? – съязвила мать. Без всякого энтузиазма Элин вскрыла конверт. Только в тот момент она поняла, насколько сильно хотела получить работу. Но, развернув единственный находившийся там листок и обнаружив, что работу она получила, Элин не испытала никакого подъема. – Я приступаю к работе второго января, – ровным голосом сообщила она. Отчим будто и не слышал этих ее слов. – Передай, пожалуйста, тост, Энн, – попросил он жену. Элин любила свою семью. Но черт бы их всех побрал, негодовала Элин, когда пятнадцать минут спустя шла прогуляться, они вели себя так, будто в доме лежит покойник. Можно подумать, она совершила смертный грех! Она бы не удивилась, увидев на окнах траурные шторы по возвращении с прогулки. Но гулять больше часа все равно не могла. В дверях она столкнулась с выходившим из дома отчимом и, к своему ужасу, поняла, что он намерен пройти мимо, не сказав ни слова! – Ты меня ненавидишь? – поторопилась спросить Элин. Он остановился, помолчал, потом посмотрел ей в глаза. Она выдержала его взгляд, не мигая. – Ты решила взяться за ту работу? – спросил он. Элин не отводила глаз. – Да, – тихо ответила она, – я так решила. Она ожидала какого-нибудь горького замечания, однако была уже не в силах отступить. Пусть он видит здесь преступление, но им нужны эти деньги. К ее огромному облегчению, он проворчал: – Да кто тебя ненавидит? У тебя были наилучшие побуждения. Я понимаю. – О, Сэм! – воскликнула она, кинулась ему на грудь и почувствовала, что ей значительно легче, когда отчим прижал ее к себе, прежде чем отправиться дальше. Рождество прошло спокойно. Мать несколько потеплела к Элин, и только Гай никак не мог смириться с тем, что она поступает в фирму, сыгравшую, по его убеждению, главную роль в разорении предприятия, которое когда-то должно было перейти к нему. Первого января – это был по всей стране выходной – Элин отглаживала свои добротные деловые костюмы и вообще проверяла свой гардероб, чтобы убедиться в готовности к завтрашнему дню. Она не ожидала, что утром кто-нибудь пожелает ей удачи, и пожеланий не было, но когда она встала из-за стола, закончив завтрак, то услышала, к огромному своему удивлению и радости, слова матери: – Элин, я отвезу тебя на станцию, если хочешь. – Спасибо, – с готовностью согласилась она, стремясь положить конец холодной войне. И почувствовала себя совсем хорошо, когда на станции мать, никогда не любившая демонстрировать нежные чувства, поцеловала ее в щеку. Элин поняла, что это не поцелуй на прощание, а поцелуй прощения. На этой радостной ноте она проделала весь путь до «Тонкого фарфора Дзапелли». Ее отдел составляли два сотрудника приблизительно ее же возраста. Дайана Керр была простой, но приятной молодой женщиной, а Нил Дженнингз – худощавым молодым человеком со страстью, как вскоре выяснилось, к спелеологии. Элин давно привыкла брать на себя большую ответственность, так что совершенно естественно приняла роль руководителя отдела, и все трое тут же заработали в полной гармонии. Когда около одиннадцати часов утра у нее на столе зазвонил телефон, Элин машинально протянула руку, не отрываясь от бумаг. Учитывая срок пребывания на новом месте, следовало признать, что она быстро освоилась. – Элин, это Крис, Крис Никсон, – послышалось из трубки. – Устраиваешься? – Уже устроилась, правильнее сказать, – улыбнулась она. – Хорошо. Я освобожусь через десять минут. По-моему, будет неплохо, если я тебе здесь все покажу. Ты как думаешь? – Отлично, жду с нетерпением, – сказала она и положила трубку. Она считала, что ей как руководителю не мешает знать расположение отделов в огромном здании. Верный своему слову, Крис Никсон появился спустя десять минут, и они, покинув кабинет, который Элин делила со своими сотрудниками, пошли знакомиться с руководителями других отделов. На собеседовании Крис упомянул, что у них работают бывшие люди Пиллингера, и Элин была удивлена, что не столкнулась ни с одним из старых знакомых. Все объяснилось, когда Крис сообщил: – Сегодня не весь персонал на работе. Многие просили дополнительные дни к празднику. Предвидя сверхурочные, которые потребуются, когда начнется аврал, мистер Орфорд, менеджер, был рад пойти им навстречу. – Понимаю, – улыбнулась Элин и не смогла вспомнить, когда был последний аврал у Пиллингера. Но когда они вошли в отдел художественного конструирования, все эти мысли вдруг покинули ее, потому что она заметила среди сотрудников отдела человека, которого хорошо знала по прежней работе. – Доброе утро! – обратился Крис Никсон к мужчинам и женщине, поглощенным работой, и повел Элин мимо них, к кабинету главного художника. Двое ответили, и Элин еще отдельно сказала: «Доброе утро!» Но Хью Баррелл, злившийся на нее, что было видно по неулыбчивому взгляду хитрых глаз, не проронил ни слова. Элин решила про себя, что будет обходить этот отдел десятой дорогой, впрочем, других неприятных нисшествий за первый месяц работы у Дзапелли с ней не приключалось. Крис Никсон несколько раз предлагал ей встретиться после работы, и он Элин нравился, но, согласившись на свидание, она должна была согласиться и на то, что он проводит ее домой, а Элин не хотела представлять его семье – боялась, что кто-нибудь обязательно отпустит неприязненное замечание в адрес фирмы, в которой они работают. Первого февраля Элин отправилась на работу, как всегда элегантная внешне, но в душевном смятении. Лорейн зализывала раны после того, как влюбилась в очередного донжуана из тех, что притягивали ее, как магнит. – Это просто несправедливо! – всхлипывала Лорейн, и Элин, пытаясь ее успокоить, просидела со своей сестрой полночи. В результате Элин жаждала уйти с головой в какое-нибудь срочное дело, но уж никак не мечтала о встрече с ловеласами. Впрочем, нельзя сказать, что Элин встретилась с владельцем «Тонкого фарфора Дзапелли». Элин столкнулась с ним. Он выходил из двери, в которую она хотела войти, и – бум! – она налетела на что-то твердое. Она пошатнулась, но, прежде чем успела потерять равновесие, была подхвачена сильными руками. Несколько растерянная, Элин отступила назад. При своем немалом росте она должна была поднять голову и заглянуть в холодные, проницательные темные глаза человека, которого узнала бы всюду! Фотографии не отдают ему должного, подумала она, отмечая оливковую с бронзовым отливом кожу Максимилиана Дзапелли, жесткие, черные, как ночь, волосы и аристократические черты лица. Она сделала движение, чтобы обойти его, и он уступил дорогу, но не прежде, чем сам быстро оценил ее красоту. О Господи, вскипела она, когда его взгляд скользнул по ее длинным, цвета светлого меда волосам, безупречной коже лица и шеи, по ее дорогому костюму. Этот мужчина – бабник! – Извините, синьорина, – пробормотал он. Он извинялся за то, что чуть не сшиб ее с ног, тоном соблазнителя. Но Элин, у которой сердце екнуло, тем не менее, сказала себе, что этот трюк не производит на нее никакого впечатления. Вежливо, может быть, чуть-чуть надменно она кивнула бабнику и прошла мимо. В отделе она появилась первой и вздохнула с облегчением, потому что, как ни смешно, после встречи вся дрожала. Больше всего ей почему-то запомнились темные, подернутые влагой, пленительные глаза и почти незаметный акцент в единственном произнесенном им английском слове «извините». К счастью, она знает об опыте матери. Знает о многообразном опыте сводной сестры. Знает, чего можно ждать от таких мужчин, иначе она оказалась бы совершенно беззащитной. Хорошо, что на самом деле она не беззащитна. Элин достала какие-то бумаги из ящика стола, но чувствовала, что взволнована. Настолько взволнована, что даже желала, чтобы этот визит синьора Дзапелли на пинвичскую фабрику оказался кратковременным. Она его не боится. Вот еще! Просто у нее такое чувство, что лучше ей больше не встречаться с ним. ГЛАВА ВТОРАЯ К середине дня Элин не забыла о происшествии, но успокоилась. Занимаясь выведением средних показателей, она вдруг обнаружила, что ей не хватает некоторых данных. Подняв глаза на Дайану и Нила, она увидела, что те заняты, и встала со стула. – Я в отдел художественного конструирования, – сказала она на случай, если понадобится. Проходя мимо чайного автомата, она заметила там, в маленькой очереди, Вивиан и Айана, двух дизайнеров, и едва не повернула назад. Очевидно, Хью Баррелл в отделе один! Что еще за глупости, одернула она себя. Не хочется неприятной встречи? Она на службе, она не убежит. В любом случае ей нужен не Хью Баррел, а Брайан Коул, его начальник. Дойдя до двери отдела, она вспомнила, что этим утром дала волю эмоциям. Торжественно пообещав себе сохранить невозмутимость при следующей встрече с Максимилианом Дзапелли – и надеясь, что он не будет часто и надолго появляться в своем английском филиале, – Элин открыла дверь и вошла. Хью Баррелл действительно был там и ответил свирепым взглядом на ее учтивую полуулыбку. Но поскольку Элин ничего не могла – да и не хотела – сделать, чтобы смягчить этого озлобленного человека, она просто прошла в кабинет начальника отдела. Она почувствовала досаду, обнаружив, что Брайана Коула не было на месте. Во-первых, она оставалась без нужных цифр, и, во-вторых… во-вторых, Хью Баррелл мог бы сказать, что его босс отсутствует. Однако, заметив груду бумаг на столе Брайана, Элин подумала, что там может оказаться и нужный ей листок. Выбросив из головы мстительного Хью Баррелла, Элин начала рыться в разных бумагах, ища что-то похожее на нужную сводку. Но прошло несколько минут, а поиски ничего не дали. Сообразив, что Брайана мало интересовали цифровые сводки и что он, вероятно, просто не выкроил времени для подведения нужных ей итогов, Элин решила найти клочок бумаги и нацарапать ему записку с напоминанием. Впрочем, еще раз взглянув на захламленный стол, Элин передумала. К счастью, Хью Баррелл куда-то ушел – возможно, к чайному автомату, – так что ей не пришлось встретить еще один его злобный взгляд. По дороге в свой кабинет Элин недруга не заметила. Не имея возможности вывести средний показатель без нужных цифр, она нашла работу на ближайшие десять минут. Завершив ее, Элин потянулась за трубкой внутреннего телефона в надежде, что Брайан вернулся, но телефон вдруг зазвонил сам. – Алло? – сказала Элин. И едва не задохнулась. – Мисс Толбот? – спросил голос, который она узнала бы из тысячи. А ведь она надеялась, что визит его… этого синьора сюда, в английский филиал, будет кратким… Он все еще здесь! – Да, – ответила она и различила след обольщения в голосе, даже отдававшем приказ. А это был, несомненно, приказ. – Будьте любезны, зайдите в кабинет мистера Коула, – распорядился он. Глядя на замолчавшую трубку, Элин почувствовала, что снова вся задрожала. Правда, на этот раз она предупреждена, на этот раз она не рискует быть сбитой с ног. На этот раз – немало удивляясь, почему ее вызывают в отдел художественного конструирования, когда у Максимилиана Дзапелли есть свой офис, и почему ее вообще вызывают, – она будет вести себя деловито и сдержанно. Деловито и холодно, уточнила она для себя, идя по коридорам. Деловито, холодно и вежливо, решила она, входя в отдел – пустой, но с открытой настежь дверью кабинета Брайана Коула. Она подошла к двери и, как утром, оказалась перед Максимилианом Дзапелли. Впрочем, на этот раз они не столкнулись, потому что он отступил. – Элин Толбот? – спросил он, нисколько не показывая, что помнит утреннюю встречу, и протянул руку. – Макс Дзапелли. – Очень приятно. – Она пожала его руку и очень удивилась, когда, войдя за ним в кабинет, увидела там не только Брайана, но и весь его отдел. – Меня интересует, не прольете ли вы свет на один очень серьезный вопрос. – Глава фирмы не мешкая приступил к сути дела, и Элин отметила, что он владеет английским языком, как родным. – Непременно, если смогу, – любезно ответила она. – Что… – Брайан уже несколько недель трудится над замечательной скульптурой из бронзы и керамики. Это более чем интересная разработка. Разработка, за успех которой он ручается даже сейчас, когда есть только эскиз на бумаге. Но поскольку это работа совершенно нового направления, наши конкуренты многое дали бы, чтобы осуществить ее первыми. – Грандиозно! – улыбнулась Элин, пока еще не понимая, при чем здесь она. Ясно, что все необходимые математические выкладки были им получены… без ее помощи, но получены, иначе Брайан Коул не верил бы в успех. Впрочем, она была очень рада за Брайана. – Но возникла проблема? – поинтересовалась она. – Очень серьезная проблема, мисс Толбот, – ответил Максимилиан Дзапелли, глядя ей прямо в глаза. – Сегодня где-то между тремя и четырьмя часами кто-то вошел в этот кабинет… – он не просто смотрел ей в глаза, он пронизывал ее взглядом, будто хотел увидеть насквозь, – и забрал чертежи с этого стола. – Не может быть, – выдохнула она. Мысленно ставя вместо «забрал» «украл». – Я же сама была здесь в … – Она запнулась и, потрясенная, обратила взгляд на остальных четверых присутствующих, которые, оказывается, все это время смотрели на нее – о ужас! – как на воровку. Перепуганная, Элин снова перевела взгляд на владельца предприятия. Он сурово смотрел на нее, так что она не могла отвести глаза. – Вы были здесь в четверть четвертого, – констатировал он. – Да, да, была, – порывисто ответила она. Хью Баррелл ему сообщил… – Мне недоставало некоторых данных от Брайана, поэтому я пришла и… – Но я подготовила эти данные! Я сама занесла их в ваш кабинет во время обеда, – перебила Вивиан. – Так что не было необходимости вам приходить сюда, – не преминул вставить Хью Баррелл. – Вы уже ушли, когда я вернулся со склада, но не было вовсе никакой нужды… – Кому именно вы отдали сводку, Вивиан? – перебивая его, обратился к сотруднице Максимилиан Дзапелли. – Никому. Все были на обеде, поэтому я оставила ее возле компьютера и… – Вивиан запнулась и умоляюще взглянула на Элин. Разумеется, подумала Элин, в наш компьютерный век Вивиан не сомневается, что в статистическом отделе они весь день сидят приклеенные к компьютерам и после обеда первым делом бросаются к машинам. – Вы не видели сводку? – холодно спросил у Элин итальянец. – Нет. Иначе мне не нужно было бы искать ее, – защищалась Элин, вовсе не желая быть грубой, однако ей очень не нравилась сложившаяся ситуация. – Но вы заходили сюда? – Да. Я увидела Вивиан и Айана у чайного автомата… – Элин запнулась. Она понимала, что, нервничая так, только вызывает новые подозрения. Элин была взволнована настолько, что едва не выпалила: она хотела вернуться, сообразив, что Хью Баррелл в отделе один. Лучше бы вернулась! – В общем… – Вы знали, что Брайан работает над уникальным проектом, и решили, что его кабинет будет пуст… – превратно истолковал ее колебания человек, которого она окрестила «ловеласом». – Да нет же! – запротестовала она с излишней горячностью, позабыв про холодность и деловитость, с которыми собиралась предстать перед своим работодателем. – По словам этого человека, – он указал на Хью Баррелла, игнорируя ее вспышку, – вы пробыли одна в кабинете некоторое время до его ухода. – Я надеялась застать здесь Брайана, – защищалась Элин, которую начинало поташнивать от абсурдности происходящего. – Мне нужны были эти цифры, – настаивала она уже с отчаянием. – Я подумала, что он мог оставить их на столе. – Вы искали у него на столе? – резко спросил итальянец. – Мне нужны были эти цифры, – снова повторила она. – Чертежи лежали здесь в это время? – спросил он, и от его резкого голоса отчаяние ее усилилось. – Я не знаю! Я искала не чертежи. Меня не интересуют чертежи! – воскликнула она срывающимся голосом, понимая, что, нервничая, только вредит себе. Но ведь ее никогда в жизни не обвиняли в краже и даже не подозревали. Вовсе не желая оправдываться, она сказала: – Боже, зачем мне какие-то чертежи? Что бы я с ними делала? – И вдруг ее возбуждение сменилось оцепенением, когда Хью Баррелл вставил свою явно заготовленную реплику: – Вы лучше, чем кто-либо другой, знаете, что с ними делать! Все глаза обратились к говорившему. Итальянец мгновенно отреагировал на этот комментарий. – Потрудитесь объяснить свои слова, – ровным голосом сказал он. Элин не сомневалась, что Хью Баррелл только того и ждал. – Я думал, все знают, – затараторил он, – что отчима Элин Толбот зовут мистер Сэмюэль Пиллингер. Это бывший владелец ныне покойной фирмы «Пиллингер керамикс». Элин видела зарождающееся удивление на лицах остальных сотрудников отдела художественного конструирования. Очевидно, знавшие ее по прежней работе служащие находили более интересные темы для сплетен, чем родственные связи Элин. Девушка перевела взгляд на Максимилиана Дзапелли, но ничего не смогла прочесть на суровом лице. – Ее отчим был владельцем фирмы, – продолжал объяснять Хью Баррелл, – но до самого разорения управляла фирмой Элин Толбот. Она лучше, чем кто-либо другой, знает, где могут ухватиться за такой проект! Ну вот и все, подумала Элин, Хью Баррелл утопил ее, и у Максимилиана Дзапелли не должно оставаться сомнений, что чертежи украла она. Она вскинула подбородок, собираясь защищаться до последней возможности, как вдруг заметила, что взгляд итальянца обратился от нее к Хью Барреллу, потом вернулся к ней, и когда она уже ожидала, что ее разорвут на части, Дзапелли спокойно произнес: – Благодарю вас, мисс Толбот. Не буду вас больше задерживать. Элин недоверчиво уставилась на него. Она еще ничего не успела сказать, как приглушенное восклицание заставило ее взглянуть на Хью Баррелла. Он был не меньше, чем она, поражен тем, что хозяин не увольнял ее, а отпускал на рабочее место! Элин быстро овладела собой и сообразила, что благодарить кого-то ей не за что. Отведя взгляд от Хью Баррелла, она чуть кивнула в сторону Максимилиана Дзапелли и, гордо выпрямившись, вышла из комнаты. Впрочем, Элин понимала, что дело этим не кончится. И не кончилось… Элин была не слишком удивлена, когда за несколько минут до пяти зазвонил внутренний телефон. – Алло, – ответила она. – Зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет, – приказал он, и трубка замолчала. Элин положила трубку на рычажки. Он не спросил, кто у телефона, и ей тоже не было нужды спрашивать, кто говорит. По всей вероятности, ее собирались уволить, и Элин отодвинула бумаги, начиная сердиться. Он мог сделать это в рабочее время, а не в ее личное, кипела девушка. Ей всегда приходится спешить, чтобы успеть на поезд, а теперь уж точно она опоздает. Элин, почти уверенная, что все равно придется навсегда покинуть эту фирму, еще размышляла, не заставить ли ей ждать Максимилиана Дзапелли, а самой поторопиться к поезду, как вдруг почувствовала, что должна увидеть его. – До свидания, Элин, – хором сказали ей, уходя, Дайана и Нил. – До свидания, – ответила она. – До завтра. – Никакого завтра не будет, подумала Элин, но это дружеское прощание с сотрудниками несколько остудило ее. Она постоит за себя, решила Элин, направляясь к кабинету Максимилиана Дзапелли. Скорее всего, ее внезапное побуждение идти объяснялось как раз желанием показать ему, что Элин Толбот не тот человек, чтобы сбежать, поджав хвост. Подойдя к двери, Элин отбросила все эти мысли в сторону. – Войдите, – пригласил голос с легким акцентом, когда она постучала. Элин воинственно расправила плечи и вошла в просторное помещение, явно обставленное в расчете на то, чтобы создать непринужденную атмосферу. Кабинет, где деловые встречи проводятся с комфортом, сказала себе Элин. Потому что помимо роскошного полированного стола с двумя стульями там было еще два удобных кресла и такой же диванчик. Она прошла в кабинет, не зная, чего ожидать, – может быть, пара охранников сейчас выпроводит ее с территории предприятия. Или, поскольку проект был ценным, вызваны даже полицейские… Но кроме ее работодателя, в кабинете никого не оказалось. Синьор Дзапелли встал из-за стола, и при взгляде на это красивое лицо у Элин все внутри перевернулось, а от ее воинственности не осталось и следа. – Вы хотели меня видеть? – вежливо спросила Элин, отмечая, что его темные глаза оценивали ее и… ее дорогой костюм. – Садитесь, пожалуйста, – пригласил он, указывая на ближайший стул. По мнению Элин, садиться не было особого смысла, поскольку она здесь надолго не задержится. Но раз уж ее увольняли, соблюдая приличия, она решила тоже продемонстрировать хорошие манеры и уселась. Он, однако, не сел, а отошел на несколько шагов и вдруг резко обернулся. Держась одной рукой за свой твердо очерченный подбородок, а другую сунув в карман безукоризненно сшитых брюк, он задал ей вопрос: – Почему вы запнулись, когда говорили, что заметили двух младших дизайнеров у чайного автомата? Элин заморгала. Она растерялась по двум причинам. Во-первых, уже зная, что она видела Вивиан и Айана у чайного автомата, а значит, решила, что отдел окажется пустым, итальянец вновь возвращался к этому вопросу! Во-вторых, итальянец, по всей вероятности, не уволит ее, пока не выяснит все, что ему нужно. – Итак, мисс Толбот? – настаивал он, видя, что она медлит с ответом. Его требовательный тон вызвал у нее раздражение. – Видите ли, – проговорила она, начиная ненавидеть этого человека, – я шла в отдел художественного конструирования и, когда увидела Вивиан и Айана, сообразила, что Хью Баррелл там, возможно, один. – Вы не хотели встречаться с ним наедине? – сделал вывод Максимилиан Дзапелли. – Он… вы боитесь его? – Нет! – запротестовала она, но поняла, что этот пункт слишком важен и что ее работодатель намерен добиться правды, то есть полного разоблачения Элин. – Тогда почему? – настойчиво добивался ответа итальянец. – Вас смущала мысль остаться с ним наедине? – Да, – вынуждена была признаться Элин. – Вас тяготит его присутствие? – Я… – Она запнулась, но Макс Дзапелли подошел ближе и, опершись руками о стол, ждал ответа, глядя ей прямо в лицо. Пришлось продолжать. – Не то чтобы тяготит, но я… просто я хотела избежать неприятной встречи. – Но почему же он вам неприятен? – спросил итальянец, не давая Элин передохнуть. – Потому что… – Она замолчала и сердито взглянула на него. – Разве это имеет значение? – не сдержала она раздражения. – Вы полагаете, из-за того, что вам кажется нескромным мой вопрос, я должен забыть о похищении самой важной разработки из всех сделанных на этой фабрике? – с ледяным сарказмом поинтересовался он. – Из-за того, что вам не нравится мой вопрос, я должен оставить попытки найти похитителя? – Нет, я … – Она запнулась, и ее красивые зеленые глаза округлились. Она сообразила, что он еще не решил для себя, кто украл проект, и допускает, что это могла быть и не она. – Вы хотите сказать… вы не думаете, будто это сделала я? Целую вечность Макс Дзапелли молча смотрел в ее широко раскрытые глаза, прежде чем ответил жестким тоном: – Я не слепой, и для меня было ясно тогда в кабинете Брайана Коула, что Хью Баррелл по какой-то причине ненавидит вас, и я хочу узнать эту причину, прежде чем двинусь дальше. – О! – выдохнула Элин и замолчала, пораженная внезапной догадкой, что ее допрос в отделе мог быть прерван потому, что итальянец достаточно наблюдателен и заметил, как торжествовал Хью Баррелл, раскрыв ее тайну. – Ну же, – с нажимом произнес Макс Дзапелли, – объясните мне. – Он… э-э… он не очень хорошо повел себя, когда закрылся завод Пиллингера, – призналась Элин. – Не думаю, что большинство ваших работников пришли от этого в восторг, – сухо возразил итальянец. Он не собирался удовлетвориться таким ответом. – Что еще? Элин вздохнула. Стоит ли говорить, думала она, если ее все равно уволят! Однако она не хотела оставаться под подозрением. Значит, попробует оправдаться и скажет… – Еще он пригласил меня однажды на свидание, а я отказалась. – Он вас… гм… не привлекает? – Честно говоря, нет. Но… – Но?.. – Это не имеет прямого отношения к нашему разговору, но как-то я встречалась с мужчиной из нашей фирмы, и он, вероятно, сделал вывод, что ему положены привилегии. – Элин пожала плечами. – Стал опаздывать на работу, уходить раньше, никого не предупреждая, ну и так далее. После этого я взяла за правило не ходить на свидания ни с кем из подчиненных. Впервые за весь разговор Максимилиан Дзапелли согласно кивнул. – У меня такое же правило, – заметил он, и пока Элин прикидывала, могла ли хоть одна из фотографировавшихся с этим «ловеласом» элегантных женщин быть обремененной ежедневными, с девяти до пяти, обязанностями, он уже задавал следующий вопрос: – Значит, вы сказали Барреллу «нет». Ему это не понравилось. И он ждал возможности, вроде сегодняшней, чтобы обнародовать сведения, которые вы благоразумно забыли внести в заявление о приеме на работу, и тем самым причинить вам максимальное неудобство? – Все было… э-э… не совсем так, – промямлила она, представляя, какой разнос получил Крис Никсон из отдела кадров, прежде чем ее вызвали сюда. – Нет? – холодно переспросил он. – Нет, – упрямо ответила она. – Не говоря уже о том, что меня никто не спрашивал о родственных связях с кем-либо, работающим в области керамики… – Страсти Господни, подумала она, заметив, как прищурились его глаза. – Извините, – честно признала Элин свою бестактность. – Я понимаю, что сейчас не время для… шуток, но я немного волнуюсь. Так или иначе, – быстро продолжила она, все же удивляясь себе – зачем ей было извиняться, – я собиралась сказать Крису Никсону о своем родстве с Пиллингерами, но… как-то не сложилось. Я хотела получить эту работу, она мне была совершенно необходима, – объяснила Элин и прикусила язык, тут же сообразив, что фактически призналась в своем трудном финансовом положении. Тупица, обругала она себя. Не хватало, чтобы он решил, будто она готова на нечестный поступок для разрешения денежных проблем – вплоть до похищения чертежей. – Да, – торопливо продолжила она вслух, – я понимала, что такие сведения могут мне повредить. Впрочем, – добавила Элин, – мне казалось, что у вас здесь достаточно бывших сотрудников Пиллингера, и поэтому очень скоро все узнают, что я его падчерица. Выпалив все это и замолчав, Элин смотрела, как Макс Дзапелли без каких-либо комментариев выпрямляется и обходит стол. Он задумался, опустив голову, и Элин сказала себе, что дорого дала бы, чтобы узнать, о чем он думает. Потом порывисто, от чего она уже перестала вздрагивать, он вскинул голову, остановил на ней все тот же пронзительный взгляд и спросил: – Вам не приходила мысль, что вас могут уволить, когда все выяснится? Элин сглотнула. Господи, ну и крут! – То есть теперь я буду уволена? – с трудом проговорила она. – За то, что пропустили пункт о связи с конкурирующей фирмой? – Конкурирующей фирмы больше не существует. Я спрашивала, буду ли уволена в связи с исчезновением чертежей Брайана Коула. Секунду-другую пронзительные темные глаза удерживали твердый, может быть, лишь чуть встревоженный взгляд зеленых глаз. – Льщу себя надеждой, что я не настолько не справедлив, – заявил он. – Когда я точно узнаю, кто взял их, тогда и уволю мошенника. – Однако прежде, чем она успела вздохнуть с облегчением, он добавил: – До тех пор, мисс Толбот, я хочу, чтобы вы были в поле моего зрения. Из этого можно было сделать вывод, что она остается подозреваемым номер один. Но из этого следовало также и то, что работы пока она не лишалась. Элин нужна была эта работа, а точнее, нужны были деньги. Элин встала. Сейчас она ему скажет, чтобы он подавился своей работой… Но если она уйдет от Дзапелли подозреваемая в краже, ей не найти работу, за которую заплатят пусть даже половину того, что платят здесь. Элин пришлось подавить гордость. – Спасибо, – только и произнесла она. И ушла с достоинством, какое могла в себе найти, не взглянув больше на итальянца. Во вторник, через неделю, Элин еще не могла сказать, что успокоилась. Насколько она знала – а она и близко не подходила к отделу художественного конструирования, – злоумышленника еще не обнаружили. Однако, несмотря на свои слова: «Я хочу, чтобы вы были в поле моего зрения», Макс Дзапелли, по слухам, вернулся в Италию на следующий же день! Нет, она не хотела увидеться с ним, Боже упаси! Есть вещи намного приятнее встречи с синьором Дзапелли! Но Элин испытывала беспокойство, в чем должна была признаться себе. Впрочем, оно и понятно: пока мошенник не найден, она остается под угрозой увольнения. А счета – счета ведь все поступали… На ее столе зазвонил внутренний телефон. Почему-то в последнее время при каждом звонке – которые, к счастью, были не частыми – сердце у нее выпрыгивало из груди. Да, странно, думала она, произнося «Алло!» в трубку, ведь он сейчас в Италии и, по слухам, не появится раньше чем через месяц. – Привет, Элин, это Крис, – раздался приятный голос в трубке, и Элин почувствовала себя виноватой. Она собиралась извиниться перед ним, представляя, какие едкие замечания он должен был выслушать от итальянца за то, что не выяснил связь фамилий Толбот и Пиллингер, когда принимал ее на работу. Но Элин все откладывала звонок, а когда прошло несколько дней, и Крис тоже не позвонил, Элин решила, что он предпочитает больше не поддерживать с ней никаких отношений. Но ответила она тепло: – Привет, Крис. Он ей нравился, и Элин не хотела терять эту дружбу. Похоже, теплый тон приободрил его. – Я хотел узнать, как ты смотришь на то, чтобы пойти куда-нибудь со мной сегодня вечером, – объявил он без предисловий. – Я… мне нравится эта идея, – улыбнулась она в трубку. Элин не хотелось ничего обсуждать на работе, но поскольку он теперь знал о ее семье, то когда заедет за ней, можно будет без труда объясниться. Расскажет, что она нервничала, боясь упустить работу, осложнить отношения с родными. – Отлично, – сказал он, и в его голосе слышалась радость. – Я закажу столик где-нибудь. Что, если заеду за тобой в семь? – Подходит, – улыбнулась она. Очевидно, адрес он посмотрел в ее заявлении. – До семи. – И она положила трубку. Внутренний телефон не звонил до десяти минут четвертого. Однако на этот раз Элин не успела сказать «Алло!», потому что нетерпеливый голос с едва уловимым акцентом быстро спросил: – Мисс Толбот? – С-слушаю, – ответила она с заколотившимся сердцем. Это он! Неужели ее увольняют? – Пожалуйста, зайдите ко мне! – приказал он и положил трубку. Элин опустила свою на рычажки и сидела, уставившись на телефон. Минуты две она старалась успокоиться. Впрочем, через три минуты она уже шла к Максимилиану Дзапелли, впервые забыв сказать Дайане и Нилу, где ее можно будет найти. Однако, дойдя до двери кабинета, Элин уже настолько овладела своими чувствами, что сообразила: если Макс Дзапелли намерен держать слово, то он вызывает ее не для того, чтобы немедленно уволить. Она не крала чертежи, а он сказал: «Когда я точно узнаю, кто взял их, тогда и уволю мошенника». Она точно знала, что не она этот мошенник. Но стучала в дверь, охваченная дрожью. Ей ответили: «Входите!» И мгновение спустя она снова была в обществе высокого, одетого в элегантный деловой костюм итальянца. – Добрый день, – сказала она, но он вместо ответного приветствия окинул ее взглядом. Причем взгляд его, отметила она, задержался на ее добротном костюме. – Садитесь, мисс Толбот, – пригласил он – как в прошлый раз. Но теперь, едва дождавшись, пока она усядется у стола, он сел напротив. Лицо его было совершенно невозмутимым, и Элин не представляла, какие мысли роились за этим чистым лбом. Но вдруг, поскольку синьор Дзапелли не спешил и не был резок, она подумала: может, он вызвал ее для того, чтобы извиниться? От этой догадки кровь быстрее заструилась у нее в жилах, ведь она понимала, что ему, вероятно, нелегко даются извинения. Смешно, но она почувствовала, что хочет помочь ему, и в искреннем порыве спросила: – Вы нашли того, кто похитил ценные чертежи? – Идиотка, одернула она себя. Это ему-то нужна помощь? Вместо ответа он продолжал молча разглядывать ее оживившееся лицо. И все-таки ей почему-то казалось, что похититель обнаружен. Наконец, спустя целую вечность, ее работодатель процедил: – К сожалению, нет. Она сразу поняла, что по прежнему остается подозреваемым номер один, и оживление с ее лица исчезло без следа. – Вероятно, бесполезно настаивать на том, что я не брала их? – прямо спросила она. – Мне кажется, вы способны на многое другое, – ровным голосом ответил он, и Элин, чувствуя, как в ней просыпается враждебность к итальянцу, холодно взглянула на него. – Помимо воровства, вы хотите сказать? – уточнила она. Он проигнорировал ее выпад, совершенно его не задевший, и продолжал с надменностью рассматривать ее. – Расскажите мне о своей профессиональной подготовке, мисс Толбот, – приказал он. – Подготовке? – переспросила она, несколько смутившись. Неужели он предложит ей уйти и никогда больше не показываться на глаза? Или он намерен провести серьезное собеседование, которое считает необходимым для каждого нового работника? Но все уже было выяснено при приеме на работу… – Подготовка, свидетельства об образовании… – протянул он поясняюще, и Элин вдруг почувствовала, что ненавидит его всей душой. Он знал, он же знал, потому что, несомненно, внимательно просмотрел ее анкету в отделе кадров, что свидетельств у нее фактически нет! Она решила пропустить мимо ушей вопрос о свидетельствах и высокомерно подняла подбородок. – У меня превосходная подготовка, – холодно заявила она, твердо глядя в его темные, непроницаемые глаза. – Я окончила школу в шестнадцать лет, – подтвердила она то, что значилось в заявлении, и добавила то, чего там не было: – После школы я провела шесть месяцев, работая в разных подразделениях фирмы отчима, прежде чем выбрала административную деятельность, что, как сразу поняла, подходит мне больше всего. – Вам хорошо даются цифры и административная работа? – уточнил Макс Дзапелли, не отводя от нее темных глаз. – Да, – согласилась она, не видя смысла скрывать это. – Если верить Хью Барреллу, вы управляли фирмой Пиллингера. Неужели Макс Дзапелли готовит ей какую-то ловушку? – Я не стала бы выражаться так категорично, – ответила она. – Естественно, я обращалась к отчиму со всем, что было мне не под силу. – Но в основном действовали по своему усмотрению? – предположил он. Элин было нелегко скрывать раздражение, которое вызывал у нее этот мужчина. Но поскольку он, по-видимому, не собирался увольнять ее и поскольку ей был жизненно необходим доход, который приносила эта работа, Элин подавила свои чувства и ответила честно: – Конторская сторона дела шла гладко, мне оставалось только разбираться с текущими делами. – Неужели у вас такие способности? Элин посмотрела на него в некотором замешательстве. К чему он ведет? Он молча ждал, холодно ее рассматривая. Элин подавила раздражение, еще раз напомнив себе, что этот человек платит ей жалованье. – Если под «способностями» вы понимаете мое умение наладить работу без сучка без задоринки, то – да, – признала она без ложной скромности, – да, у меня есть такие способности. Однако не успели эти слова сорваться с ее губ, как по его ставшему воинственным взгляду Элин поняла, что скромность была бы более чем кстати. И не ошиблась. – Хороши ваши способности, – жестко произнес Макс Дзапелли. – Ведь вы не смогли разглядеть приближавшееся разорение «Пиллингера», – Элин растерялась настолько, что раскрыла рот и молча глядела на него. Но растерянность едва не перешла в столбняк, когда синьор Дзапелли продолжил: – Боюсь, мисс Толбот, вам надо учиться. – И пока она молча, с негодованием взирала на него, закончил: – Я решил послать вас в Италию для дальнейшего обучения. – В Италию, – воскликнула она как громом пораженная. – Именно, – подтвердил он и тоном, не допускающим возражений, добавил: – Вы должны отправиться в Италию безотлагательно. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Пусть Макс Дзапелли говорил не допускавшим возражения тоном, это не остановило Элин. – В Италию! – снова выдохнула она. Его тон вдруг изменился, и в глазах появился насмешливый блеск. – Италия расположена на этой планете, – успокоил он ее. – Меньше двух часов на самолете. – Да, но… – у нее все плыло перед глазами от такого поворота событий, – но какая подготовка мне нужна? Почему в Италии? – недоумевала она. – Насколько мне известно, работа в статистическом отделе идет как по маслу. – Компьютеры! – выпалил он так, что Элин заморгала. – Как хороши ваши познания в том, что касается компьютеров? Элин прикусила губу и уже потом сообразила, что этим жестом выдала себя с головой. Компьютеры, на которых она работала у отчима, были несколько устаревшими. И, по правде говоря, поступив к Дзапелли, она уделяла больше внимания организации работы отдела, чем освоению нового для нее оборудования. Постаравшись придать себе уверенный вид, она резонно, как ей казалось, заметила: – Нельзя иметь современную подготовку в том, что касается всех компьютеров. Технология развивается постоянно. – Она только разогналась, чтобы развить эту тему, как Макс Дзапелли неожиданно согласился с ней. – Совершенно верно, – заявил он с промелькнувшей на лице добродушной улыбкой, которой она не поверила ни на йоту. – Полагаю, что у нас в Вероне вы найдете самое новое оборудование. – Вер… – Она запнулась, лихорадочно пытаясь найти аргумент. – Но почему Верона? Я уверена, что в Англии найдутся десятки центров обучения, и мне не понадобится… – У вас есть особые причины не покидать Англию? – резко перебил он. – Друг? Любовник? И эдаким тоном говорит человек, который не показывается на людях без красотки, висящей у него на руке, вскипела Элин. Но почему-то для нее оказалось делом чести не подать виду, что не слишком-то много шикарных мужчин вьется вокруг нее в Пинвиче и Бовингдоне. Поэтому в ответ она сказала: – Естественно, у меня есть знакомые мужчины. – Но друга нет, – выпалил он. – Я работаю над этим вопросом! – Ну что ж, вы сможете продолжить свои труды в Италии, – заключил он, и Элин ответила красноречивым взглядом. Она по-прежнему была намерена так или иначе отказаться от поездки, и проницательный итальянец прочитал это в ее глазах. Он разыграл козырную карту, прекрасно помня сказанные ею во вторник слова о том, что она дорожит этим местом. – Разумеется, – подчеркнул он, – во время пребывания в Вероне вы будете получать командировочные, а жалованье будет полностью переводиться в ваш банк. Свинья, кипела Элин, понимая, однако, что отказаться уже не сможет. Это жалованье ей жизненно необходимо, и он знает, на чем играть! Но, услышав о переводе жалованья в банк, она заинтересовалась тем, сколько времени может продолжаться обучение. – Как долго продлится моя командировка? – спросила она, все еще внутренне сопротивляясь отъезду. Холодный взгляд скользнул по ее неулыбчивому лицу, и Дзапелли произнес таким голосом, будто был страшно доволен собой: – Вы скоро увидите, какие хорошие вас ждут учителя. Уверен, что к Пасхе вы станете с любым компьютером на «ты». Пасха! Она-то думала о днях, а не о неделях! – Когда мне нужно ехать? – спросила она, подбирая в уме причины, которые не позволят ей отправиться в путешествие тотчас. В ответ он посмотрел на часы. – Я возвращаюсь в Верону сегодня вечером. Вам найдется место в самолете, если… – Я не успею собраться! – воскликнула она. События разворачивались слишком быстро. Элин предпочитала сама решать за себя, но этот человек подхватил и тащил ее, как приливная волна. – Даже если я выйду из кабинета сию секунду, я никак не смогу… – Понятно, – перебил он, но не успела девушка подумать, что давление ослаблено, как натиск возобновился с новой силой. – Пусть будет завтра. – Она раскрыла рот, чтобы протестовать, но он не дал ей вымолвить и слова. – Лучше вам сейчас поехать домой. Ведь и правда нужно будет многое сделать. Как великодушно! Ей разрешают раньше уйти с работы, чтобы собраться в дорогу и завтра улететь из дому Бог знает насколько. – Да! – вдруг вспомнив, воскликнула она. – Проблема? – поинтересовался он. – У меня сегодня свидание. В ответ он подвинул ей телефон и предложил: – Отмените. Элин покачала головой. Ей нужен был не городской телефон. – Отменю позже, – сказала Элин, и когда в довольной улыбке итальянец блеснул белоснежными зубами, она поняла, что радовался он не сорванному свиданию, а ее косвенному согласию с тем, что завтра она полетит в Верону. – Я не говорю по-итальянски, – было единственное возражение, которое она еще могла придумать. Максимилиан Дзапелли встал, высокий и плечистый. Крутой человек. – Пять плюс пять будет десять на любом языке, – кратко ответил он. Это означало, что беседа закончена. Час спустя, когда Элин сидела в электричке и ехала домой, в голове у нее роились вопросы, которые следовало бы задать. Вопросы, ответы на которые ей очень хотелось бы знать. И еще была неотвязная мысль: большинство людей отдали бы что угодно за поездку в Италию, от которой она так яростно отказывалась. Почему отказывалась? Элин не могла этого понять. Ясно было одно: к отказу ее толкал инстинкт. Может быть, дело в том, что итальянец просто объявил о поездке, а не спросил ее согласия? Вообще не в правилах Максимилиана Дзапелли просить о чем-то – он требует и получает. А ей это не нравится! Элин вздохнула, выходя из поезда на бовингдонском вокзале. Оставалось надеяться только на то, что фабрика в Вероне достаточно велика и не придется сталкиваться с ним каждые пять минут. Она отправилась домой пешком, вспоминая, как мило отреагировал Крис Никсон, когда она сказала, что не сможет прийти на свидание и почему не сможет. – Везет тебе! – воскликнул он и сообщил, что некоторые дизайнеры уже ездили повышать квалификацию. Может быть, кто-то из администрации – тоже, но он об этом не слышал. – Да, как ты, Крис, говоришь, мне везет, – отозвалась Элин и только в то мгновение поняла, что действительно придется ехать. – Когда ты вернешься? – спросил Крис. – Точно не знаю, – ответила она, пожалев про себя, что действительно не знает, и подумала, что будет трудиться изо всех сил, лишь бы вернуться поскорее. – Не забудешь, что ты должна мне свидание, когда вернешься? – Ни за что, – улыбнулась она и положила трубку. Элин вошла в дом с мыслью, что сообщить о поездке Крису – пустяки по сравнению с тем, что вот сейчас ей надо будет выложить новость перед домашними. – Так рано? – воскликнула мать, выходя в холл. – Мне многое надо сделать, – начала Элин и прошла с матерью в гостиную, где была вся семья, за исключением Лорейн. К ее удивлению – она всячески старалась не упоминать имени Дзапелли, – новость была воспринята лучше, чем она ожидала. Но только не сводным братом. – На кой тебе это нужно? – угрюмо поинтересовался он. – Я же сказала… – Элин принялась терпеливо объяснять: – Я недостаточно хорошо владею компьютером, поэтому… – Поэтому ты отправляешься в неприятельский лагерь, – сердито перебил он. – Прекрати, Гай, – взмолилась Элин. – Мне нужна эта работа, я… – Не нужна. У тебя еще остались деньги от продажи машины. Деньги у нее действительно еще были, но был и ужасный страх перед долгами, а оставшихся денег могло хватить разве что на оплату очередной серии счетов, если не возникнет непредвиденных расходов, вроде ремонта крыши. Однако спорить с Гаем не хотелось – Элин любила его, как родного брата. – Я лучше пойду укладываться. Мне нужно многое сделать до обеда, – сказала она. – Не забудь зимние сапоги, – буркнул он. Поднявшись к себе, Элин сообразила, что в это время года Верона может быть завалена снегом. Гай вовсе не думал помогать ей в сборах, но благодаря его напоминанию она достала зимние сапоги. В последующий час, когда Элин сваливала в кучу на кровати вещи, которые собиралась потом уложить в чемодан, голова ее была занята так же, как и руки. Хорошо ему заявить: «Я решил послать вас в Италию». Потрудился бы сообщить, каким самолетом она полетит и где остановится в Вероне! Примерно час Элин мысленно метала громы и молнии, думая о нем, но потом чувство справедливости – которое она начинала ненавидеть не меньше, чем самого Дзапелли, – начало заявлять о себе. Он же предлагал взять ее в свой самолет – разумеется, личный реактивный. Впрочем, она никак не могла бы собраться так быстро. А если правду, то она всячески поддерживала в нем мнение, которое внушил ему еще Хью Баррелл, о том, что она была и шеф-поваром, и посудомойкой в административной кухне Пиллингера. Значит, он рассчитывал на то, что у нее хватит ума заказать и место в гостинице. Телефон в ее комнате зазвонил в тот самый момент, когда Элин открыла дверь, собираясь спускаться к обеду, и поскольку никто не надумал снять трубку внизу, Элин подошла к телефону. – Не могли бы вы позвать Элин Толбот? – спросил женский голос с заметным акцентом. – Я вас слушаю, – ответила Элин. – Меня зовут Фелиция Рокка, я личный секретарь синьора Дзапелли, – представилась женщина. – Здравствуйте! – удивленно отозвалась Элин. – Здравствуйте, – ответила Фелиция с улыбкой в голосе и перешла к цели своего звонка: – Синьор Дзапелли поручил мне организовать ваш полет. У вас есть ручка? Через пять минут, успокоившись относительно завтрашнего полета, Элин спустилась вниз. – Как называется твоя гостиница? – спросила мать, когда все сели за стол. Элин улыбнулась. – Еще не знаю. Но меня кто-то встретит в Вероне. Вернувшись к себе, чтобы закончить сборы, она гадала о том, кто же это будет. Шофер компании? Поскольку самолет прибывает довольно поздно, вряд ли ее встретит Фелиция Рокка, подумала Элин. Хотя, судя по сегодняшнему звонку, рабочий день этой синьорины не всегда заканчивается ровно в пять, так что, может быть, и она… Однако по каким-то техническим причинам вылет из Лондона задержался. Элин оставалось только надеяться, что кто-нибудь позвонит в аэропорт и уточнит время прибытия, прежде чем ее поедут встречать. Ее беспокоило, что человеку придется долго ожидать ее в аэропорту. Но в самолете мысли Элин постепенно возвращались к ее работодателю. Элин не хотела думать о нем и все равно думала. Она упорно смотрела в окно, но скоро отвлеклась от темнеющего неба за бортом, потому что из головы у нее не выходил синьор Дзапелли. Она пыталась сосредоточиться на еде, но вновь ловила себя на том, что гадает, стал бы он отправлять ее в Италию для повышения квалификации, если бы в самом деле подозревал в краже. Послал бы он ее в Италию, где находилось основное производство, если бы допускал возможность чего-то вроде промышленного шпионажа с ее стороны? Раздраженная Элин отодвинула поднос с едой и откинулась в кресле. Дался тебе этот человек, возмутилась она и принялась наблюдать, как быстро и точно работает стюардесса. Элин вспомнила обещание Максимилиана Дзапелли держать ее у себя перед глазами. И тут же все встало на свое место. Действительно, ее знания в компьютерной области требуют обновления, но основной причиной командировки является, конечно, то, что Максимилиан Дзапелли не хочет выпускать ее из поля зрения! Отсюда прояснялся и другой вопрос: допустил бы к Дзапелли на свое веронское предприятие, считая воровкой? Еще как допустил бы! Каков джентльмен, кипела Элин, не желая смириться с мыслью, что она все еще под подозрением. Если бы она была независима и могла сказать ему все, что о нем думает! Но независимости у нее нет, и ей нужна работа, ее страх перед неоплаченными счетами коренился в тех временах, когда отец еще не покинул их навсегда и они с матерью едва сводили концы с концами. Может быть, примешивалось чувство долга перед Сэмом Пиллингером, который вытащил их из этого существования. Так или иначе, опасность оказаться неплатежеспособной ужасно пугала Элин. А значит, пока Пиллингеры не оправятся после закрытия фирмы и не согласятся поискать для себя оплачиваемое занятие, Элин придется цепляться за место у Дзапелли. Логичная мысль, что и ее работодатели могут просто отказаться от ее услуг, почувствовав, что больше в них не нуждаются, вылетела у Элин из головы, когда пилот, покружив над Вероной, объявил, что из-за тумана посадка будет произведена в другом аэропорту. Господи, перепугалась Элин, и что же ей теперь делать? Ее встречают в Вероне, а самолет сядет неизвестно где! Пилот назвал город, но она не запомнила. Самолет пошел на посадку довольно скоро. Однако, прибавив час, чтобы получить итальянское время, Элин поняла, что офис Дзапелли в Вероне давно закрыт. Элин прошла паспортный контроль и таможню, готовясь к самому худшему. Но, направляясь с багажом к выходу, сообразила, что посланный встречать ее в Вероне мог передать что-нибудь по телефону в этот аэропорт. Она остановилась, опустила на пол чемодан и дорожную сумку, придвинула багаж поближе, чтобы никто не споткнулся о него. Потом осмотрелась в поисках справочного стола или, может быть, какого-нибудь симпатичного служащего, который мог бы помочь ей. И вдруг райской музыкой для нее прозвучал голос, который Элин узнала бы из тысячи. Обольстительный голос произнес магические слова: – Привет, Элин! Она мгновенно обернулась со странным чувством счастья, пронзившим ее до кончиков пальцев на ногах, и улыбка осветила ее лицо. – О, привет, – произнесла она хрипло. Она стояла и глупо улыбалась, а Макс Дзапелли молча пожирал взглядом ее фигуру, ее зеленые глаза, ее изысканно очерченный рот. Потом, не отрывая взгляда от ее сияющего лица, он спокойно заключил: – Вы очень красивы, Элин Толбот. – Хм! – вырвалось у нее. Комплимент был столь неожиданным, что Элин просто не знала, что ответить. – Улыбка от облегчения, что вас не оставили здесь одну, сделала вас неотразимой, – пояснил он и в следующее мгновение уже поднимал ее чемодан и сумку, приказывая: – Поторопитесь, я оставил машину в неположенном месте. Несколько смущенная, Элин поспешила за ним. Он и сам был настоящее искушение, но Элин скорее откусила бы себе язык, чем призналась бы в этом вслух. Уже сидя рядом с ним в мощном «феррари», Элин поняла, как сильно была напугана своим беспомощным положением там, в аэропорту. В последнюю встречу с Дзапелли – всего лишь вчера – Элин хотелось раскроить ему череп, а сегодня она улыбалась итальянцу, как слабоумная… Она наблюдала, как он уверенно лавирует в потоке машин, но, лишь когда их «феррари» остановился у въезда на платную автостраду, достаточно овладела собой, чтобы выразить благодарность. – Я очень признательна вам за то, что вы приехали, – стараясь сохранить сдержанность, проговорила она. Он посмотрел в ее сторону, и она вежливо добавила: – Спасибо. Он отвел глаза, прибавил скорость и, уже мчась по шоссе, объяснил: – Мой дом находится на полпути между Вероной и Бергамо. Я был в дороге, когда Фелиция связалась со мной по телефону в машине и сообщила, что ваш самолет сядет в бергамском аэропорту. – Дзапелли бросил быстрый взгляд в ее сторону, по-прежнему сосредоточенный на дороге. – Я был как раз на полпути к Бергамо, – он пожал плечами, – и сказал Фелиции, чтобы она отозвала шофера, потому что встречу вас сам. – Что ж, спасибо еще раз, – пробормотала Элин. Она вовсе не думала, что он будет ждать ее в Вероне. Откуда же это разочарование при сообщении о том, что Дзапелли не собирался встречать ее? – Надеюсь, я не доставила вам слишком больших неудобств, – добавила она, скорее благовоспитанно, чем искренне. Господи, почему она должна благодарить человека, который подозревает ее в воровстве! – Никаких неудобств… – учтиво отозвался он. – Этим вечером мое свидание назначено на позднее время. Свинья, выругалась она про себя и переключилась на вид за окном. Зачем было брать зимние сапоги? Снега здесь нет и в помине! Зато внезапно они оказались в тумане. Элин растерялась. Но этого нельзя было сказать о Максе Дзапелли – при всей своей неприязни к нему она не могла не восхититься его реакцией, когда он мгновенно сбросил скорость. Впрочем, она сохраняла молчание, предоставляя ему возможность целиком сосредоточиться на дороге, чтобы добраться до Вероны без происшествий. Что, несмотря на туман, ему и удалось сделать всего за час. – Э-э… где я остановлюсь? – спросила она, заметив, что он едет куда-то в пригород, а не к центральным гостиницам. – Примите мои извинения, Элин, – тут же отозвался он, – давно надо было сказать вам. – Он поспешил объяснить: – У компании есть квартира для деловых гостей. Я подумал, или, точнее, Фелиция подумала, что там вам будет удобнее, чем в гостинице. – Очень любезно с вашей… то есть со стороны Фелиции, – ответила Элин. Да, действительно, очень любезно со стороны человека, подозревающего ее в воровстве, пускаться в такие объяснения. И, между прочим, он во второй раз назвал ее по имени. Похоже, итальянец не так уж плох, поймала себя на неожиданной мысли Элин. Квартира компании находилась в красивом районе. За столом в холле дежурил мускулистый коротышка лет сорока. – Buona sera, signorina, buona sera, signore, [1] – почтительно раскланялся он. – Buona sera, Умберто, – ответил Макс Дзапелли и, когда Умберто попытался взять у него чемодан, отказался от помощи. В нескольких быстрых и совершенно непонятных Элин итальянских фразах он, видимо, дал портье какие-то инструкции. Потом непринужденно перешел на английский: – Умберто и Паоло, который дежурит днем, позаботятся о вашей безопасности. С квартирой не должно быть никаких проблем, но не стесняйтесь обращаться к ним, если потребуется помощь. 1 Добрый вечер, синьорина, добрый вечер, синьор (итал.). – Спасибо, – вежливо пробормотала Элин и, дружески улыбнувшись Умберто, последовала за своим боссом к лифту, который доставил их на третий этаж. – Я могу взять сумку, – запоздало предложила она, когда Дзапелли вынес из лифта чемодан. Он не обратил внимания на ее предложение, и Элин последовала за ним до двери в холле, где он поставил чемодан на пол, извлек из кармана ключ, отпер замок и, открыв дверь, пропустил ее в роскошные апартаменты. Во всяком случае, холл и гостиная, заметила она, были покрыты толстыми светло-зелеными коврами, и убранство весьма просторной гостиной показалось ей элегантным. – Вам здесь будет удобно? – поинтересовался Макс Дзапелли, проходя за ней и следя за ее взглядом, порхавшим от непринужденно расставленных столиков к картинам на стенах и к очень уютной мягкой мебели. Ее собственный дом тоже был элегантно обставлен. У матери превосходный вкус. Получив в браке с Сэмом некоторую свободу в деньгах, мать постепенно изменила стиль обстановки и устроила все на свой лад. – Да, – ответила Элин. – Несомненно. – И решила обследовать остальные комнаты позже. Он уже почти повернулся, чтобы уйти, но ей показалось – вот странно! – что уходить его не тянет. Взбрело же в голову! Возможно, просто ей от новизны обстановки не хотелось оставаться одной. Господи, но он-то должен торопиться! У него же свидание этим вечером – он не преминул сообщить ей. Впереди у него еще поездка в тумане домой, чтобы переодеться. – Э-э… еще раз спасибо, что встретили меня в аэропорту, – поспешно проговорила она, сознавая, что, поскольку его ожидает какая-то женщина, он мог считать, что сделал более чем достаточно для своей подчиненной. Дзапелли обернулся и протянул ей ключи. Их руки соприкоснулись, и Элин будто током ударило. – Спокойной ночи, Элин, – тихо сказал он. Но она, пораженная этим прикосновением, не могла пошевелить языком, чтобы выговорить хоть самые простые слова прощания. Каково же было ее состояние, когда он наклонился и быстро, но тепло поцеловал ее сначала в одну щеку, а потом в другую! Потрясенная, Элин, однако, овладела собой и обрела способность действовать. Ее руки взметнулись, оттолкнули Дзапелли, и она сделала шаг назад, что, похоже, очень развеселило его. Конечно, кипела Элин, он не оставит без комментариев тот факт, что на свете есть женщины, которые не кинутся ему на шею в ответ на его поцелуй. И итальянец не промолчал. Качнувшись на пятках и одарив ее насмешливым взглядом, он начал: – Расслабься, девственница-ледышка, я… Но Элин, взволнованная, поспешно и резко – слишком поспешно, как она поняла потом, – вскинула на него удивленные слова: – Почему вы так решили? – Я… – Он запнулся, и насмешка у него на лице сменилась любопытством. – А разве нет? Элин быстро взяла себя в руки и, отойдя еще на шаг, надменно вскинула голову. – Это не ваше дело! Если она думала, что высокомерный тон поставит его на место, то имела случай убедиться в своей ошибке. Потому что с еще большим любопытством во взгляде он издал краткое восклицание на итальянском и, никак не отреагировав на ее надменность, добавил по-английски: – Девственница и есть. – Есть так есть! – парировала она. И, прежде чем он смог ответить новой насмешкой, заключила: – Большое спасибо, что встретили в аэропорту. – Глядя прямо в его безмятежное, улыбавшееся лицо, она добавила: – Но поскольку вы хотите, чтобы завтра к девяти я была в офисе, то я хотела бы сейчас распаковать вещи. Выражение его лица изменилось на откровенную ухмылку, которая еще больше не понравилась Элин. – Значит, вы выпроваживаете меня из принадлежащих мне апартаментов? – Спокойной ночи, мистер Дзапелли, – твердо сказала она. – О, спокойной ночи, мисс Толбот, – ухмыльнулся он, – спокойной ночи. – И, вняв ее более чем прозрачному намеку, удалился. Свинья! Бабник! Элин кипела от возмущения, хотя, едва за ним закрылась дверь, почувствовала себя очень одинокой. Перейдя из гостиной в не менее шикарную спальню, Элин подумала, что в этом чувстве нет ничего удивительного. В конце концов, она одна в Италии, в чужой стране, спустя всего лишь несколько часов после того, как была в Англии, дома, где всегда нашлось бы с кем перекинуться словом. Ей ничего не оставалось, как швырнуть чемодан на кровать и заняться распаковыванием вещей, пока Макс Дзапелли снова не проник в ее мысли. Проклятье, но он просто не выходит у нее из головы! Чертов ловелас! Погоня за юбками – смысл его жизни! Но с другой стороны, не говорил ли он ей сам, что не заводит романов с подчиненными? Хотя разве он пытался завести с ней роман? А как же назвать то, что он расцеловал ее в обе щеки, – ведь они даже не друзья! Когда Элин, наконец, легла спать, она должна была признать, что пребывает в полном замешательстве. Ей вовсе не до ловеласов… не до пылких Ромео. И однако же она в Вероне, буквально на земле шекспировского Ромео. Она убеждала себя, что ненавидит Макса Дзапелли, но почему-то ее смущало то, что приходилось себя убеждать… Закрывая глаза с твердым намерением немедленно заснуть, Элин все еще гадала: заигрывал ли он, целуя ее, или просто держался как безупречно вежливый итальянец? ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ В четверг утром Элин проснулась с решимостью не принимать за чистую монету ничего, что касалось Максимилиана Дзапелли. Его поцелуи при прощании могли быть простой вежливостью, но отныне, сказала себе Элин, она будет соблюдать в его присутствии величайшую осторожность. В разгар размышлений о том, с чего бы он стал целовать ее, если считал воровкой, Элин одернула себя. Страсти Господни! Ей есть чем заняться, зачем она забивает голову этим итальянцем! В следующее мгновение Элин выскользнула из кровати. Еще минута – и она была готова начать новый день. Уже одетая, она собиралась спуститься к Умберто или Паоло, если дежурил он, чтобы попросить помощи и указаний, как добраться до новой работы, когда голос Умберто раздался из внутренней переговорной системы. – Алло? – отозвалась она. – Buongiomo, signorina, [2] – сказал Умберто, и далее последовал поток итальянской речи, в котором для нее не было ни малейшей надежды разобраться. Однако, хотя она могла и ошибиться, Элин показалось, что два слова прозвучали очень похоже на «синьорина Рокка». – Grazie, – поблагодарила она, почти исчерпав свой запас итальянских слов, и решила, что, поскольку она все равно собиралась спуститься к Умберто, теперь тем более есть смысл сделать это в надежде выяснить, по какому поводу упоминалась «синьорина Рокка». 2 2 Доброе утро, синьорина (итал.). К большому своему удовольствию, Элин обнаружила, что верно расслышала имя личного секретаря Макса Дзапелли. Едва Элин вышла из лифта, как очень привлекательная брюнетка лет тридцати, быстро обменявшись несколькими словами с Умберто, который, очевидно, сказал ей, кто это, направилась к Элин, протягивая руку. – Buongiomo, Элин, – тепло поздоровалась она. – Я Фелиция. – И они пожали друг другу руки. – Хорошо долетели? – Если не считать тумана, да. – Ну, сегодня туман уже рассеялся, – улыбнулась Фелиция, – и нам надо успеть на работу вовремя. – Как мило, что вы заехали за мной, – поблагодарила Элин итальянку уже по дороге от дома к ее «фиату». Поездка до «Дзапелли интернациональ» не отняла много времени, и Элин снова подумала о том, как любезна Фелиция, когда та, вместо того чтобы оставить ее в приемной, пока кто-нибудь не придет за новой сотрудницей, сама провела Элин к месту работы. В компьютерном отделе было несколько человек, и Фелиция познакомила ее со всеми, прежде чем подвела к мужчине среднего роста, в очках. На вид ему было чуть больше двадцати лет. – Это Тино Агоста, с которым вам предстоит работать. Тино, – добавила она, – отлично говорит по-английски. – Как поживаете? – улыбнулась Элин и, едва Фелиция удалилась, начала свой первый рабочий день в «Дзапелли интернациональ». Тино, как она скоро выяснила, не только отлично владел английским, но и был настоящим магом во всем, что касалось компьютеров. Однако в одиннадцать часов, когда она начала улавливать то, чему он учил ее, Тино предложил прерваться и выпить кофе. – Для меня только все проясняется! – воскликнула она. – Но я думаю, надо дать отдых глазам, Элин, – серьезно заметил он, и Элин, прекратив спор, пошла за Тино в служебный буфет, где после чашки самого крепкого кофе, какой ей когда-либо доводилось пробовать, решила, что завтра будет утолять жажду каким-нибудь другим напитком. Когда подошло время обеда, Элин поняла, что, если она собирается ответить любезностью на любезность и заплатить за чай, как Тино платил за кофе, ей нужно побывать в банке. – Есть тут поблизости банк? – спросила она своего учителя. – Я вас провожу, – ответил он. – Но ваш обед? – Пообедаю позже, – пожал он плечами, тут же завоевав симпатию Элин. – Мне нужно купить продукты: молоко, хлеб, – пояснила она и снова испытала чувство благодарности, когда Тино отправился с ней, чтобы помочь с покупками. – На следующей неделе я уже буду справляться сама, – заверила она на обратном пути, когда они заходили в буфет, чтобы наскоро перекусить. Вторая половина дня пролетела быстро. Они готовили машины к отключению, и Тино с легким беспокойством поинтересовался: – Надеюсь, вы сегодня не слишком скучали? – Меня захватил этот предмет, – заверила его Элин и как раз подумала о том, до чего же милы итальянцы, когда Фелиция Рокка просунула голову в дверь и предложила подбросить ее. Уже садясь в «фиат», Элин спросила у нее: – А вам это по дороге? – Нет, но мне не трудно заезжать за вами, – сказала Фелиция. Тем не менее Элин внимательно следила за дорогой. Завтра она сама доберется до работы. Фелиция запротестовала, услышав об этом, но Элин настаивала. – Я люблю ходить пешком, – объяснила она, – и так я быстрее научусь ориентироваться в городе. – Вы уверены? – переспросила Фелиция. – Абсолютно, – улыбнулась Элин и, поблагодарив ее, вошла в дом, где увидела человека такого же возраста, вида и телосложения, как Умберто, и в такой же форме. – Buona sera, Паоло, – мило улыбнулась она, идя к лифту. Оказалось, что он так же догадлив, как и она. Впрочем, не слишком трудно было узнать новую английскую постоялицу по ее жуткому произношению. Одарив Элин самой широкой улыбкой, он проговорил: – Buona sera, синьора Толбот. Проведя весь день на людях, Элин уже через чac страдала от одиночества. Что за глупости, сказка она себе. Просто обстановка новая. Она немного освоится и почувствует себя здесь, как дома. Конечно, она не собирается задерживаться в Италии надолго, подумала Элин, и почему-то ощутила еще большее беспокойство от этой мысли. Страсти Господни, не настолько же ей одиноко, чтобы терять голову! Сегодня Элин встретила несколько очень милых итальянцев, но есть среди них один, которого ей бы лучше не встречать… Не то чтобы у нее сегодня было много шансов для встречи с ним. Даже если он проходил рядом, она его не заметила. И хорошо, если так, – учитывая ее решение относиться к Максу Дзапелли с предельной осторожностью. Но эти ее размышления неожиданно прервались – в ней заговорила внутренняя честность. И Элин почувствовала, что все в ней перевернулось. О небеса! Похоже, она увлеклась презренным ловеласом и грустит, потому что не увиделась с ним! Похоже, не просто одиночество виновато в том, что она не находит себе места, а одиночество без него. Смешно, твердил ее рассудок, это просто смешно. Но когда Элин легла, наконец, в постель, то поняла, что весь вечер только о нем и думала. Тем не менее, утром она уже успокоилась. Пропади он пропадом! Этот мужчина не покидал ее мыслей прежде всего потому, что до сих пор еще никто не подозревал ее в нечестности. Элин пошла на работу и, чтобы доказать себе, что ее не привлекает глава «Дзапелли интернациональ», почти без раздумий согласилась, когда Тино Агоста, смущаясь, пригласил ее поужинать. – Я так рад, – улыбнулся он, и, потратив несколько минут на выбор места, где они будут ужинать, и на выяснение адреса Элин, чтобы заехать за ней, они принялись за дело. Они изрядно и с удовольствием потрудились. В обед Элин вышла, чтобы размять ноги, и оказалась в оживленном торговом районе. Глазея на витрины дорогих магазинов, она встретилась с Фелицией Роккой. В офис они возвращались вместе. – Вы нашли дорогу сегодня утром без проблем? – поинтересовалась Фелиция и, получив утвердительный ответ, спросила: – Вам нравится работать с Тино? – Очень, – искренне призналась Элин. – Мне бывает трудно, но Тино удивительно терпелив. – Он невероятно умный молодой человек, – подтвердила ее собственные наблюдения Фелиция, и они поболтали еще несколько минут. Потом Фелиция спросила ее, что она будет делать в выходные. Для Элин было делом чести, чтобы Фелиция не решила, будто гостья собирается вернуться в квартиру и скучать затворницей в ожидании понедельника. Она бы просто умерла от смущения, если бы великодушная женщина почувствовала себя хоть в какой-то степени ответственной за нее. – Выходные распланированы, – ответила Элин, не намеренная останавливаться на таком заявлении. – Я первый раз в Италии и хочу увидеть как можно больше за эти субботу и воскресенье. А сегодня вечером Тино ведет меня в свой любимый ресторан. – Замечательно, – улыбнулась Фелиция. – Должно быть, вам с Тино хорошо работается вместе, – заметила она и остаток дороги до офиса рассказывала Элин о местах, которые гостье стоит увидеть. Элин проработала около часа, когда Тино прервал свои объяснения, чтобы ответить на звонок внутреннего телефона. По тому, как изменился его тон, став внимательным и предельно почтительным, Элин заключила, что звонит начальство. Но каково же было ее удивление, когда, положив трубку, Тино повернулся к ней и сказал: – Синьор Дзапелли хочет видеть вас, Элин. Она растерянно пробормотала: – Да?.. Сейчас? – Я провожу вас, – вызвался он и, чтобы не заставлять главу «Дзапелли интернациональ» ждать, тут же вскочил на ноги. На Элин была элегантная черная юбка и подобранный к ней пиджак в черно-белую клетку, одернув который она последовала за Тино по лабиринту коридоров и двум-трем лестницам. – Я оставлю вас здесь, – сказал он, доведя ее до одной из дверей. – Назад дорогу найдете? – Да, конечно, – ответила она, хотя и не очень уверенная в этом. Тино улыбнулся. Кажется, он был убежден, что шеф, помня об оказавшейся в чужой стране девушке, решил поддержать ее личной беседой. В этом убеждении Тино и отправился обратно в свой отдел. Сама же Элин, вежливо стуча в дверь, предполагала, что все еще сомневавшийся в ее честности Макс Дзапелли скорее прикажет ей отправляться восвояси, чем станет поддерживать ее дух. Когда в ответ на ее стук прозвучало «Войдите!» по-английски, она поняла, до какой степени он был уверен, что она поторопится. Раздосадованная, Элин пожалела, что не выдержала паузу. Если он собирается уволить ее, мог бы сделать это в Англии и не тащить в такую даль! И почему она не отказалась от места! Ему назло… Но тут же вспомнилось, что надо зарабатывать на жизнь, и строптивое настроение покинуло девушку. Она повернула дверную ручку. У Макса Дзапелли есть выбор, у нее – нет… Элин прошла через кабинет и села у стола напротив итальянца, гадая о том, что последует дальше. – Надеюсь, вы хорошо здесь устроились? – любезно поинтересовался он и сел только после нее. – Да, спасибо, – так же любезно ответила Элин. Если дело идет к увольнению, то начало более чем странное, подумала она. – Вы с Тино Агостой находите общий язык? – Наилучшим образом. – Вы не огорчитесь, если придется покинуть компьютерный отдел? Значит, все-таки увольнение! Элин надменно вздернула голову. – По какой причине? – холодно поинтересовалась она и твердо посмотрела ему в глаза, обнаружив там, между тем как его взгляд окидывал ее гордо выпрямившуюся фигурку в хорошо сшитом пиджаке… нет, не намерение ее уволить, а нечто похожее на восхищение. – Ну и нрав у этой женщины! – протянул он, помолчав. Очевидно, ее резкий вопрос оказался для него неожиданностью. – Я должна быть благодарна вам за несправедливое увольнение? – бросила она, раздражаясь и желая поскорее закончить разговор. Но оказалось, что, предлагая ей попрощаться с компьютерным отделом, Макс Дзапелли вовсе не имел в виду увольнение. – А кто говорит об увольнении? – парировал он, как Элин подумалось, даже несколько сбитый с толку таким ее предположением. – Я решила… – начала она, но прикусила язык и заставила работать голову. – Вы хотите, чтобы я попрактиковалась в другом отделе? – осторожно поинтересовалась Она. – Точнее, – сказал Дзапелли с тенью улыбки на лице, – я был бы очень благодарен, если бы этим вечером вы поработали для меня. – О! – Ее охватил такой же трепет, какой она мимолетно почувствовала в тот момент, когда Тино положил трубку на рычажки. – Ведь вы умеете печатать? – спросил он. Элин серьезно посмотрела на него. Она побилась бы об заклад, что он прочесал ее личное дело самым частым гребнем! – Я давно не печатала, – напомнила она. – Программы, с которыми я работаю на компьютере, снимают необходимость набора больших текстов. – Не сомневаюсь, что вы отлично справитесь, – заявил он не допускающим возражений тоном и продолжил: – К сожалению, опытная секретарша, с которой я обычно работаю, заболела, и… – Фелиция! – воскликнула обрадованная найденным выходом Элин, едва уловила ход его мысли. – Фелиция свободно владеет английским. Не может ли она… – Вы хотите сказать, что не желаете поработать для меня? – с вызовом перебил он уже без тени улыбки на лице. – Нет, конечно, нет, – вынуждена была ответить Элин, боясь услышать, что в таком случае в ее услугах вообще не нуждаются. – Тогда позвольте мне продолжать, – холодно проговорил он и, сообщив, что Фелиция завалена работой, обрисовал занимавшую его проблему, которая должна быть изложена по-английски до конца дня. Элин взглянула на пачку листов, исписанных от руки. – Вы хотите, чтобы я перепечатала все это за вечер? – едва слышно спросила она. В ответ он откинулся в кресле, довольно улыбнулся и протянул: – Если это вас не затруднит. – Рада буду вам помочь, – сказала она. – Хорошо, – отозвался он и принял деловой вид, показав на стол возле окна, где стояла пишущая машинка. – Поскольку вам придется часто обращаться ко мне, когда почерк окажется неразборчивым, я распорядился принести стол сюда. – Я должна работать… здесь? – Элин не успела толком разобраться, что она почувствовала, узнав, что ей придется сидеть в одной комнате с ним. Но очень разволновалась и была уверена, что под его взглядом у нее будут трястись руки. Он кивнул. – Ну, тогда… – начал он, но Элин торопливо перебила: – Могу я сбегать в компьютерный отдел за сумочкой и пальто? – И в ответ на его вопросительный взгляд добавила: – Похоже, работать придется до полуночи, и я бы не хотела уткнуться в запертую дверь, когда закончу. – Возвращайтесь как можно скорее, – сказал он. «Слушаюсь и повинуюсь», – чуть не вырвалось у нее, но Элин молча, с любезным выражением на лице вышла и отправилась в компьютерный отдел. Там она объяснила Тино, что, поскольку их работодателю нужна англоязычная машинистка на вечер, совместный ужин придется отменить. – А завтра вечером вы свободны? – с надеждой спросил он, но Элин вдруг смутило его рвение. – Э-э… Завтра я собиралась съездить посмотреть Больцано, – произнесла она ничего для нее не значащее название, вспомнив, что Фелиция советовала посетить этот город. – Не знаю точно, когда вернусь оттуда. – Если у вас нет спутника для этой экскурсии, я с удовольствием съезжу с вами, – заверил Тино. – Мм… – поколебалась она, но была вынуждена признаться себе, что чрезмерная отчужденность не всегда шла ей на пользу. К тому же Тино ей нравился, а избыток внимания все-таки лучше равнодушия. – Это было бы чудесно! – согласилась Элин и с тем большей легкостью, что еще несколько минут назад не имела вообще никаких планов на завтра, договорилась о времени, когда Тино заедет за ней. После чего взяла сумочку, плащ и еще раз проделала путь до кабинета Макса Дзапелли. Как Элин и предвидела, первую страницу она дважды испортила. Она взялась за страницу в третий раз с надеждой, что человек, сидевший неподалеку, остановит ее и скажет, что переоценил ее возможности, но он этого не сделал. Третья попытка… Элин заставила себя не спешить, и работа сдвинулась с места. Час спустя ее пальцы задвигались ритмично, и Элин, хоть и не била никаких рекордов, набрала вполне приличную скорость. Напечатав несколько писем, она взялась за большой доклад. Стиль у Макса был лаконичный, и он хорошо владел фразой. Неожиданно для себя Элин увлеклась его мыслью. Увлеклась настолько, что чуть не подпрыгнула, неожиданно услышав за спиной мужской голос: – Вам не трудно разбирать мой почерк? Она повернулась в кресле, чтобы взглянуть на него. Впечатление от прочитанного было настолько сильным, что она забыла всю свою враждебность к нему. – Похоже, вы очень постарались ради меня, – улыбнулась Элин, но, увидев, как он смотрит на ее губы, поспешила повернуться к столу. Вскоре она снова была поглощена блестящими мыслями этого непростого итальянца. В кабинет дважды входила Фелиция. Первый раз, чтобы обсудить что-то с шефом, а второй – пожелать им обоим «Bueno notte [3] ». Элин продолжала печатать после ухода Фелиции и закончила последнюю страницу в десять минут девятого. Дзапелли еще продолжал писать у нее за спиной, но Элин надеялась, что остальное подождет до понедельника, а к тому времени, если повезет, поправится его англоязычная машинистка. 3 Спокойной ночи (итал.). Но Элин скорее откусила бы себе язык, чем призналась бы, что устала, и потому, поправив стопку готовых страниц, крутанулась в кресле и спросила: – Что-нибудь еще? Он поднял глаза, мгновение смотрел на нее, как будто размышляя, и покачал головой. – Это все. – Проследив за ее взглядом, направленный на стопку листков на его столе, он пояснил: – Это другая работа. – И признался с улыбкой: – На сегодня с меня довольно. Элин могла бы сказать о себе то же самое и потому не спорила. Поднялась с места и положила ему на стол отпечатанные страницы. Встала рядом, глядя, как он проверяет первые две. – Учитывая отсутствие практики, вы поработали превосходно, Элин, – сказан он. – Мне… было интересно. – Она сама не знала, как вырвались у нее эти слова, и они были так похожи на лесть, что Элин тут же пожалела о сказанном. Она порывисто отошла, накинула пальто и подхватила сумку. – Мне остается сказать вам до… – От его улыбки у нее сердце чуть не остановилось в груди. Элин запнулась. – Полно, мисс Толбот, – протянул он. – Вы всерьез думаете, что после такой работы я позволю вам идти домой пешком? – Я могу… Но он посмотрел на часы и, воскликнув что-то по-итальянски, упрекнул ее: – Почему вы не напомнили мне о времени? – Так это была ее вина! – Буфет давно закрыт, – продолжал он, – а я умираю от голода. – И пока Элин иронично отмечала про себя, что он вряд ли хоть раз в жизни ел в буфете фирмы, его осенила мысль, что девушка тоже могла проголодаться. – Где вы ужинаете? Спокойно, внушала себе осторожная Элин, этот мужчина – ловелас чистой воды. Кровь у нее заспешила по жилам, но Элин уже казалось, что ничего такого у него и в мыслях нет. Господи, ведь не похоже на то, чтобы он собирался пуститься в загул и вообще имел хоть какие-то виды на нее! – Честно говоря, – призналась она, – я еще не вполне загрузила свой холодильник, так что… – Его восклицание и виноватый вид человека, раскаивающегося в недосмотре, заставили ее остановиться. – Ради Бога, простите меня, Элин. Мне следовало позаботиться о том, чтобы в вашем холодильнике всегда была еда! – Вовсе нет, – любезно возразила она и неизвестно почему ощутила желание освободить его от чувства вины за невнимательность. – Мне не составит труда зайти в магазин и купить все, что надо, по дороге домой. – Вы позволите мне пригласить вас поужинать? – предложил он и, видя ее колебания, добавил: – В знак того, что я действительно прощен. Караул! Элин искренне пожелала оказаться дома, в Англии. В Англии она бы справилась с этой ситуацией. Здесь же здравый смысл как-то ускользал от нее. Не будь идиоткой, одернула она себя, что такого может случиться? – Я тоже умираю от голода, – призналась она вслух и вскоре уже сидела в его «феррари», размышляя о том, что приглашение Тино Агосты поужинать принимала без этого копания в собственной душе. Хотя, конечно, Тино играл не в той лиге, что его шеф. Но с другой стороны, поужинать с работодателем после тяжелого дня – разве это свидание? Ресторан, в который привез ее Макс Дзапелли, был шикарным и в то же время по-домашнему уютным. Не зная итальянского, Элин позволила своему спутнику выбирать блюда для нее. – Изумительно, – улыбнулась она, попробовав поданные на закуску spaghetti alia napoletanа, [4] обильно приправленные помидорами, луком и базиликовым соусом. 4 Спагетти по-неаполитански (итал.). – Вы говорили, что умираете с голоду, – вежливо напомнил он. – Вы тоже, – ухмыльнулась она, заметив, что он заказал себе то же самое. Взглянув на дрогнувшие уголки его губ, Элин вдруг почувствовала, что подпадает под гипноз этого человека. Рот у него действительно восхитителен, невольно подумала она и, переведя взгляд к глазам, обнаружила, что ее собственный улыбающийся рот тоже подвергается изучению. Улыбка тут же покинула ее лицо, и его – тоже. Между ними повисла напряженная тишина. Они серьезно смотрели друг на друга. Потом, когда она от какого-то стеснения начала задыхаться, он приказал: «Ешьте!» – и чары рассеялись. Элин отвела взгляд, отчаянно соображая, что бы такое сказать, чтобы он не подумал, что это из-за него у нее перехватило дыхание. – Это ваш любимый ресторан, мистер Дзапелли? – поинтересовалась она, проявив чрезвычайное остроумие. – Один из любимых, – непринужденно подтвердил он и добавил: – Называйте меня «Макс». Честное слово, Элин, я не кусаюсь. Неужели он думает… неужели заметил, что она нервничает из-за него? Нет, не нервничает, поправилась она. «Насторожена» – вот верное слово. – Я абсолютно в этом уверена, – ровным голосом ответила Элин и просто для того, чтобы показать, что он ее нисколько не смущает, добавила: – Макс. – И пригубила изумительно вкусное вино. За спагетти последовала столь же изумительная pesce in casseruola – рыба в горшочках: рыбное блюдо с креветками, морковью и зернышками фенхеля. Роскошный аромат! – Это блюдо вам по вкусу? – поинтересовался Макс. – После такого английская кухня начинает казаться посредственной, – рассмеялась она. – Кстати об Англии, – продолжила Элин, чувствуя потребность говорить, – вы не собираетесь навестить Пинвич в ближайшее время? – Соскучились по дому? – спросил он. – Я имела в виду не это, – возразила Элин. Но она и себе не смогла бы сказать, что имела в виду. Наступила его очередь негромко рассмеяться – как будто он нашел понимающего собеседника, поспешно заключила Элин. Но она не улыбнулась, ожидая ответа на свой вопрос. – Англия не стоит в повестке дня, – ответил, наконец Макс. – На ближайшие две недели я прикован к собственному столу. – А потом – Англия? – попробовала угадать она. – Потом – Рим, – сказал он, и неизвестно почему – возможно, дело было в тоне – Элин захотелось рассмеяться. Однако вместо этого она сосредоточилась на своей pesce in casseruola. Когда пришло время заказывать сладкое, Элин почувствовала, что сыта. – Ну, может быть, немного мороженого, – ответила она на его гостеприимный вопрос. – Как вам нравится компьютерный отдел? – спросил Макс за кофе. – Потрясающе, – ответила она и добавила, говоря чистую правду и наказывая себя за гордыню: – Как вы верно определили и как я вижу теперь сама, мои познания в компьютерной области требовали серьезного обновления. – Не всякий мог бы так честно признать это, – заметил он. И вдруг слово «честно» повисло в воздухе. Ужин с Максом Дзапелли доставлял Элин огромное удовольствие, и она подавила желание спросить, вызывает ли у него еще сомнения ее честность в другой области. Элин очень не хотелось разрушать приятный вечер мрачной нотой. Но именно так случилось бы, если бы он снова стал обвинять ее в пропаже чертежей. – Тино Агоста – отличный учитель, – вильнула она в сторону. – Я тоже так думаю, – холодно согласился Макс. Он недоволен не тем, решила она, что разговор перешел на Тино, он просто не забыл о пропавшей разработке Брайана Коула. И ничего тут не попишешь. Что толку уверять этого человека в своей невиновности? Она встала. – Большое спасибо за ужин, – вежливо сказала Элин и, пока он, справляясь с удивлением, поднимался с места, добавила: – До дому я доберусь сама. Мгновение он молча смотрел на нее. Потом вызывающе улыбнулся и заявил: – Вы ведь даже не знаете дороги отсюда. Что-то происходило с Элин, что заставило ее забыть обо всех обидах. Он послал за пальто и, поддерживая ее одной рукой, другой положил несколько лир на столик. – Grazie, signore, – сиял метрдотель, провожая их к выходу и открывая дверь. К тому времени, когда Макс подъехал к ее дому, Элин полностью овладела собой. Она повернулась, чтобы поблагодарить его за ужин и приятно проведенное время, но обнаружила, что он уже обошел машину и открывает ей дверцу. Не успела Элин сказать свое «спасибо», как он вошел в подъезд вместе с ней и обменялся приветствиями с Умберто по дороге к лифту. Элин повернулась, собираясь сделать еще одну попытку, но он вошел за ней и в лифт. Ей было уже почти смешно, когда они дошли до двери и он протянул руку за ключом. Она подала ему ключ, не раздумывая, и Макс отпер дверь. Но когда она переступила порог, он помедлил. Она обернулась и посмотрела на него. – Я приглашен, Элин? – тихо спросил он. О небо, запаниковала она, скажи «нет» или произнеси какую-нибудь пошлость, вроде того что «вы были здесь в прошлую среду и не делайте вид, будто забыли, как выглядит квартира». Но Элин не сказала ничего подобного. Макс – не зеленый юнец, который станет ломиться к ней. Он ждет разрешения. – У меня нет крепкого итальянского кофе, чтобы предложить вам, – пробормотала она и прошла в холл. Макс последовал за ней. – Никакого кофе, – постановил он. – Я всего на несколько минут. – Ей следовало почувствовать облегчение, узнав, что он только хочет увидеть, все ли у нее в порядке, и уйдет, но облегчения она не чувствовала. – Как вы добрались до работы этим утром? – спросил он между делом, когда, включив в квартире свет, они остановились посреди гостиной. Элин удивленно заморгала, и он объяснил: – Фелиция упоминала, что вы отказались от того, чтобы она заезжала за вами. – Кажется, я достаточно воспитана, чтобы не доставлять ей такое неудобство! – пролепетала Элин, бросая сумку и расстегивая пальто. – Фелиции пришлось сделать крюк, чтобы подвезти меня в четверг, и хотя она сказала, что это не составляет для нее труда, я… гм… предпочитаю пройтись пешком. – Вы всегда такая гордая? – спросил Макс. – Гордая? – повторила она и обнаружила, что он приблизился на шаг-другой и ей приходится смотреть снизу вверх в его теплые карие глаза. Она нервно шагнула к двери, будто указывая ему на выход. – Я… э-э… люблю сама платить за себя, – согласилась Элин, потом рассмеялась, вспомнив, что он платил в ресторане, и снова взглянула на него. – Кстати, искреннее спасибо за ужин. Элин не знала толком, что ожидала услышать в ответ, а он, засмотревшись в ее зеленые глаза, казалось, был пленен увиденным. – Вы и в самом деле ошеломительно красивы. – Слова Макса будто непроизвольно вырвались из него. Онемевшая Элин еще смотрела на него, когда Макс тихо добавил: – Что за чертовщина творится с англичанами? – и подошел на шаг ближе. – С ними все в порядке, – возразила девушка, пытаясь понять, что он имеет в виду. Он сделал еще шаг и оказался так близко, что их тела почти соприкасались, но она не попятилась – ей казалось невозможным сдвинуться хоть на дюйм. – А – воскликнула она, вдруг сообразив, что ненормальность англичан заключается в том, что в свои двадцать два она остается девственницей. – Я мало ходила на свидания, – услышала она, будто со стороны, свой охрипший голос. – Не верю, что причина в недостатке предложений, – заметил Макс, а его руки поднялись, чтобы нежно взять ее за плечи. – Я… э-э… была занята… много работы, я хочу сказать… у отчима. Это не… э-э… – О небо, одно его прикосновение лишило ее рассудка! – Я хочу сказать, что это была не работа с восьми до пяти. Нет н-никакого смысла назначать свидание, если не знаешь, сможешь ли прийти на него. – Я понимаю, что вы имеете в виду, – пробормотал он, придвигаясь чуть ближе. Потом вдруг, не отнимая у нее возможности отпрянуть, обнял и прижался губами к ее губам. – Ах! – вырвалось у нее, когда он прервал этот дивный, нежный поцелуй. Ее губы еще оставались приоткрытыми, и он снова завладел ими, но теперь поцелуй был жарче, а его руки, скользнув под пальто, прижали ее теснее. Ошеломленная, Элин почти ничего не осознала, когда ее руки обхватили шею мужчины, кроме того, ее никогда ещё не целовали так, что она пылает от страсти и не хочет, чтобы он останавливался. И он не остановился. Пальто ее упало на пол, их тела слились, и он все целовал ее. Страсть вознесла их до небес, и Элин забыла обо всем на свете и только знала, что уже лежит на диване и его тело вжимает ее глубже, глубже, глубже в мягко пружинящие подушки. Почему тревожный сигнал до сих пор не зазвучал у нее в голове, оставалось для Элин загадкой. Но когда руки Макса, упоительно ласкавшие обнаженный шелк ее плеча под бретелькой лифчика, вдруг обмякли и Макс прервал поцелуй, Элин глотнула немного воздуха и – здравомыслия. – Макс, нет! – воскликнула она. – О, Макс, я… – Она пыталась бороться с собой, но огонь уже сжигал ее, и здравомыслия хватило ненадолго. Она готова была кричать: «О, Макс, да!» – когда давление его тела ослабело и он откатился в сторону. Но она вовсе не хотела, чтобы он уселся к ней спиной и его руки больше не обнимали ее. – Макс, я… – начала она. – Подожди, сarа , [5] – перебил он. – Дай мне одну минуту, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты вернулся, вернулся ко мне, мысленно молила она. Но, охваченная страстью, чего он не мог не видеть, она не утратила гордости и чего-то еще, и слова, которые выразили бы ее желание, не приходили. Впрочем, он, казалось, все понимал, потому что, воспользовавшись минутой, которую потребовал, чтобы вернуть себе самообладание, он спросил натянутым голосом: 5 Дорогая (итал.). – Ты в порядке, Элин? Натянутый тон – это было именно то, что нужно. – Да, спасибо, – холодно ответила она и совсем не удивилась, когда он подхватил пиджак и вышел, даже не оглянувшись, – провожаемый ее застывшим взглядом. «Да, спасибо», – сказала она в ответ на его «Ты в порядке?». Но ей не за что было его благодарить, и с ней совершенно точно было не все в порядке. Потому что она, смешная, несчастная идиотка, пропала, совершив невообразимую глупость – влюбилась в самого неподходящего мужчину. ГЛАВА ПЯТАЯ В субботу утром Элин проснулась рано после беспокойной ночи. Ей совсем не хотелось осматривать достопримечательности, она очень жалела, что позволила Тино Агосте везти ее в Больцано. Но позвонил портье и, медленно произнося слова, сообщил что-то о «синьоре Агосте», она была готова. – Grazie, – ответила она и, отметив, что Тино пришёл за десять минут до назначенного времени, накинула куртку, повесила на плечо сумку и вышла в квартиры. – Доброе утро, Элин! – тепло приветствовал ее Тино, едва она вышла из лифта. – Привет, Тино, – нашла она в себе силы улыбнуться в ответ, и несколько минут спустя они уже были в машине, направляясь на курорт в северо-восточной части Италии. Вчера, говоря, что собирается в Больцано, она понятия не имела, что город находится в Доломитах, в двух часах езды на машине. Два часа – это слишком много, чтобы просидеть в бездействии, – ей нужно было двигаться. Она измучилась от мыслей ночью и не хотела больше ни о чем думать. – Вы такая молчаливая, – заметил Тино, мчась по шоссе. – Извините, – отозвалась она. – Предпочитаю не мешать вам следить за дорогой. – Когда она в последний раз врала с такой непринужденностью? Она никогда не врала – возник мгновенный ответ. Любовь сделала ее лгуньей. Но она не хотела влюбляться. И уж никак не в Макса Дзапелли. Она чуть рассудка не лишилась, тоскуя по нему прошлой ночью, но в холодном свете дня стало ясно, что даже у ловеласов есть свои принципы. В холодном свете дня стало совершенно ясно, что, хоть он и желал ее, одного ее короткого «нет», секундной паузы хватило, чтобы вспомнить, что она – воровка или может оказаться воровкой. Но то, что Макс не столь неразборчив, чтобы тащить в постель подозреваемую в краже из его фирмы, было для Элин слабым утешением. Потому что, даже когда время откроет настоящего похитителя – если есть на свете справедливость, он будет найден, – Макс все равно останется бабником номер один. А Элин слишком хорошо помнила страдания матери в руках подобного мужчины, слишком много знала о сердечных муках сводной сестры, чтобы найти в своей жизни место для такого мужчины. Чувство реальности заставило ее горько усмехнуться: кто же сказал, что в жизни Макса Дзапелли – со всем, что он имеет, и не говоря уже о красотках, с которыми фотографируется, – найдется место для нее? – С парковкой могут быть проблемы, но мы что-нибудь поищем, – ворвался в ее мысли голос Тино, напомнив, что они не только добрались до места назначения, но и обменялись дюжиной любезностей по дороге, – все это Элин слабо осознавала. Усилием воли она заставила себя очнуться. Тино заслуживает лучшего отношения! Хотя бы уже правила хорошего тона требуют, чтобы она, приняв его приглашение, постаралась сделать поездку для него приятной. – С погодой нам повезло, – беспечно заметила она, когда они вышли из машины на яркий солнечный свет. Тино улыбнулся, ответил взглядом, говорившим, что он чувствует себя совершенно счастливым, и предложил: – Выпьем кофе? – А это можно сделать на воздухе? – спросила она. – Конечно, – тут же ответил Тино, и вскоре они сидели на Вальтер-пьяцца, попивая кофе и греясь в лучах удивительно теплого для февраля солнца. – Эта площадь названа в честь какого-то знаменитого человека? – спросила Элин, твердо вознамерившись, раз уж она вспомнила о хороших манерах, проявлять интерес к стране, в которой гостит. – В честь Вальтера фон дер Фогельвейде, – ответил Тино, указывая на мраморную статую на другой стороне площади. – Это знаменитый во времена средневековья поэт. Если Тино вызубрил путеводитель по Больцано специально ради поездки с ней, то Элин должна была признать, что он сделал это на совесть, потому что, гуляя с ней по городу, отвечал на любой ее вопрос. Романист и драматург Гёте был под большим впечатлением от здешнего фруктового рынка, сообщил он, шагая рядом с Элин по булыжной мостовой мимо бронзового фонтана с Нептуном и через колоритный фруктовый рынок. – Вы, наверное, уже проголодались, Элин! – вдруг воскликнул Тино, когда они еще погуляли. Она не хотела есть, но, решив, что Тино хочет, сказала: – Я бы проглотила кусочек чего-нибудь. – И пошла с Тино в маленький ресторанчик, где съела тальятеллу – домашнюю лапшу с ветчиной и помидорами, отчаянно пытаясь не вспоминать о вчерашнем ужине с Максом. Покончив с обедом, Тино признался, что хочет сходить в музей. – Чего же мы ждем? – весело спросила она и потом старательно делала вид, что не представляет себе ничего более интересного, чем выставленные в музее археологические древности. Когда они вышли из музея, Тино спросил: – Что будем смотреть теперь? – Э-э… вам не кажется, что пора подумать о возвращении в Верону? – Конечно. Но только при условии, что вы выполните вчерашнее обещание поужинать со мной. В улыбке Тино была трогательная серьезность. – Это все, что мне остается пожелать, – согласилась она, хотя на самом деле желала только, что бы этот день закончился поскорее и можно было запереться в квартире, погрузившись в одиночество. День, однако, получился очень долгим, хоть она и не могла назвать его неприятным. Любезный Тино привез ее домой к десяти часам. – Надеюсь, вам было приятно провести выходной со мной, – проговорил Тино, когда они вышли из машины у дома. – Да, очень, – тепло заверила она его и, догадавшись, что он собирается поцеловать ее, отступила и подала руку. – Огромное спасибо вам, Тино. – Она еще больше стала ценить его, когда он, вместо того чтобы настаивать, дружески пожал ей руку. – Вы свободны завтра? – спросил он с надеждой. – Боюсь, нет, – с сожалением сказала она. – Значит, до понедельника, – улыбнулся Тино. – До понедельника, – сказала она и вошла в подъезд. Но прежде надо было пережить воскресенье, а Элин совсем утратила душевный покой. Ее мысли столь упорно возвращались к Максу Дзапелли, что девушка почувствовала настоятельную необходимость поговорить с кем-нибудь, чтобы выбросить этого мужчину из головы. Она позвонила матери. – Я все это время думала, как ты там! – воскликнула Энн Пиллингер, и в ее голосе прозвучала неподдельная радость. – Господи, как многому мне надо здесь научиться! – Еще бы! И в первую очередь – научиться думать не только о Максе. – Как все? – спросила она. – Сэм – как обычно. Лорейн – ну, ты ведь знаешь ее, Лорейн исполняет танец умирающего лебедя. А Гай, – с досадой добавила Энн, – становится совершенно невыносимым. – О Господи, – посочувствовала Элин. – Он перенес сильное потрясение, – попробовала она вступиться за сводного брата. – Мы все перенесли сильное потрясение! – осталась непреклонной мать. – Наверное, ему тоскливо, – возобновила свою попытку Элин. – Лучше бы он потосковал где-нибудь в другом месте. Этот молодой человек начинает меня раздражать! – Ну ладно, а как ты? – спросила Элин, не желая сосредотачиваться на мрачных мыслях. – Ты хочешь спросить, как я отношусь к тому, что мой долг в банке растет изо дня в день? – Зачем тебе понадобился кредит в банке? – перепугалась Элин. – Если ты думаешь, что я обращаюсь к Сэму всякий раз, как мне нужна пара новых колготок, ты ошибаешься! – отрезала мать. Элин положила трубку, в конце концов, сумев успокоить мать, но понимая, что долги вызваны чем-то большим, чем потребность в новых колготках. Элин почти жалела о своем звонке – ей не приходило в голову, что мать станет брать кредит в банке, а ведь могла бы сообразить… Боже правый, похоже, денег за машину хватит ненадолго! Однако в понедельник утром, когда она шла на работу, в ее голове уже не было места мыслям о финансовом положении семьи. Увидит ли она Макса? И что ей тогда делать? Вечером она вернулась домой в самом дурном расположении духа. К этому времени все смешалось у нее в голове настолько, что она не знала, радоваться или горевать из-за того, что даже краем глаза не увидела человека, который тайком, без ее ведома – хотя все на свете было против этого – пробрался к ней в душу. Похитил ее сердце. Ко вторнику она узнала отчаяние и поняла, что не может жить, не видя его. Но, как и предыдущим вечером, пришла домой, так и не увидев… Мне он безразличен, мне он безразличен, твердила она себе в среду. Однако, возвращаясь после обеда каким-то коридором из буфета в отдел, увидела, что он идет навстречу, и заколотившееся сердце мгновенно опровергло эти смешные заклинания. Он ей далеко не безразличен, совсем не безразличен! Сердце у нее выскакивало из груди… Когда же он подошел и задержался рядом, она уже едва дышала. – Вам нравится работа, мисс Толбот? – поинтересовался он. Одного этого «мисс Толбот», не считая холодного тона, было достаточно, чтобы Элин поняла: он по-прежнему считает ее воровкой и горько сожалеет, что водил ее ужинать в пятницу вечером и уж тем более – что обнимал и чуть было не занялся любовью с ней. – Истинное наслаждение! – холодно бросила Элин и даже как-то заставила себя взглянуть в его темные глаза. А потом она, вздернув подбородок, и он, кратко кивнув, разошлись в противоположных направлениях. К черту его с его надменными кивками, кипела Элин. Кем он себя считает? – Сегодня вы тоже откажетесь поужинать со мной? – спросил у нее Тино, получавший отказы в понедельник и вторник, но сделавший новую попытку, пока остальные сотрудники не вернулись с обеда и рядом не было никого с достаточно хорошим английским. В ту минуту Элин была готова поужинать с самим дьяволом, лишь бы не верившее в ее честность бессердечное чудовище вновь не завладело ее мыслями. – Только при условии, что платить буду я, – объявила она Тино. Его лицо тут же осветилось улыбкой, хотя он не пришел в восторг от поставленного условия. – Это что же, английский обычай? – поинтересовался он. Это мой способ показать, что я хочу дружбы с тобой… платонической дружбы, хотела сказать она, но произнесла: – Мы живем во времена равноправия – почему же вы должны платить и за мой сегодняшний ужин, как платили в субботу? Ужиная с Тино, Элин нашла его таким же милым, как всегда, но, вернувшись к себе, поняла: вовсе не он занимает ее мысли. До конца недели она больше не видела Макса и, отказавшись от новой экскурсии с Тино, всю субботу бродила по Вероне в одиночестве. Но даже величественный и прекрасный амфитеатр не надолго отвлек ее от размышлений о Максе. Как и в прошлую субботу, отчаянное желание почувствовать себя прежней – такой, какой она была, еще не потеряв голову из-за Макса, заставило Элин позвонить матери. Разговор выстраивался так же, как и в прошлый раз. – Все в порядке? – спросила Элин. – Идет снег, но Сэм начинает думать о деньгах, – доложила мать. Элин сочла это добрым знаком. – Лорейн приводила домой еще одного мерзкого типа – где она их только находит! А Гай – троекратное ура! – ищет работу. – Отлично! – воскликнула Элин. Настроение сейчас было гораздо лучшим, чем в прошлый раз. Да поможет им Бог! Все они пережили сильное потрясение, как говорила мать, но теперь – хоть это и потребовало немалого времени, – теперь, похоже, им всем удастся выкарабкаться… В понедельник утром Элин отправилась в «Дзапелли интернациональ», раздумывая о том, как долго продлится ее командировка в Италию. Что с ней, Элин, будет, когда возможность случайно увидеть Макса в коридоре станет еще менее вероятной? При этой мысли у Элин упало сердце, но ведь именно таким представало обозримое будущее. Тино оказался очень скрупулезным учителем, в результате чего она продвигалась в науке не так быстро, как можно было предполагать. Сейчас они не только осваивали машину, но и работали, однако где-то поближе к Пасхе, о чем упоминал Макс, все, вероятно, завершится, и она вернется в Англию. – Доброе утро, Тино! – весело поздоровалась она, войдя в отдел. – Поужинаете со мной сегодня вечером? – тут же выпалил он, и Элин рассмеялась. Он не Макс, но очень мил. – Завтра, – ответила она и, когда остальные заняли места, уже работала с помощью Тино над новой задачей. Она хотела и боялась увидеть Макса в этот день, но не увидела ни в понедельник, ни во вторник и, собираясь на ужин с Тино, прочитала себе пространную лекцию. Темой была бесполезность вздохов по Максу, который – если не считать эпизодов, когда дает волю чувственности, – едва ли помнит о ее существовании… Ужин с Тино был милым и дружеским – ей очень нравились такие отношения. Правда, стало немного неловко, когда Тино, вероятно с таким же, как у нее, чувством, подался вперед и выложил: – Я все гадаю, согласитесь ли вы в эти выходные поехать со мной за город? – Честное слово, не знаю, Тино, – быстро пошла она на попятный, размышляя, чем дала ему повод надеяться на более близкие отношения. – Мне приятно с вами, но… – Извините, – перебил Тино. – Я неудачно выразился. Разумеется, у вас будет отдельный номер, – поспешно заверил он. – Просто я надеялся, что вы не откажетесь покататься со мной на лыжах. Улыбка тронула ее губы. Какой же он славный! – Я не умею кататься на лыжах, – посетовала она и заметила выражение облегчения у него на лице, когда он понял, что не обидел ее. – Я научу вас, – заверил Тино, и Элин вдруг понравилась эта идея. Пожалуй, хорошая физическая нагрузка – это именно то, что ей сейчас нужно. Ее совсем не прельщала перспектива провести выходные так же, как в прошлый раз. – А где мы найдем снег? – спросила она и увидела, как светлеет его лицо при этом знаке согласия. – Высоко в горах – в Доломитах, – сказал он. Остаток ужина прошел за обсуждением поездки в городок под названием Кавалезе. Следующим утром Элин шла в «Дзапелли интернациональ» приободренной. Впредь она будет умнее. Изведав глубокое отчаяние в прошлые выходные, она собиралась забыть о Максе. Макс Дзапелли не для нее… да она сама бы отказалась от него, твердо решила девушка, но вдруг увидела знакомую фигуру и сразу же почувствовала слабость в коленях. Страсти Господни, он идет от служебной автостоянки к широкому центральному входу в здание фирмы, и Элин, шедшая по центральной дорожке, неизбежно столкнется с ним! Зная, что гордость не позволит ей развернуться и пуститься наутек, Элин изо всех сил старалась сохранить свой шаг твердым. Разумные решения, которые Элин приняла, направляясь в этот день на работу, куда-то улетучились, когда она поравнялась с Максом, а он холодно поздоровался со своих заоблачных высот: – Доброе утро. – Доброе утро, – ответила она вежливым, разве что чуть напряженным тоном и подумала, подходя к дверям, что этим и ограничится их сегодняшний разговор. Но, протянув руку, чтобы открыть створку двойных дверей, он поинтересовался, как это сделал бы любой начальник: – Надеюсь, вам не слишком одиноко в Италии? Она разволновалась. Он целовал ее, черт возьми, вел себя так, будто она не просто одна из его служащих! – Подумываете отправить меня обратно? – с вызовом взглянула она на него. Ему не понравился ее вызывающий тон – это было видно по его ледяному взгляду, устремленному в ее яростные зеленые глаза. – Вы поедете обратно, когда я распоряжусь! – отрезал он и, открывая дверь, отпустил какую-то взрывную итальянскую фразу, но тут же добавил мягким голосом по-английски: – Мне бы не хотелось, чтобы вы сидели вечерами дома одна или… Свинья! – взбесилась она. – Можете не беспокоиться на этот счет! – Ей не терпелось объявить ему, что она не сидит в четырех стенах, тоскуя о нем. – Когда я не езжу в Больцано… – Вы были в Больцано? – агрессивно перебил он и, не успела она подтвердить, потребовал ответа: – С кем? – С кем? – переспросила она. – У вас нет машины! – прорычал он. – Но у меня есть друзья! – отрезала Элин, высоко подняла голову и прошествовала в холл. Кем, черт возьми, он себя вообразил? Считает, что она сидит вечерами дома одна! Будто она дурнушка и у нее недостаточно предложений! К обеду она успокоилась. К вечеру – придумала дюжину колкостей, которые следовало бы вставить в утренний разговор. Между прочим, надо было упомянуть, что в пятницу она едет в Кавалезе с «другом». Так о каком же одиночестве речь? – Я заказал два номера в гостинице, – вполголоса сообщил ей Тино на следующее утро. – Так повезло! – продолжал он счастливым голосом. – Все было занято, но как раз передо мной кто-то позвонил и отменил заказ. – Замечательно, – улыбнулась она, решив никогда больше не поддаваться отчаянию. В обед ей нужно было сделать кое-какие покупки, поэтому она сначала выскочила в магазин, а уже потом отправилась в буфет. – Элин, у меня здесь есть место! – окликнула ее Фелиция Рокка, и Элин, с улыбкой отказавшись занять свободное место за столиком с мужчиной из своего отдела – женатым мужчиной, пытавшимся ухаживать за ней, направилась к Фелиции. – Как там в компьютерном отделе? – спросила Фелиция. – Как в сказке! – с воодушевлением отозвалась Элин и подавила в себе все вопросы о человеке, на которого Фелиция работает. – Вы давно здесь служите? – спросила вместо этого Элин. Две-три любезные фразы – и они заговорили о семьях. – Вы получаете какие-нибудь вести из дому? – с участием поинтересовалась Фелиция. – В прошлую субботу говорила по телефону с матерью, – ответила Элин и вспомнила: – В тот день шел снег… В Англии, я хочу сказать. – Она рассмеялась и, думая про снег, вдруг обнаружила, что рассказывает Фелиции о своей предстоящей лыжной прогулке. – Вы катаетесь на лыжах? – Нет, – рассмеялась Элин. – В этом-то и проблема, но Тино говорит, что лыжи и ботинки можно взять на месте, а кататься он научит. Они поболтали еще немного, потом Элин взглянула на часы, и Фелиция сделала то же самое. – Мне пора, – сказала Фелиция, и Элин, покончив с едой, поднялась вместе с итальянкой. – Желаю хорошо провести время в Кавалезе! – сказала на прощание Фелиция. – Спасибо, – отозвалась Элин и отправилась в свой отдел, пытаясь понять, не затем ли она поделилась своими планами с Фелицией, чтобы Макс узнал о том, что она не будет лежать, уставившись в потолок, все выходные. Не такая уж я лиса, возразила себе Элин. Но ведь и лгунишкой не была, пока не влюбилась. Она торжествовала: вот так, Макс Дзапелли, в эти выходные я буду занята и про одиночество даже не вспомню. Но ее радость улетучилась, когда она вошла в отдел следующим утром. Тино, как всегда, был там первым. – Мне так жаль, Элин, – сразу начал он, показывая какую-то записку. – Я нашел ее утром у себя на столе. Завтра меня приглашают на спецкурс в Милан. Понимаете, Элин, это большая честь для меня, и я узнал бы там очень много нового, если бы смог поехать. – Ну, конечно же, вы должны ехать, – улыбнулась она. – Вы не обидитесь, что я не повезу вас кататься на лыжах? – Конечно, нет, – заверила его Элин, надеясь теперь на то, что Макс не узнал о ее планах. Она не хотела бы услышать его вопрос – хотя он, разумеется, и не стал бы спрашивать – «Как прошли выходные в Кавалезе?» – и быть вынужденной признаться, что поездка не состоялась. – Вы так добры, – благодарно проговорил Тино. – Но я боялся, что вы обидитесь, и поэтому позвонил сестре пять минут назад. – Сестре? – не поняла ход его мыслей Элин. – Дилетта едет в сторону Кавалезе, чтобы провести выходные с семьей своего жениха. Ей будет очень приятно, если вы отправитесь с ней. – Но… – Пожалуйста, Элин, – перебил Тино. – Я обещал, что вы покатаетесь на лыжах, и мне ужасно неловко нарушать слово. А так… Десять минут спустя они принялись за свои занятия. Элин уже сомневалась, что хочет ехать в Кавалезе, но телефон Дилетты Агосты лежал в ее бумажнике. Тино сказал, что сестра вернется с работы в шесть и что собиралась отправиться в семь часов вечера. Она будет ждать звонка Элин, чтобы знать, заезжать ли за ней. Тем временем Тино позвонил в гостиницу в Кавалезе и отменил заказ на один из двух номеров. Если Элин, размышлявшая о выходных, еще и не сделала выбора между Вероной и Кавалезе, все решилось для нее, когда, выходя с работы вечером, она увидела на лестнице высокую и статную фигуру Макса Дзапелли. От одного взгляда на него она пришла в такое возбуждение, что только благодаря своей гордости сумела сохранить невозмутимое выражение на лице. – Как ваше путешествие по компьютерному миру? – бесстрастным голосом осведомился он, направляясь к выходу с дипломатом в руке. – Мне интересно, – вежливо ответила она. – Тино Агоста – замечательный учитель. Ей показалось, что Дзапелли что-то раздраженно пробормотал по-итальянски, но, видимо, она ошиблась, потому что он самым милым тоном сказал: «Хорошо!» – и, открыв дверь, посторонился. – В эти выходные вы, как обычно, не останетесь в одиночестве в чужой стране? Он что же, опять иронизирует? Он все еще думает, несмотря на ее уверения, что она не умеет общаться с людьми? Ну так она сейчас же откроет ему глаза! – Что-что, а одиночество мне никак не грозит, – весело сообщила она, выходя и вдыхая прохладный вечерний воздух. – Там, куда я еду, от лыжников яблоку упасть негде. – Потом она холодно добавила: – Спокойной ночи, мистер Дзапелли, – и грациозно зашагала по дорожке. Ей казалось, что он стоял и смотрел ей вслед, но она не собиралась оглядываться, чтобы убедиться в этом. Дилетта Агоста оказалась хохотушкой, ничуть не похожей на своего серьезного брата. Английский у Дилетты был похуже, чем у него, но за два с половиной часа пути до Кавалезе они успели обсудить все на свете. С веселым «Ciao, [6] Элин, я заеду за тобой в половине пятого в воскресенье» Дилетта высадила ее у гостиницы и лихо встроилась в самую гущу оживленного, благодаря туристам, движения. 6 Пока (итал.). – А, синьорина Толбот! – приветствовал Элин портье за конторкой, любуясь ее красотой, пока она расписывалась в регистрационной книге. – Ужинать будете? – Si, grazie, – улыбнулась Элин и последовала за юным носильщиком, который подхватил ее дорожную сумку и взял ключ от номера. Гостиница оказалась чистой и комфортабельной, а еда – вкусной. Элин постаралась выбросить из головы Макса Дзапелли и решила, что эти выходные будут для нее сплошным приключением. С таким настроением она проснулась в субботу утром, снова сказав себе, что она и думать забыла про Макса. Не имея рядом Тино, чтобы освоить лыжи, она позавтракала сыром и ветчиной, натянула теплую одежду, надела зимние сапоги и отправилась прогуляться по городу. Кавалезе оказался небольшим городком, и она обошла его вдоль и поперек, глазея на витрины магазинов. У меня выходной, твердила она, и я могу делать, что захочу. Зайдя в кафе, она выпила чашечку кофе и решила, что вернется туда днем, чтобы побаловать себя соблазнительными сладостями. Потом она продолжала исследовать окрестности города, окруженного заснеженными вершинами. Когда подошло время обеда, девушка наткнулась на подвесную дорогу. Элин подумала, что наверху должно быть какое-нибудь заведение, где можно поесть. Очевидно, она найдет там и места для живописных прогулок. Следуя протоптанной лыжниками тропинкой, она выяснила, что подъем состоит из двух этапов. Вероятно, это потому, решила Элин, что гора здесь очень крутая. Элин поднялась до второй станции и пересела в новый вагончик. Выйдя из него вместе с другими путешественниками, которых набралось человек сорок, она почувствовала, как душа ее наполняется неизъяснимым восторгом, а в легкие вливается кристально чистый, холодный воздух. Ее взору предстали волшебные горизонты. Там, где она оказалась, лыжников не было, и Элин зашагала вверх, откуда увидела пестревший яркими комбинезонами склон. Она заметила красивый подъемник, которым, вероятно, могли воспользоваться самые опытные слаломщики, чтобы подняться еще выше. Элин отыскала ресторан, где провела приятные полчаса за лазаньей и кофе. Когда мысли о Максе снова начали одолевать ее, она решила прогуляться. Обнаружив, что народу по-прежнему много, любительница природы Элин направилась к противоположному склону полюбоваться статными соснами. Добравшись до цели своего маршрута, она оказалась в полном одиночестве. Уверенная почему-то, что прогулки здесь тем не менее разрешены, она двинулась дальше и вдруг заметила дерево, выросшее поодаль от других и, видимо, поэтому засохшее. Она долго любовалась им издали, после чего решила подойти ближе и рассмотреть снежные узоры на стволе. Каково же было ее удивление, когда дерево оказалось живым и зеленым, несмотря на сковавший его панцирь из льда и снега! Только она успела пожалеть о том, что не захватила фотоаппарат, и отойти на несколько шагов, чтобы оглядеть дерево с другой стороны, как до ушей ее донесся какой-то звук. Она посмотрела вверх – и окаменела. «Нет!» – мысленно вскричала она, догадавшись, что вышла на лыжный спуск и что несущийся на нее лыжник в черном не успеет свернуть. Ошеломленная, она стояла, не зная, в какую сторону отпрянуть. Вжжж! Лыжник, приложив нечеловеческие усилия, свернул влево, но – о ужас! – тут же кубарем покатился по склону в одну сторону, а его лыжи полетели в другую. – Простите меня, простите! – вскричала Элин, кинувшись со всех ног туда, где он замер, распростершись на снегу. Человек лежал так, что она не видела его лица. Девушка беспомощно оглянулась. Ведь толпы отдыхающих поднялись наверх! Почему же здесь ни одной живой души?! – Вы в порядке? – лихорадочно выкрикнула она и испытала ни с чем не сравнимое облегчение, когда человек сел. – Вы в порядке? – повторила она, отчаянно сожалея, что так мало пока выучила итальянских слов. – Еще не знаю! – ответил мужчина по-английски. Знакомый голос! Неверие, потрясение, страх – не говоря уже о радости – все смешалось в ее душе. Элин смотрела на него, не веря в происходящее. На мужчине были черные зеркальные очки, но вот он снял лыжную шапочку… Волосы темные… Он поднял голову, и из складок лыжной куртки показался твердо очерченный подбородок. Этот подбородок она тоже знала – хоть и не могла еще поверить тому, что видит. Но когда он, наконец, поднял руки и снял очки, открыв пронзительные черные глаза – глаза, которые она знала и любила. Элин ахнула. – Ты! – вырвалось у нее. – Что ты здесь делаешь? Надменно и воинственно, в столь уже знакомой ей и манере, Макс Дзапелли прорычал в ответ: – Пытаюсь держаться подальше от тебя и при этом не сломать себе шею! ГЛАВА ШЕСТАЯ – О, Макс! – воскликнула Элин, потрясенная до глубины души. – Ты поранился? Чем я могу помочь? – Тебе не кажется, что ты сделала уже все возможное? – простонал он, не отводя яростных темных глаз от ее ошеломленных зеленых. Если он и помнил, что в прошлый раз они были на «вы», это никак не отразилось в его словах. – Мне очень жаль, – нервно выдохнула она. – Конечно, у тебя есть основания раскаиваться, – процедил он. Элин молча снесла упрек. Ясно, что он выбрал для спуска одну из скоростных трасс и никак не ожидал наткнуться на кого-нибудь. – Ты можешь встать? Ноги в порядке? – возбужденно спрашивала она. – Принеси мои лыжи, – приказал он, и Элин, обрадованная возможностью хоть что-то сделать для него, с готовностью поспешила за лыжами. Опираясь на лыжные палки, которые лежали рядом, он сумел подняться на ноги к тому времени, когда она вернулась. – Ты наденешь лыжи? – спросила Элин. – Пожалуй, нет, – кратко ответил он, и девушка поняла, что он все-таки получил травму. – Ты здесь с друзьями? – спросила она, быстро сообразив, что может понадобиться помощь, чтобы доставить его вниз. Но ей тут же расхотелось услышать ответ на свой вопрос – ведь он, возможно, отправился в горы с одной из тех красоток… с фотографии. – Д-давай я схожу за санитарами, – предложила она, убедившись, что он не намерен отвечать на ее вопрос. Она не видела их здесь, но должен же быть какой-то пункт «Скорой помощи»! – Нет необходимости, – надменно процедил он сквозь зубы, и Элин сразу поняла, что, даже испытывая невыносимую боль, Макс Дзапелли не потерпит суеты вокруг себя. – Ладно, – терпеливо сказала она. – Тем не менее, мне кажется, было бы хорошо, если бы мы спустились с горы. – Он поднял брови при слове «мы», но ничего не сказал, и Элин приняла его молчание за согласие вместе добраться до подвесной дороги. – Если это поможет, обопрись на меня, – предложила она, все еще ни жива ни мертва от мысли, что из-за ее незнания правил лыжной зоны кто-то, не говоря уже о любимом человеке, мог сломать себе шею. Впрочем, она сразу выбросила все лишнее из головы, когда Макс сумел повернуться и опереться на ее плечо. Путь до подвесной дороги получился долгим. Макс настоял на том, что сам понесет лыжи, и Элин, хоть и знала, что ему больно, вынуждена была согласиться. – Уже немного осталось, – подбодрила она его, когда они спустились со склона и смешались с отдыхающими. Отдавая должное его терпеливости, Элин подумала, подходя к подвесной дороге, что, как ни болела у него нога – правая, судя по тому, что он слегка прихрамывал на нее, – со стороны, вероятно, даже не заметно, что он получил травму. Упрямый, отважный, гордый, с любовью подумала она, стоя рядом с ним в первом вагоне. Она подняла голову, желая проверить, в порядке ли он, и встретила его взгляд. – Ты-то в порядке? – тревожно спросил он, и Элин полюбила бы его еще больше, если б могла. Она сообразила, что Макс спросил потому, что увидел слезы в ее глазах. Он беспокоится за нее, забыв о собственной боли, – она была готова разрыдаться. Но, конечно, не разрыдалась. У нее тоже есть своя гордость! Гордость не позволит ей показать, что могут сделать несколько его участливых слов. – Я-то да, – бодро сказала Элин и услышала невнятное мычание в ответ. Потом вагон тронулся, и общение между ними прекратилось – если не считать того, что теперь его рука, крепко обхватившая ее плечи, служила ей опорой, когда вагон встряхивало время от времени. Они не обменялись ни словом, даже переходя из одного вагона в другой на промежуточной остановке. Когда они спустились и двинулись по крытому переходу, Элин заметила широкий подоконник. – Если ты присядешь здесь, я схожу за такси. Пока в ее мозгу стучала мысль, не проломит ли ей голову этот гордец, если она предложит заехать в больницу, чтобы там осмотрели его ногу, Макс холодно произнес: – Я на машине, – и, не снимая руки с ее плеча, двинулся к автостоянке. Элин почти сразу узнала «феррари», хотя на нем был держатель для лыж. Но когда они пошли к машине, девушка начала еще больше тревожиться за Макса. Теперь, вдали от посторонних глаз, он хромал гораздо сильнее. – Ты… э-э… не хочешь показаться врачу? – спросила Элин, когда, добравшись до машины, он укрепил лыжи и открыл багажник. – Нет, – бросил он. – Не хочу. Сосчитай до десяти, Элин, сказала она себе, когда его тон и манеры начали вызывать у нее раздражение. Ему больно, напомнила себе Элин – и пришла в ужас от одной мысли, что была готова рассердиться на него. – Так, – хрипло произнес он, дохромал до дверцы водителя, распахнул ее и приказал: – Садись. В это мгновение Элин испытала явное нежелание подчиняться. Но подавила его. – Хорошо, – сказала она спокойно и села, не убирая ноги в машину, готовая помочь ему. Она думала, что Макс открывал багажное отделение, чтобы сменить лыжные ботинки на обычную обувь, но обнаружила, что ошиблась, и не только в этом. Во-первых, он, очевидно, решил переобуться позже, а во-вторых, дохромав без ее помощи до пассажирского места, он сел там и захлопнул дверцу! Элин удивленно повернулась к нему. Она глядела на него, не понимая, что они будут делать дальше, а Макс, к ее полному изумлению, чтобы не сказать – ужасу, протянул ей ключи от машины. Пока Элин искала слова для возражений, он приказал: – Закрой дверь и езжай! Езжай! – повторила она, не веря собственным ушам. Он предлагает ей вести «феррари»! Да он шутит! Но Макс не походил сейчас на шутника. – Езжай! – было приказано ей еще резче. Черт бы тебя побрал, вскипела она и уже не думала о том, больно ли ему, пытаясь справиться с собственной уязвленной гордостью. Уже без всяких чувств к нему она выхватила у него из рук ключи, сунула в замок зажигания и с минуту сидела, разбираясь в управлении. Потом, моля Бога, чтобы он не ответил «домой», что означало, как ей было известно, некий пункт между бергамским аэропортом и Вероной, спросила сквозь стиснутые зубы: – Куда? – Друг одолжил мне свое шале на выходные, это в пригороде Кавалезе, – ответил он. – Я буду указывать дорогу. Все еще негодуя, Элин быстро расхрабрилась, включила зажигание и обнаружила, что «феррари» управляется гораздо легче, чем ее собственная прежняя машина. Во всяком случае, поездка оказалась недолгой, и минут через десять Элин затормозила у одноэтажного шале. – Подожди. Я выйду и подам тебе руку, – сказала она, выключив двигатель, и выбралась из машины. Макс сам открыл свою дверцу, но, похоже, был рад возможности опереться на ее плечо, когда они шли по дорожке и поднимались по лестнице на обшитую деревом веранду. – Я разуюсь здесь, – объявил он, опустился на скамью и снял сначала левый ботинок. Элин, нетерпеливо застывшая рядом, тут же его подхватила. Господи, ботинок весит целую тонну! Как же в них ходят и тем более ездят на лыжах? – Осторожнее, – взмолилась она, готовая скривиться от его боли, когда увидела, что он торопливо занялся правым ботинком и, поставив левый на пол, быстро предложила: – Дай я… – Но тут же вспомнила, как тогда, на горе, он сказал, что она «уже сделала все возможное», и отпрянула. Однако смотреть она тоже не могла и отвернулась, сосредоточив внимание на его черном «феррари». Неужели ей и в самом деле покорялось это бешеное чудовище? Услышав стук упавшего на пол ботинка, она не удержалась и взглянула на ногу в толстом шерстяном носке. – Похоже, не очень распухла, – задумчиво сказала она, хотя, если на нем несколько пар носков, определить что-либо трудно. – И поэтому я должен просить прощения? – саркастически поинтересовался он, а Элин удивилась странностям любви. Ей было больно от его боли, и в то же время она была готова надавать ему пощечин за эту издевку. Хмурые зеленые глаза глянули в его непреклонные черные, но Элин тут же признала, что больно ему по ее вине, и поняла, что грубит он сейчас от боли. Он же тем временем достал из кармана лыжной куртки ключи, открыл дверь в шале и приказал: – Иди приготовь кофе. – Бьюсь об заклад, в школе хороших манер ты был лучшим учеником! – сердито фыркнула она и прошла в шале, стараясь не придавать значения тому, что звук за ее спиной очень походил на смешок. Она вовсе не желала развлекать эту свинью! Скорее придушила бы! Элин вошла в хорошо обставленную гостиную с роскошными коврами на натертом до блеска деревянном полу. Из гостиной вело несколько дверей, одна была открыта, туда-то Элин и прошла. Это была как раз дверь на кухню. Кофейник уже стоял на огне, когда она услышала шаги Макса в гостиной. Элин тут же стало стыдно. Нужно было помочь ему… Где-то хлопнула дверь, и Элин поняла, что он добрался, куда хотел, без ее помощи. Скоро донесся шум воды – значит, он принимает душ после злополучных лыжных кульбитов, решила она. Как он управлялся, владея только одной ногой, было для Элин загадкой, но, узнав немного этого человека, она понимала, что если он задумал что-то, то не отступит. Ничто не остановит его. Кофе был готов как раз тогда, когда Элин задалась вопросом, обедал ли он. Обследовав холодильник, она извлекла оттуда хлеб и сыр, сняла куртку и принялась за работу. Едва Элин управилась с сэндвичами, как за спиной у нее послышались неровные шаги. Элин обернулась. По влажным волосам она определила, что Макс все-таки принял душ. Теперь он был одет в домашние брюки, рубашку и тонкий свитер. На ногах были только шерстяные носки. – Как нога? – спросила она ровным голосом. – Забинтована. – Хорошо. Где будешь пить кофе? Вместо ответа он сел за кухонный стол. Элин поставила перед ним тарелку сэндвичей с сыром и чашку кофе. – А себе? – спросил он. – Я поела в горах, – сообщила она. – Но кофе?.. – только и произнес он. Отказываться было бы невежливо, и Элин налила себе чашку. Повернувшись, Элин увидела, что Макс отодвинул для нее стул. Она взяла свой кофе, подошла и села. – Не знала, что ты собираешься сюда на выходные, – светским тоном обронила она. – Поверь мне, Элин, если бы я знал, что сюда ты собираешься, я бы трижды подумал, – ответил он, и тут она, наконец, развеселилась. От прозрачного намека на то, что он бежал бы как от чумы от этого курорта, знай он, что из всех итальянских городков она выберет именно Кавалезе, уголки ее губ поползли вверх. Элин заметила взгляд, метнувшийся к ее губам, и тут же сердце ее забилось чаще. Но сработал защитный рефлекс, внутренний голос напомнил, что лишь предельная осторожность поможет ей не стать игрушкой в его руках. – Я должна была приехать сюда с другом, но у него поездка сорвалась, – сказала она. – Ему придется работать в выходные, – торопливо добавила Элин, просто на случай, если Макс решит, будто ее друг передумал. – Но поскольку номер в гостинице был заказан, он предложил мне доехать с его сестрой, которая направлялась в эту сторону и… – Стало быть, ты здесь одна? – перебил он, и Элин мысленно застонала. О небо, должно быть, он уже устал от нее! – Да, – призналась она. – А ты… – и неопределенно обвела рукой шале, – ты здесь один? Он кивнул. – У меня возникла странная идея побыть в выходные на природе. Элин вдруг стало немыслимо приятно, что на этот раз у него в программе не оказалось ни одной умопомрачительной красотки, и она чуть вновь не попросила прощения за то, что испортила ему общение с природой. Но, вспомнив, что у него и так уже должно скулы ломить от ее извинений, а также и то, что «феррари» оказался гораздо проще в управлении, чем можно было предположить, она сказала: – Я отвезу тебя домой, если хочешь. Макс замотал головой задолго до того, как она договорила. – Я никуда не собираюсь отсюда уезжать до понедельника, – заявил он, но тут же смягчил резкость тона пояснением: – Мне предстоит тяжелая неделя, и я просто должен проветрить мозги. – На следующей неделе ты едешь в Рим, – вспомнила Элин и тут же сообразила, что, окажись он дома, прикованный из-за ноги к постели, у него тут же нашлась бы какая-нибудь работа. – Помнишь… – заметил он, и, подумав, что она вряд ли забудет то немногое, что он говорил ей, Элин поняла: ему приятно, что она запомнила слова, мимоходом оброненные во время совместного ужина. – Конечно, – ответила она небрежно, но разволновалась, боясь, что он вспомнит, как после ужина отвез ее домой и как она покорно приняла его объятия. – Значит, ты здесь до понедельника, а я возвращаюсь в Верону в воскресенье днем, – торопливо добавила девушка, скорее чтобы отвлечь себя и его от этих воспоминаний, чем по какой-либо другой причине. – Как ты возвращаешься? – мягко поинтересовался он. Элин вздохнула про себя от облегчения, что разговор повернул в сторону от опасной темы. – Дилетта Агоста, сестра Тино, заедет за мной по дороге от своего жениха, – ответила Элин, слишком поздно сообразив, что ни много ни мало как открыла Максу имя друга, с которым собиралась приехать в Кавалезе. Впрочем, Макс не казался задетым этим признанием. – Но как же ты думаешь добираться до дому, если хочешь остаться до понедельника здесь? – спросила она. Для того чтобы вылететь в Рим из веронского или бергамского аэропорта, ему нужно все-таки сначала добраться домой… Макс пожал плечами. – Подумаю об этом в понедельник, – обронил он и мгновение-другое спустя, задумчиво глядя на нее, заявил как о чем-то само собой разумеющемся: – А пока перебирайся сюда из гостиницы, чтобы ухаживать за мной. – П-перебраться сюда? – воскликнула она, глядя на него как громом пораженная, с заколотившимся от одной этой мысли сердцем. – Я не намерена делать ничего подобного! – возбужденно запротестовала она. – А ты не считаешь, что должна мне кое-что? – Не так много, – парировала она. – Но ведь именно по твоей вине я не могу сам позаботиться о себе! – с вызовом высказал он правду, изрядно ослабившую ее оборону. – Я… э-э… – пролепетала она, чувствуя, что не желает большего, чем перебраться сюда и ухаживать за ним. – Хорошо, – услышала она свой голос, – я побуду с тобой сегодня. Но на ночь вернусь в гостиницу, а утром приеду посмотреть, не нужно ли тебе чего-нибудь. – Ты слишком добра ко мне, – протянул Макс, заставив ее сердце стучать сильнее, и, прихрамывая, вышел из кухни. Элин задержалась после его ухода. Она так любила его, и вот Господь смилостивился над ней – должно быть, нарочно все подстроил. Впереди у них вечер наедине. Но всю ее пробирала дрожь от смущения. Она сполоснула чашки и занялась уборкой на кухне. Судя по звукам в гостиной, Макс перешел туда, а не лег в постель, чтобы дать отдых ноге, как можно было предположить. Элин еще раз обследовала холодильник и сделала вывод, что Макс собирался питаться преимущественно вне дома. Она подвергла осмотру шкаф. Макароны с тертым сыром и чипсы из морозильника не порадуют его гурманскую душу, но ничего другого в его желудке за ужином не окажется. Взглянув на часы, она с удивлением обнаружила, что уже больше четырех. Почувствовав непреодолимую потребность увидеть его, она покинула кухню, тихую пристань, ради грозящей опасностями гостиной. Как оказалось, Макс разжег уютный огонь в камине и удобно расположился на кушетке с деревянными подлокотниками. – Хочешь чашку чаю? – спросила Элин. Он обернулся, и у нее мгновенно заколотилось сердце. Девушка боязливо перевела взгляд на включенную настольную лампу. – Только если ты составишь компанию, – любезно согласился он, и, снова взглянув на него, Элин встретила его внимательно смотревшие на нее глаза. – Хорошо, – пробормотала она и заторопила на кухню – сердце у нее выпрыгивало из груди. – Ну так расскажи мне об Элин Толбот, – попросил Макс, когда десять минут спустя они сидели перед дымящимся чайником. – Да рассказывать-то и нечего, – со смущенной улыбкой потупилась она, и взгляд ее упал на его ноги в шерстяных носках. – Ничего, если я тоже разуюсь? Здесь становится слишком тепло. – Хочешь, я найду тебе пару носков? – предложил он. – Конечно, нет! – кокетливо отказалась она. – У меня есть свои. Премного благодарна. Обрадовавшись поводу, она поскорее нагнулась, чтобы снять сапоги, пока он не заметил по ее лицу, что творится с ее сердцем оттого лишь, что он пришел в хорошее настроение. – Ну, тогда расскажи, – снова попросил он, – где Элин Толбот научилась делать такие фантастические сэндвичи с сыром. – Ой, Макс, – захихикала она и растаяла от теплого взгляда – не иначе, плакать ей сегодня в постели. – Это еще когда я стояла на кухне, держась за мамину юбку, – серьезно ответила она. Почувствовав, что больше не вынесет, Элин вскочила. – Можно я пойду проверю, как тут действует водопровод? К семи часам вечера она уже знала, что скрывается за каждой из дверей шале. Когда Макс сказал: "Счастливых исследований!», она по ошибке сначала открыла дверь в спальню и обнаружила там одну кровать и суперсовременную ванную комнату в смежном помещении. Кроме того, к семи часам они с Максом, непринужденно болтая, обсудили множество тем. От стекла, применяемого для витражей, перешли к горному хрусталю, который использовался в производстве «Дзапелли интернациональ». После этого, отвечая на вопросы Элин, Макс рассказал о Вероне, расположенной на перекрестке издавна известных торговых путей, и о римских древностях, сохранившихся в этих местах. Элин была жадной слушательницей, но, когда Макс снова сменил тему со словами: «Ну, довольно о моей стране, скажи лучше, всегда ли ты жила в Бовингдоне», она испугалась, что выболтает лишнее о себе – точнее, о своих чувствах к нему, – и попробовала увильнуть: – Лучше я займусь твоим ужином, а то не успею приготовить его до возвращения в гостиницу. – И она вскочила. – Элин! – суровый голос остановил ее на полпути к кухне. Девушка тревожно обернулась. – Да? – спросила она и поняла, что выдала смятение своей души. Как ни странно, Макс, к огромному ее облегчению, не подал виду, что заметил это, лишь посмотрел на нее серьезно несколько мгновений и потом ободряюще улыбнулся. – Надеюсь, ты уже поняла, что я не съем ни крошки сегодня, если ты не составишь мне компанию? – Вот как! – вырвалось у нее. – Хочешь, чтобы я умер с голоду? – поинтересовался он. – Посмотрим еще, что получится на ужин! – предупредила она и рассмеялась. – Может быть, ты сочтешь голодную смерть меньшим злом! – С этими словами она удалилась на кухню, в твердом убеждении, что этот человек может сделать с ней все, что пожелает. Ели они снова за кухонным столом. – Вкусно получилось! – похвалил он ее за эксперименты с макаронами, сыром и молоком. – Вряд ли кто-нибудь еще в этих краях смог бы приготовить макароны с сыром, – рассмеялась она и, поймав взгляд, брошенный на ее смеющийся рот, бодро спросила: – Как твоя нога? – Выживу, – сообщил он. – Ты понимаешь, что тебе нужен покой? – серьезно спросила она. – А разве, сидя здесь, я не даю ноге покой? – Ногу нужно держать приподнятой. Наверное, чертовски дергает? – Откуда у тебя познания в этой области? – поинтересовался он. – Инстинкт, я думаю, – легкомысленно отозвалась она и, чувствуя, что само его присутствие взвинчивает ее, поняла, что нужно следить за собой. – Ты иди и устройся поудобнее, а я принесу кофе в гостиную. – Я сварю кофе, – предложил он. – Это, – твердо сказала она, – не отдых. – Все англичанки такие суровые? – добродушно поинтересовался он. – Англичанки не растеряются, когда нужно покомандовать мужчинами-итальянцами. – Один – ноль в твою пользу, но я еще отыграюсь, – пригрозил он, встал и пошел, хромая, в гостиную. Пока готовился кофе, Элин убрала со стола и помыла посуду. Но все эти заботы очень мало успокоили ее к тому времени, когда нужно было нести кофе. Макс сидел на полу, прислонясь спиной к кушетке, и смотрел на огонь. Услышав ее шаги, он обернулся. – Вот… отдыхает, – доложил он, указывая на приподнятую правую ногу. – Садись сюда, на пол. Место было не хуже любого другого, и Элин устроилась на полу, опершись о массивное кресло. Скоро нужно будет возвращаться в гостиницу, но сейчас она переживает счастливейшие минуты в своей жизни и не намерена торопить их… Жаркое пламя камина согревало ее ноги в длинных белых носках. В комнате теперь было тепло – хорошо, что она сняла свитер. Но скоро ей одеваться – на улице, должно быть, холодно. – Ну, расскажи мне о Максимилиане Дзапелли, – выхватила она листок из его вопросника и от души рассмеялась, когда он, ухмыльнувшись, передразнил: – Да рассказывать-то слишком много придется. – Не сомневаюсь, – улыбнулась она в ответ и отвернулась, чтобы он не прочитал в ее улыбке, как она его любит. Она не знала, как отнестись к словам, которые услышала: – Давай уж сначала ты, милая красавица Элин… – И он подбодрил ее: – Ни за что не поверю, что «рассказывать-то и нечего». – Что ж, пеняй на себя, – предупредила она, но все же сказала: – Начнем с того, что я родилась и выросла в Бовингдоне. – И вкалывала на Сэма Пиллингера, – подхватил он. – Но эту малость я знаю и сам. – А больше нечего рассказывать, – настаивала она. – А про родителей?.. – Мои родители в разводе, – прямо ответила она, чувствуя, как дрожит ее голос. Хоть бы он удовлетворился этим! Но он, конечно, не удовлетворится. – Ты живешь с матерью, – протокольным тоном произнес он. – И новой семьей, – добавила она, не собираясь развивать эту тему. – С отцом видишься? – Редко, – ответила Элин и неожиданно для себя выпалила: – «С глаз долой – из сердца вон» – вот его девиз. – Тебя это мучает? Она недовольно взглянула на него. – Вот еще! Но он не принял во внимание ни ее недовольный взгляд, ни насмешливый тон. – Сколько тебе было, когда родители развелись? – мягко настаивал Макс. Сначала она не собиралась отвечать, но он молча ждал – так упорно ждал, что она, пожав плечами, сдалась. – Мне было двенадцать лет, когда он бросил нас. – Она решила, что не будет никакой беды, если скажет это, но уж вовсе не думала, что пустится в откровения. И тем не менее продолжала: – На самом деле я не знаю точно, ушел ли он сам, или это мать вышвырнула его. Потрясенная тем, что сказала так много, мысленно ругая Макса, вытащившего из нее эту исповедь. Элин была готова ударить его, если последует какое-нибудь насмешливое замечание о способностях матери к метанию тяжелых предметов, раз она смогла вышвырнуть взрослого мужчину… Но Макс не сказал ничего подобного, его тон казался спокойным, даже понимающим, когда, вглядевшись в нее внимательно и задумчиво, он неожиданно спросил: – И как же это подействовало на тебя, Элин, – развод твоих родителей? Она быстро перевела взгляд на огонь. Сделала движение, будто хотела встать и уйти. Но пока соображала, где оставила куртку, он, словно прочитав ее мысли, повернулся и успокаивающе положил ладонь на ее руку. Девушка посмотрела на него так надменно, будто прикосновение оскверняло ее. Однако это не произвело желаемого действия – рука осталась где была, а он продолжал настаивать: – Так больно? – Совсем не больно, – холодно уверила она, но язык снова ее подвел: – Развод было лучшее из того, что им оставалось. – Но у тебя, я вижу, шрам. Это было утверждение, а не вопрос, и Элин была готова возненавидеть его за проницательность. – Если тебе обязательно надо знать, то его измены матери внушили мне отвращение к этому типу мужчин! – выпалила она. – Этот бабник сделал несчастной мою мать, – сердито продолжала девушка. – Отец так часто заставлял ее страдать… – И ты тоже страдала? Элин метнула в него испепеляющий взгляд. Ей не нравился этот разговор. – Еще как! – На этом она хотела остановиться, но тут, к ее ужасу, слова, подступившие длинной чередой, хлынули из нее… Отрывистые, злые слова сами срывались с губ: – Скандалы – силы небесные, какие у них были скандалы! Битая посуда… брань, драки. Он вечно уходил к какой-нибудь женщине, вечно бывал в долгах. И мы тоже всегда были в долгах. У нас не было денег… – Ее голос задрожал и сделался глуше. Она хотела остановиться, но не могла. – Я научилась н-ненавидеть долги и поклялась, что н-никогда не буду должна ни… ни… – Голос ее оборвался, и Макс вдруг нежно обнял ее. – Выговорись, Cаrа, – успокаивающе нашептывал он. – Ты слишком долго носила это в себе. Элин всхлипнула, и совсем другие чувства стали заполнять ее. – Я рассказала тебе все, – дрожащим голосом пролепетала она. – Многие же, наверное, годы ты сдерживала в себе эти эмоции, прежде чем освободиться от них, – сказал Макс, и она лишь улыбнулась дрожащими губами. – Когда же ты закончил психологический колледж? – спросила она. Она больше не сердилась на него – только любила… – Храбрая малышка, – тихо сказал он, тепло улыбнувшись в ответ, отчего ей стало так хорошо, что, когда он наклонил голову, будто приветствуя ее храбрость, она подняла лицо – и ответила на его поцелуй. – О, Макс, – прошептала она, а он улыбнулся и поцеловал ее снова. Только на этот раз ее руки вскинулись вверх, чтобы обнять его, и это было удивительно хорошо – прижимать его к себе и чувствовать, как его руки сжимают ее. Следующий поцелуй был немного иным. Губы его оставались нежными, но стали более требовательными. О, Макс, Макс, хотела кричать она, но былf в плену, и Элин только прижимала его к себе все крепче и крепче. А потом в его поцелуях вдруг появилась страсть, и Элин самой овладело желание. Она почувствовала, как его руки у нее на спине схватили ее тонкую блузку и выдернули из брюк. – Прекрасная Элин, – шептал он в ее губы, и, издав стон, она почувствовала, как его чудесные теплые руки коснулись ее обнаженной кожи. – Макс! – выдохнула она вслух его имя, а ее пальцы ласкали жесткие мужские волосы, а потом вцепились в плечи, когда большие ладони нашли и обхватили ее груди. Она попыталась снова выкрикнуть его имя, но не смогла. Она испугалась, когда его пальцы расстегнули бюстгальтер и сжали ее обнаженные груди, но испугалась не его рук, а своего предательского языка. Она уже однажды сказала «нет», потрясенная его прикосновением. Она прижалась к нему в безумном порыве желания. Если у нее и вырвется хоть слово, то пусть этим словом будет «да». Не отпуская ее губ, он расстегнул и снял с нее блузку. Бюстгальтер тоже куда-то исчез, и она храбро подавила мгновенное смущение. Когда Макс освободился от собственных свитера и рубашки и Элин почувствовала теплое и дивное прикосновение его кожи в жестких волосках к шелковой мягкости своего тела, она задохнулась от восторга. Его длинные пальцы мягко заскользили вокруг ее затвердевших сосков, и она застонала от страсти. Но смущение вернулось, когда нежные пальцы перестали творить умопомрачительные вещи с набухшими бугорками и он отодвинулся, чтобы взглянуть на нее, освещенную мягким светом настольной лампы за его спиной. Мужской взгляд медленно ласкал нежные груди – от игры пламени в камине трепетные, прелестные. – О, Cаrа, моя милая! – выдохнул он, и едва Элин успела пожелать, чтобы он отнес румянец, покрывший ее щеки, на счет жаркого пламени камина, а не мужского взгляда, впервые видящего ее обнаженное тело, как он нагнулся и прикоснулся губами сначала к одной ее груди, потом к другой. – Макс! – Она припала к нему и просто не могла не выкрикнуть его имя. Она хотела его, хотела! Его поцелуи, влага его рта, когда губы и язык ласкали одну грудь, а пальцы – другую, – все это переполнило ее безумным желанием. Она прижалась к нему еще крепче, счастливая, может ощутить его обнаженную кожу. Она наедалась им, наслаждалась тем, что он делал с ней, когда опускал спиной на теплый ковер. Они освободились почти от всей одежды, и он так близко, что его кожа, казалось, стала ее второй кожей, когда ноги их сплелись и он оказался лежащим на ней. – О, Макс! – выкрикнула она. И когда огонь желания в ее теле уже нельзя было сдержать, она взмолилась: – Пожалуйста… пожалуйста, возьми меня! – Милая моя! – проговорил он в восторге и поцеловал ее, касаясь пальцами ее трусиков. Скоро, Элин понимала, на ней не останется ничего. Она этого и хотела, погрузившись в безумный мир желания. Одержимая любовью к нему, она не могла не сказать: – Я хочу тебя. Я никогда еще не хотела мужчину. Но сейчас… сейчас я знаю всепоглощающую страсть, знаю, что это… Макс, пожалуйста… – лихорадочно молила она. – Я никогда еще… – Хриплый, напряженный выкрик, какие-то слова на его языке и рука, которая, будто опаленная огнем, отдернулась от ее трусиков, заставили ее замолчать. Но она совершенно онемела, когда он откатился в сторону, откатился так, чтобы не касаться ее, и сел, повернувшись к ней мускулистой обнаженной спиной. – Макс… Что?.. – беспомощно спросила она, отчаянно пытаясь найти какой-то смысл в происшедшем. Макс был готов взять ее, сделать своей, принять ее страсть, удовлетворить желания, которые породил в ней, – так почему же он отпрянул от нее? – О! – воскликнула она, когда какая-то частичка ее мозга снова обрела способность мыслить. – О, Макс, извини… твоя нога! Я… – Забудь об этом, – прорычал он; и холодный душ не произвел бы такого действия, как его тон. У него пропало желание заниматься любовью с ней. – Забыть? – растерянно вырвалось у Элин. Но гордость, проснувшаяся в ней с небывалой, яростной силой, помогла ей справиться с чувствами. Силы небесные, она не будет клянчить! Она еще не пришла в себя окончательно, но уже говорила: – С-считай, что все забыто! – Оставалось надеяться, что всему виной адская боль, которую причиняет ему нога. Она нашла взглядом свои сапоги у камина, но невозможно было потянуться к ним у него на глазах. Нет. Хотя минуту назад она отдавала в его полную власть свое обнаженное тело, теперь он не увидит и руки. – Если ты будешь так добр, что п-подашъ мои сапоги, – попросила она срывающимся голосом, – я вернусь в гостиницу. Она уже застегивала бюстгальтер и тянулась за блузкой, когда он хрипло объявил: – В таком состоянии ты никуда не поедешь! – Как же она ненавидела его за то, что он так хорошо знает женщин, знает, в каком она сейчас состоянии, в каком смятении все ее чувства! – Ты можешь занять спальню. Я посплю здесь. Черта с два, подумала она, но тут же заколебалась. Во-первых, поскольку Макс совершенно оставил мысль заниматься любовью с ней, нежелательный ночной гость ей не грозит, а во-вторых – она посмотрела на деревянные подлокотники кушетки, – во-вторых, тот, кто будет спать здесь, проведет отвратительную ночь! Он заслужил худшего, но для начала сгодится и это. – Спасибо, я принимаю приглашение! – фыркнула она и, подхватив остальную одежду, заторопилась из гостиной в единственную спальню. Но, закрыв за собой дверь, она поняла, что не у Макса будет самая тяжелая ночь в этом доме! ГЛАВА СЕДЬМАЯ Ночь казалась бесконечной, и никогда еще Элин так не радовалась робким знакам рассвета на сереющем небе. Голова болела от бессонницы и мучительных мыслей, терзавших ее все эти часы. Поначалу эмоциональное истощение вообще не давало ей думать. Но по мере того, как успокаивались чувства, ее начали осаждать безответные «почему… почему… почему?» Почему Макс остановился? Почему так внезапно? Как он мог? Она забыла обо всем на свете – как же он мог остановиться? Она почему-то была уверена, что дело не в поврежденной ноге. Не было и тени боли в голосе, когда в ответ на ее слова о ноге он хрипло бросил: «Забудь это!» Значит, испытывай он страсть, которая охватила ее… и его, как ей в тот момент казалось, испытывай он что-то, хоть слабо напоминавшее ее ощущения, он не смог бы вот так вдруг оторваться от нее. Вот он, ответ, сообразила она, в третий раз поставив себе эти «почему?». Вполне очевидно, что Макс, в отличие от нее, не терял голову. Но что же остановило его? Может быть, она была слишком настойчива? Элин вспыхнула при этой мысли. Она не сопротивлялась ни минуты – так ведь? Может быть, она оказалась слишком легкой добычей? О небо, скрипела она зубами от стыда, мужчины, подобные Максу, любят борьбу. Он не оказался бы на таких высотах бизнеса, если бы не ценил превратностей борьбы в любой сфере. Она же, со своим «пожалуйста… пожалуйста, возьми меня», не оставила для борьбы никакого места! Она снова залилась краской, вспомнив, как умоляла взять ее. О Господи, как она посмотрит ему в глаза? Она отчаянно пыталась найти облегчение в мысли, что он все еще не снял с нее подозрение в краже чертежей. Но в глубине души Элин понимала, что это в данном случае не играло никакой роли. Макс не думал о бизнесе, когда, теплая и податливая, она лежала в его объятиях. Он хотел ее, Элин знала – не настолько она быта наивна, чтобы не понять это! Были мгновения, когда он горел страстью так же, как она, – до тех пор, пока она не начала просить. Лицо Элин снова начало краснеть, и, понимая, что хочет только одного – выбраться отсюда, она подошла к двери и прислушалась. Из гостиной не доносилось ни звука, а значит, как это ни странно, он сладко спал на жесткой кушетке. Элин понимала, что не может вернуться в гостиницу в таком состоянии, и решила воспользоваться ванной, благо она находилась рядом. Не обязательно даже смотреть на кушетку – она проскользнет туда и приведет себя в порядок… Первая часть плана сработала, и Элин рассматривала себя в зеркале над умывальником, не находя на лице и следа внутренних мук. Раздевшись, она простирнула трусики, отжала в полотенце и повесила на батарею, чтобы досохли, пока она будет принимать ванну. Вытираясь и размышляя при этом, как оказалась в объятиях Макса, она вдруг поняла, что причиной ее нежелания отвечать на вопросы о родителях – особенно об отце – была боязнь воспоминаний. Вспоминая отца, она могла спугнуть свое счастье. Потому что, пробудив в себе старые обиды, она бы вспомнила и то, что, подобно ее отцу, Макс тоже был бабником. Элин была одета, если не считать сапог, по-прежнему лежавших в гостиной, и расчесывала свои длинные светлые волосы, когда расческа замерла у нее в руке. Вспоминая страстные ласки Макса она вдруг задалась вопросом: бабник ли он на самом деле? Если допустить, что больная нога ни при чем, стал бы бабник уже на подходе к своей цели – увеличить счет постельных побед – останавливаться? Ведь победа уже была у него в руках! Да, Макс часто показывался на людях с шикарными женщинами, но он одинок и свободен. Он более чем привлекательный холостяк. Так можно ли видеть грех в том, что он после напряженной работы не сидит вечерами дома? Элин вдруг поняла, что в отличие от ее отца, который улегся бы в постель с первой попавшейся женщиной, Макс разборчив… очень разборчив. Не нужно далеко ходить за примерами – прошлый вечер доказывал, что, если что-то смущает его, он в последний момент, так сказать – без пяти двенадцать, может найти в себе силы остановиться. От всех этих мыслей у нее улучшилось настроение. Не имея нужды возвращаться в спальню, она вышла из ванной, взглянула на кушетку и с облегчением обнаружила, что Макса там нет. Вообще нет в гостиной. Вот и хорошо, подумала Элин, волнение чуть улеглось, и она принялась надевать сапоги. Черт возьми, вскипела она, обнаружив, что думает о том, где Макс и сможет ли он наступать на больную ногу сегодня. Как будто ее это интересует. Она бы, конечно, услышала, если бы он вышел из дому. Значит, он на кухне. Еще одно невезенье, ведь на кухне осталась ее куртка! Несколько минут Элин сидела на месте, думая, не уйти ли ей без куртки. Здравый смысл подсказывал, что, даже не будь мороза за окном, ее выходка выглядела бы просто глупой. Наконец встала и решительно направилась в кухню. Он действительно был там. Чисто выбритый – оказывается, она не первой побывала в ванной этим утром, – он сидел, держа ногу под столом, и, когда она вошла, смотрел на дверь. Лицо Элин стало заливаться краской, но она сделала вид, что не обращает на Макса внимания, злясь оттого, что и он отводит взгляд. Она прошла, взяла куртку и, поскольку делать ей больше было нечего, не задерживаясь, даже чтобы одеться, двинулась мимо него с гордо поднятой головой. Она уже почти дошла до двери, когда он остановил ее, произнеся не самым приятным своим тоном: – Ты не можешь уйти! Посмотри, как я это сделаю, хотела сказать она, сердце – такое глупое во всем, что касалось его, заставило Элин повернуться. Господи, почему он ей так дорог? – Отчего же нет? – враждебно поинтересовалась она голосом, никак не выражавшим того, что творилось у нее внутри. Она видела, как мрачный взгляд Макса обводит ее ненакрашенное лицо, и радовалась за свою безупречную, нежную кожу. – По-твоему, это справедливо, – проскрежетал он, – что ты, травмировав меня, теперь мчишься прочь, даже не подумав, как я управлюсь? – А как насчет меня? – хотела спросить она. Как насчет моей травмы, моей боли? Тебе плевать на то, как я управлюсь! Она метнула в него недружелюбный взгляд и встретила такой же. Пропала! – пронеслось у нее в голове. – Так что же ты хочешь на завтрак? – сердито выпалила она, потому что смешное сердце – она так и знала – не могло вынести его боли. – Ты истратила весь сыр, – обвинил он ее. – И что же? – фыркнула Элин. – А то, что придется открыть банку сардин и сделать тосты с сардинами. Порываясь сказать ему, что он может сам слопать всю банку, Элин повесила куртку на спинку стула и принялась за работу. Ловко делая тосты и управляясь с кофейником, она постоянно чувствовала на себе его враждебный взгляд. Она уже была готова свалить все тосты на одну тарелку, когда вдруг чувство противоречия заставило ее пойти и взять вторую. Почему это он должен получить все сардины? Работала-то она! В основном из-за того, что это было бы ребячеством – уйти с тарелкой в другую комнату, – Элин села к столу. Завтрак прошел в молчании. Ей было нечего сказать этому человеку, и он тоже не говорил ни слова. После завершения скромной трапезы она собрала посуду и отнесла в раковину. Лучше язык откусить, чем спрашивать у него, как сегодня нога! Но Элин предполагала, что болит сильно, иначе такой гордый человек ни за что не признался бы, что не сможет управиться без посторонней помощи. – Что теперь? – воинственно спросила она, когда все сияло чистотой. До сих пор звучавшее в ушах «Ты не можешь уйти!» ставило ее перед перспективой сидеть и молча смотреть на него все утро. Несомненно, он думал о том же, потому приказал: – Отвези меня на прогулку! Вчера от таких слов у нее бы сердце сдало, сегодня – это не вчера. – Уверена, что ты сможешь добраться до машины без моей помощи, – прямо заявила она, давая понять, что он получит пощечину, если хоть пальцем ее коснется, независимо от того, нужна ему поддержка или нет… Скрепя сердце она оставила Макса в спальне – он рылся в своей дорожной сумке в поисках обуви. Сама она отправилась выгребать пепел из камина в гостиной. Она уже почти навела порядок в комнате, когда он прошел, хромая, мимо нее к входной двери. Чтобы дать ему время забраться в «феррари», Элин провела еще несколько минут, поправляя диванные подушки, подвигая на место кресла, после чего накинула куртку и вышла. С веранды она увидела, что Макс удобно расположился в машине, и уже была готова присоединиться к нему, когда заметила лыжные ботинки, все еще лежавшие там, где он их оставил. За ночь они не стали легче, мысленно проворчала девушка, бросая ботинки в дом, чтобы оттаяли. Обнаружив ключ в двери, она заперла шале и пошла к Максу. – Ключ! – кратко сообщила она, подавая ему ключ, едва села в «феррари». – Спасибо, – так же кратко отозвался он. Ключ зажигания столь же предусмотрительно был им уже вставлен. Элин завела мотор. Они надолго замолчали. Нельзя сказать, чтобы ей хотелось поболтать, когда они поднялись в заснеженные горы и нужно было вписываться в головокружительные повороты со скудными столбиками на дороге с водительской стороны. Все внимание Элин поглотила дорога. Солнце сияло, и когда Макс распорядился остановиться в местечке под названием Оклини, Элин предпочла просто посидеть в машине, рассматривая ели и проносившихся по склону воскресных лыжников. В Оклини далеко не так много отдыхающих, как было в Гермисе вчера, отметила Элин. Впрочем, поскольку в Гермисе Макс, по ее вине, получил травму, она не хотела вспоминать об этом месте. Тем не менее, какой-то бес, сидевший у нее внутри, дернул ее за язык, и, несмотря на решение не интересоваться злополучной ногой, даже если она отвалится вовсе, Элин спросила: – Как нога? – А ты как думаешь? – буркнул он, давая ей прекрасную возможность закончить беседу. – Долго ты собираешься стоять здесь? – спросила она. Уж лучше так, чем дать ему пощечину. – Уже соскучилась? – продолжал он в том же духе. – Компания неудачная! – фыркнула Элин, и на мгновение ей показалось, что уголки его рта дернулись вверх – как будто его насмешил ее дерзкий ответ. – Можешь ехать обратно в Лаваце, – проговорил он уже без тени улыбки на лице. – Мы попьем кофе там. Не вымолвив ни слова, Элин завела машину и поехала вниз по той же дороге, всецело поглощенная встречным движением и крутыми поворотами. Но уже десять минут спустя Макс распорядился высадить его у ресторана и припарковать машину. – Если будешь заказывать, то мне – чай, – бросила Элин, только чтобы не молчать, когда он вышел и ждал, пока она отъедет. Парковка не отняла много времени, и все-таки стакан с чаем уже дымился на столе, когда она присоединилась к устроившемуся на солнечной веранде Максу. Элин повернула стул к солнцу, водрузила на нос темные очки. Она сидела и слушала тишину, прерываемую только шуршанием лыж, когда лыжник проносился вниз по склону, или скрипом снега – когда поднимался вверх. – Спасибо, – бросила она куда-то в сторону Макса, отхлебнув чай. День был великолепный, а хорошие манеры, пусть Макс и свинья, ничего не стоят. Минут пять стояла тишина, потом Макс, будто ему передалась ее мысль о манерах, обронил: – Ты хорошо водишь машину. Она глянула искоса, но Макс тоже надел солнечные очки, и по его лицу ничего нельзя было понять. У нее потеплело на сердце от исчезновения ледяного тона, однако бросаться Максу на шею она не собиралась. – Стараемся, как можем, – пожала плечами она, хотя заметила, что и ее голос стал приветливее. – Какую машину ты водила в Англии? – спросил он почти как ни в чем не бывало. – Никакую. Я продала ее, – ответила она, не задумываясь, и тут же рассердилась на этого человека, который неизменно застает ее врасплох и выуживает то, что она предпочла бы оставить при себе. Элин взглянула на него раздраженно. Если она надеялась: он поймет, что здесь частная территория, которую следует покинуть, – то она просчиталась. Потому что через несколько секунд он произнес: – Ого! Не знал, что дела обстоят настолько плохо. – Что ты имеешь в виду, говоря «настолько»? – взвилась она. Он проигнорировал вызов. – Я слышал, что Пиллингеру едва удалось избежать банкротства, – объяснил он, – но не знал, что вам всем пришлось продать ради этого даже свой личный транспорт. – Продала только я! – горячо возразила Элин. – У нас… – Только ты?.. – перебил он, повернувшись к ней и пытаясь уловить за темными очками выражение ее глаз. – У нас не было необходимости продавать всё, – гордо бросила она, закончив фразу, которую он не дал договорить. – К твоему сведению, мы… – Тогда почему ты продала машину, если… – Он вдруг осекся, а потом продолжил мягким голосом: – Ты так испугалась долгов, что… Но для Элин этот мягкий, понимающий тон оказался еще более мучительным. – Гм, – оборвала его она, – мы, знаешь ли, еще не нищие. – Может, и так, – согласился он, – но я подумал, что ты запаниковала, увидев, что доходов нет, а долги растут, и поэтому продала свою машину. – Элин отказалась отвечать, но это не остановило его. – И вот, – продолжал он, – даже продажа машины не избавила тебя от страха перед долгами, и ты принялась искать работу, чтобы обеспечить какой-то доход. – В любом случае я не стала бы сидеть без работы! – высокомерно ответила она, – просто так совпало, что твое пинвичское предприятие дало объявление о подходящем для меня месте и предложило приемлемое жалованье, когда я в этом нуждалась. По тому, как вдруг агрессивно выдвинулся подбородок Макса, она поняла, что ее высокомерный тон не пришелся ему по вкусу. Но, решив, что, наконец, преуспела, и он оставит неприятную для нее тему, Элин тут же обнаружила, что ошиблась. Хуже того, он понял подоплеку ее ответа и не собирался ее щадить. – Похоже, тебе пришлось побороть в себе толботовскую гордыню, прежде чем подать заявление на мой пинвичский завод, – с вызовом предположил он. – Кажется, ты даже обвиняешь в чем-то меня? Загнанная в угол, а вернее, оказавшись там по собственному почину, Элин выпрямилась, взглянула ему в лицо и, запинаясь, пустила в ход упомянутую непомерную гордыню. – Конечно, мне пришлось поступиться самолюбием. Моя семья была удивлена, узнав, что я устраиваюсь на работу к сопернику и… – К сопернику?.. Элин проигнорировала его искреннее или деланное изумление. – …и в фирму, которая сыграла главную роль в разорении Пиллингеров! – сердито закончила она. Но если Элин была настроена воинственно, то Макс оказался еще воинственнее и не собирался оставлять за ней последнее слово. – Не говори чепухи, – отрезал он. – Чепухи?.. – вскинулась она. – В разорении Пиллингеров виноваты только сами Пиллингеры и законы рынка. – Похоже, что с тобой законы рынка не так суровы, – съязвила она, вступаясь за любимого отчима. – А мы прекрасно управлялись, пока ты не вышел на сцену и не переманил наших лучших работников! – Переманил! – в ярости повторил он. – Как ты могла заметить, я плачу приличную зарплату… – Намекаете на то, что если мы платили бананами, то и остались с обезьянами? – взорвалась она. – Так позвольте напомнить вам, синьор Дзапелли, что мы обучили этих людей… – И превратили в слишком хороших работников для вашего жалованья, – оборвал он. – Если вы не были достаточно предусмотрительны, чтобы связать их контрактом… – Мы полагались на порядочность! – И очень глупо! Первый закон… Но Элин уже не слушала. Разъяренная его наглой самоуверенностью, она вскочила со стула и вылетела вон. Гнусная свинья! Как он смеет! Хитроумная свинья… острый язык и такой же острый нюх на конъюнктуру! Вылетев из ресторана, Элин не собиралась возвращаться в машину и зашагала по дороге в противоположном направлении, кипя от злости. Надо было остаться… надо было доказать ему! Но она так возмутилась его высокомерием – Элин совершенно не приходило в голову, что собственное ее высокомерие не уступало Максову, – что была готова залепить ему пощечину. Когда закололо в боку, девушка замедлила шаг, потом остановилась посмотреть на лыжников, пересекавших снежное поле, вспомнила, что эти гонки называются «лыжный кросс», и начала успокаиваться. И только тогда Элин подумала, что напрасно обзывает Макса свиньей. Это ей, Элин, подложила свинью ее же любовь. Обычно Элин бывала объективной в любом споре, но любовь сделала ее слишком неуравновешенной, и она уже не могла мыслить разумно. Элин повернулась и медленно пошла обратно, продолжая размышлять на ходу. Плодом же этих размышлений была неприятная истина: если сравнивать Макса и Сэма, то Макс – лучший бизнесмен. Она работала в обеих компаниях и знала, какой моделью воспользовалась бы, начинай она собственное дело. Обвинять им некого, кроме себя самих, поняла Элин. И даже признала, дойдя до машины, что часть вины за разорение Пиллингеров лежит на ней. Она должна была любым способом заставить Сэма выслушать, насколько плохо обстоят дела. Правда, никто не мог предвидеть, что Хаттоны вылетят в трубу вместе с их деньгами. Но уж в этом-то Макс никак не виноват. Он стоял возле своего «феррари». Элин увидела, что он ждет ее, и с опозданием сообразила, что унесла ключи, и он не может сесть в машину. Страсти Господни, мысленно воскликнула она, приблизившись и увидев его мрачное лицо. Ясно, что он все еще взбешен ее прозрачным намеком на то, что Пиллингеры разорились по его вине. Элин поблагодарила небо за то, что ключи у нее, – иначе, невзирая на ногу, он бы уехал, оставив ее. Но, вспомнив о ноге, которая должна доставлять Максу настоящие мучения, пока он стоит вот так, ожидая ее, Элин ускорила шаг. Бедный, любимый Макс, он умирает от боли, а я… Но еще она обнаружила, что из-за душевной сумятицы не может произнести ни слова. Молча села в машину и возилась с зажиганием, пока Макс устраивался на пассажирском сиденье и закрывал дверцу. – Куда теперь? – ровным, вежливым голосом спросила она. Не взглянув в ее сторону, Макс сверился с часами. – Спустимся до Варены и пообедаем там, – решил он. Элин совершенно не хотела есть. Любовь, решила она, и стычки с Максом не способствуют аппетиту. Но поскольку в шале не осталось никаких продуктов, а он не собирается уезжать оттуда до завтра – между тем Элин начинал серьезно волновать вопрос, как он со своей больной ногой доберется до дома, не говоря уже о Риме, – то для поддержания его сил, несомненно, требуется нечто большее, чем завтрак из сардин. Не говоря больше ни слова, она тронула машину с места и плавно повела по серпантину дороги в Варену. – Поедим здесь, – кратко сказал он, указывая на гостиницу. Резкий тон больно уколол ее. Элин припарковала машину и вышла. – Запрешь сам, – сказала она, увидев, вверх к гостинице ведет длинная лестница. Отдавая ключи, Элин надеялась, что он решит, будто ей понадобилось найти дамскую комнату, тогда как на самом деле сейчас, в таком взбудораженном состоянии, у нее не хватило бы выдержки смотреть, как он, тяжело прихрамывая, взбирается по этой лестнице. Она ушла вперед, понимая, что он бы просто уничтожил ее, услышав предложение пообедать где-нибудь, где нет таких лестниц… Сейчас Элин не выдержит еще одной стычки – просто расплачется… В дамской комнате она прочитала себе нотацию. Когда это она в последний раз плакала, ради всего святого? Но, выйдя из своего убежища, Элин поняла, что одно дело – приводить себя в порядок там и совсем другое – снова оказаться с Максом рядом. – Я подумал, что, поскольку день солнечный, ты, возможно, захочешь пообедать на воздухе, – холодно объявил Макс. – Хорошо, – согласилась она и, увидев стеклянную дверь, ведущую к нескольким столикам с обратной стороны гостиницы, направилась туда. В любое другое время Элин наслаждалась бы открывшимся мирным видом. Но она не ощущала мира в себе, особенно когда подошел хромающий Макс. Беседа ограничилась словами «пожалуйста» и «спасибо», когда они передавали друг другу соль и пормезанский сыр. В жизни Элин это был наименее приятный обед. Она мечтала оказаться далеко от Макса и в то же время, не зная, когда увидит его снова, не хотела разлучаться с ним ни на минуту. Она сосредоточила внимание на стайке кур, копавшихся на склоне выше столиков, и совершенно не ожидала вопроса Макса: – Поедем? В ответ она протянула руку за ключами от машины. Когда ладони их соприкоснулись, ее будто ударило током, и потребовались все ее силы, чтобы не отдернуть руку. Элин пошла вперед и уже сидела за рулем, когда он присоединился к ней несколькими минутами позже. На этот раз она не спрашивала, куда ехать, а просто тронула «феррари» и направилась к шале. Макс не возражал, когда она остановила машину у дома, и Элин поняла, что если она чувствовала себя ужасно, то и ему тоже было не лучше. – Я не буду заходить, – сказала она напряженным голосом, когда Макс выбрался из машины. Он кивнул в ответ и встал к ней спиной, не давая возможности поблагодарить. Элин резко отвернулась и прикусила губу. Черт возьми, она любит этого человека! Девушка устремилась вниз по дороге. Но за что она собиралась благодарить его? За обед? Она даже не помнит, что ела! На полпути между шале и пригородами Кавалезе она остановилась. Черт побери, так не годится! У Макса там нет никакой еды. Он не может вести машину! И как же, в конце концов, он собирается добраться до аэропорта, чтобы лететь завтра в Рим? Элин неохотно повернула и пошла в гору. Она знала, что подчиняется чувству, но – Бог свидетель! – она не оставила бы чужого человека с такой травмой. Как же оставить любимого? С мыслью съездить в магазин за едой или, если он согласится, отвезти его в гостиницу, где он сможет снять номер и получить хоть какое-то обслуживание. Дверь подалась. Девушка сунула темные очки в карман куртки и вошла. Готовя какие-то тактичные слова, она пересекала гостиную, когда Макс, должно быть услышав, что кто-то вошел, выглянул из кухни. Элин обмерла, когда он сделал три-четыре шага в ее сторону. Увидев ее потрясенное лицо, замер и он. И все же он заговорил первым. – Элин, я… – начал он, но Элин уже потеряла контроль над собой и не могла ничего слушать. – Ты не хромаешь! – выдохнула она. Все еще пытаясь осознать происходящее, она вдруг поняла, что только чудо могло исцелить человека, хромавшего полчаса назад. – С твоей ногой ничего не было! – вскричала она. И тут ее взорвало: – Ах ты!.. – Она кипела, ярость требовала немедленного действия, и Элин бросилась вперед с занесенной рукой. – Получай же, и счастливой тебе лыжни! – выкрикнула она, ударив его по лицу. Она уже шла к выходу, когда Макс дрожащим голосом позвал: – Элин! – Еще не оправившись после потрясения от полученной пощечины, он просил ее: – Элин, подожди! Но Элин не собиралась ждать. В ярости, какой не знала прежде, она хотела только выбраться отсюда как можно скорее. Однако у двери пришлось задержаться, чтобы открыть ее. Открыв, Элин полуобернулась и увидела, что Макс догоняет ее. В отличие от матери, Элин никогда ничего не швыряла в порыве злости. Но сейчас, впервые ударив человека и от этого еще больше негодуя на подлый обман Макса, она схватила первый попавший снаряд. Подняв как пушинку валявшийся у двери лыжный ботинок, она изо всех сил швырнула его в приближающегося Макса. – Элин! – взмолился он, но она уже была за дверью. Кроме страшного грохота, Элин ничего не слышала. Она бежала прочь от дома, надеясь, что покалечила эту мерзкую свинью. Потому что он-то сделал ей очень больно. Теперь ясно, что он симулировал травму, чтобы остаться с ней на ночь. Ясно, что с того самого момента, когда упал на склоне горы, у него на уме было одно – соблазнить ее. Но ясно также и то, что она слишком охотно пошла ему навстречу и отбила у него всякое желание. Свинья! Столько стараться – и отказаться от нее! Она никогда не оправится от этого унижения! О, как она сожалела, что не задержалась еще на секунду, чтобы швырнуть в него второй ботинок! ГЛАВА ВОСЬМАЯ Элин все еще чувствовала себя морально опустошенной, когда следующим утром приняла душ и оделась, чтобы идти на работу. Она совершенно не помнила, как добралась до гостиницы в Кавалезе. Вспоминалось только, как, собрав вещи, сидела в номере и ждала Дилетту Агосту. Дилетта запоздала, и к тому времени, когда она приехала, Элин уже справилась с бушевавшими в ней чувствами. Злость пропала, то есть Элин сумела подавить ее. Элин даже нашла в себе силы с улыбкой сказать: «Ничего страшного. Как прошли твои выходные?» – в ответ на многочисленные извинения Дилетты за опоздание. Элин контролировала себя всю дорогу до Вероны. Но когда Дилетта высадила ее, сдалась под напором захлестнувших ее чувств. Стоило ли удивляться, что она провела ужасную ночь? Элин почти не спала и встала рано утром, все еще ощущая боль и унижение. Макс только крикнул: «Элин, подожди!» – но не догнал ее. Что она ему!.. Элин же видела, когда он выходил из кухни, что с ногой полный порядок, значит, как она ни спешила, он мог бы ее догнать, если бы захотел. Но он не побеспокоился извиниться перед ней за то, что дурачил ее для собственного удовольствия. Как он мог, как он мог? – снова кипела она. И что ей теперь делать? «Отправляйся домой, в Англию», – требовала гордость, и Элин почти собрала чемодан, когда прежний страх перед долгами вцепился ей в горло. Ну, бросит она хорошо оплачиваемую работу… Но ведь гордость не принесет денег в семейную копилку – разве не так? С другой стороны, оставит ли ее Макс на работе после всего происшедшего? Она сомневалась, что в его правилах было платить сотрудникам, отвешивающим ему пощечины. Хотя она почему-то была уверена в его чувстве справедливости. Не будь он справедлив, уволил бы еще тогда, когда все указывало на ее вину в похищении чертежей. А раз он дурачил ее все выходные, должен понимать, что тем самым заслужил оплеуху! В паническом состоянии Элин вошла в компьютерный отдел «Дзапелли интернациональ». Но если пришла, сообразила она, значит, голова еще в состоянии управлять сердцем, значит, она не бросит работу. Хотя, когда Тино Агоста, сияя, воскликнул: «Доброе утро, Элин!» – и, спросив, как прошли ее выходные, принялся с восторгом рассказывать о своем семинаре, Элин стали одолевать другие сомнения. Ясно, что Тино весь в том, чему его научили, и рвется применить новые знания на практике, а она ему помеха. – Я хотела бы поговорить с Фелицией Роккой, – сказала она Тино, когда около половины десятого уже не сомневалась, что нашла правильный выход. В самом деле, ничего другого не остается, решила Элин. – Ты знаешь ее номер? – Конечно, – рассеянно сказал он и, не спрашивая, зачем ей понадобилась личный секретарь шефа, дотянулся до внутреннего телефона, набрал номер и подал ей трубку. С точки зрения Элин, ей просто Бог помог, отправив Макса на неделю в Рим. Поскольку Фелиция Рокка занималась ее приездом в Италию, то именно к Фелиции, считала Элин, следовало обратиться, чтобы устроить возвращение – желательно до конца недели. – Привет, это Элин Толбот, – сказала она, услышав в трубке голос Фелиции. Надеясь, что в отсутствие шефа Фелиция не слишком завалена работой, Элин спросила: – Можно заглянуть к вам на минутку? – Проблемы? – озабоченно поинтересовалась Фелиция. – Ничего спешного, – соврала Элин. – Но я бы хотела увидеться с вами до обеда. Она положила трубку, договорившись зайти к Фелиции в одиннадцать, и провела следующий час, подбирая наиболее тактичные выражения, в которых выразит свое желание отправиться домой как можно скорее. Без десяти одиннадцать Элин покинула отдел и отправилась в путешествие по коридорам. Она пришла на пять минут раньше, но очень уж не терпелось договориться о возвращении в Англию. Постучав в дверь, Элин вошла. – Элин! – радушно приветствовала ее Фелиция, выходя из-за стола. – Садитесь и скажите, чем я могу помочь вам. Как только они обе уселись, Элин, не видя способа как-то приукрасить свои слова, прямо сказала: – Меня интересует возможность возвращения в Англию. Я попросила бы мистера… – Но, к счастью, ложь относительно того, как она попросила бы мистера Дзапелли, оказалась ненужной. – Вы хотите покинуть нас? – удивленно воскликнула итальянка. – Если это можно устроить… – улыбнулась Элин, подавляя чувство вины при виде огорченного лица Фелиции. – Но я не думаю, что синьор Дзапелли согласится, чтобы вы уехали так скоро, – выдвинула первое возражение Фелиция. – О, я уверена, что он поймет, – настаивала на своем Элин. – Я здесь не слишком занята, и у меня ощущение, что мои возможности почти не используются. Возможности, – подчеркнула она, – которые принесут гораздо большую пользу в английском филиале. – Мм… я не знаю… – пробормотала Фелиция. Но когда Элин уже начала краснеть, предполагая, что Фелиции известно, как она впала в немилость из-за похищенных чертежей, – когда Элин уже подумала, что итальянка подбирает тактичные выражения, чтобы сообщить, что без согласия босса о возвращении не может быть и речи, Фелиция вдруг произнесла такое, от чего из головы Элин вылетели сразу все мысли: – Я не могу принять это решение сама, Элин. Но обещаю обсудить все с синьором Дзапелли, когда увижу его сегодня. – Он придет сюда? – воскликнула Элин в волнении, не думая, что Фелицию может удивить такая осведомленность, спросила: – Разве он не в Риме? – К несчастью для него – нет, – серьезно ответила Фелиция. – В эти выходные, насколько я поняла, он подвернул ногу. – Глаза Элин недоверчиво расширились, когда Фелиция добавила: – Сейчас он дома, поскольку не может ходить. – (Вот куда ты вляпалась! – сказала себе Элин.) – Поэтому он только что попросил меня приехать к нему домой с неотложными бумагами. Я выезжаю через несколько минут. – (А ты-то пыталась оправдать этого бабника! – в ярости выговаривала себе Элин.) – Но, естественно, я упомяну о вашей просьбе вернуться в Англию, когда… – Это не настолько важно, – перебила Элин, чувствуя, как в ней все переворачивается от ревности. Вот уж никогда бы не подумала, что Макс может завести интрижку с секретаршей… – Я подожду, не беспокойте его сейчас, когда он в постели, – продолжала она, но от слова «постель» нож повернулся в ее ране. Элин встала и направилась двери. – Отложим это до тех пор, пока он не встанет на ноги. – Элин даже смогла улыбнуться вышла в смятении чувств, но сохранив гордость. – Чертова крыса! – рычала она позже в дамской комнате, пытаясь взять себя в руки. – Неотложные бумаги? Неотложная наложница, скорее! Подвернул ногу! Как же! Вне всяких сомнений, Максу настолько понравилась идея затаскивать женщин на ночь, выдав себя за больного, что он решил использовать ее еще раз. Но Фелиция! И он еще говорил, что не назначает свиданий со своими служащими! Но зачем же ему ходить на свидания? Личный секретарь едет к нему прямо домой! Спору нет, Фелиция – привлекательная женщина, но… Раньше Элин было просто больно, но теперь, когда к боли прибавилась отчаянная ревность, Элин вернулась к мысли, что Макс бабник. Еще какой! Единственная причина, по которой она сомневалась в этом, сводилась к тому, что он отказался от нее, когда она уже была готова отдаться. Элин помчалась обратно в компьютерный отдел. Так ей и надо! У Макса роман с секретаршей, и этот роман, может быть, не прерывался и тогда, когда Макс целовал ее, Элин! Нет, этого она не могла вынести. Страх перед долгами не уменьшился, но бывают, оказывается, в жизни ситуации, когда страхи отступают на второй план. К черту деньги, к черту работу – она уезжает! – У вас все в порядке, Элин? – заботливо спросил Тино, когда она вошла в отдел за сумкой и курткой. – Вы побледнели. Побледнела? Да она вся горит от ярости! – У меня ужасно болит голова, – соврала Элин, вспомнив о хороших манерах и решив, что никто не станет испытывать неловкость из-за ее отъезда. – Я пойду домой и полежу немного. – Я отвезу вас, – поспешил предложить Тино и уже поднимался со стула, когда Элин остановила его. – Спасибо, Тино, но я лучше пройдусь, – улыбнулась она. – Думаю, прогулка на свежем воздухе пойдет мне на пользу. Он собирался возразить, но в это время к нему обратились по-итальянски, и в тот момент, когда Элин потянулась за сумкой, Тино перевел: – Вас к телефону, Элин. – Меня? – переспросила она и подумала, что это, может быть, Фелиция, но тут же сообразила, что ей дают трубку не внутреннего телефона. – Si, – подтвердил Тино, и она взяла трубку, решив, что Фелиция уже вышла из здания. – Алло? – сказала она в трубку – и чуть не задохнулась от ярости, потому что с ней говорил не кто иной, как Макс! – Привет, Элин! – сказал он таким невозмутимым тоном, будто не она при последней встрече приложила все силы, чтобы прибить его. – Я бы очень хотел увидеть тебя, – спокойно продолжал он, приводя ее в полнейшее недоумение. Ну и нервы у этого человека! – Если бы ты могла приехать ко мне домой… Больше она не выдержала. За кого, черт возьми, он ее принимает? Очевидно, дальше он собирался предложить ей приехать с Фелицией! Но не успел, потому что в Элин взыграли оскорбленные чувства. – Сам не можешь приехать сюда? Ногу, наверное, растянул? – взорвалась она и, не дожидаясь ответа, бросила трубку. Только после этого она осознала, что все еще стоит в компьютерном отделе с сумкой в руке. С опозданием вспомнив о хороших манерах, она поблагодарила за то, что ее подозвали к телефону, потом бросила Тино: – До встречи! – подхватила куртку и вышла. Добравшись до дому, она первым делом заказала по телефону билет в Англию. Потом собрала чемодан и убедилась, что квартира в прежнем порядке. Долго раздумывала, не оставить ли заявление в «Дзапелли интернациональ» по дороге в аэропорт. Но кому адресовать? Уж конечно, не Максу! Честно говоря, ей по-прежнему нравилась Фелиция, но слишком болели свежие раны, чтобы писать ей. Кому же тогда? Тино? Она отказалась от этой мысли: Тино не заслуживает сомнительной чести передавать такое послание. Был шестой час, когда Паоло, дежурный портье, позвонил и сказал, что заказанное ею такси приехало. Элин вынесла багаж, повернулась, чтобы закрыть дверь, и сообразила, что не может увезти ключ с собой в Англию. Проблема решилась, когда она давала Паоло чаевые за то, что он донес багаж до такси. Заодно она сунула ему и ключ, улыбнувшись в ответ на заданный по-итальянски вопрос, в котором не поняла ни слова, но догадалась, что Паоло спрашивал, что ему делать с ключом. С тем и уехала. Учитывая разницу во времени, она была в Англии всего через полчаса после вылета. Но дома ей не стало лучше. Она добралась до Бовингдона и, проезжая в такси по его улицам, обнаружила, что, несмотря на огромные перемены, произошедшие с ней самой, здесь все по-прежнему. Элин вошла в дом, понимая, что бесполезно желать, чтобы она снова смотрела на вещи так, как до безрассудной любви к Максу. Она любит его и с этим уже ничего не поделать… Матери и отчима не было дома, не было и Лорейн. Лишь сводный брат вышел посмотреть, кто приехал, когда она втаскивала в холл свой большой чемодан. – Привет! – тепло поздоровался Гай и поспешил к ней, чтобы обнять и поцеловать. Он совершенно не походил на раздраженного молодого человека, которому Элин говорила, что едет в Италию – «в неприятельский лагерь», как он тогда выразился. – Почему ты не сообщила, что приезжаешь? – спросил он, входя с ней в гостиную. – Я бы встретил тебя в аэропорту. – Милый Гай, – улыбнулась она. – Я… э-э… сама до этого утра не была уверена, что приеду сегодня. – Она поспешила сменить тему: – Я хочу сварить кофе. Выпьешь чашечку? – Ага, – согласился он, и Элин отправилась на кухню, по непритязательному, но безупречно чистому виду которой убедилась, что Мадж все еще с ними. Однако в эти часы экономка была занята своими собственными домашними делами, и кухня находилась в полном распоряжении Элин. Она занималась кофе, а ее несчастное, истерзанное сердце тосковало о Максе. Сколько же оно будет болеть? – спрашивала себя девушка, неся поднос в гостиную. Элин была так мало знакома с любовью… с несчастной любовью, что просто не знала, сколько времени занимает исцеление и когда появляется способность думать о чем-то другом. – Кофе! – весело объявила она, входя в гостиную и ставя поднос. – А где остальные, кстати? – Родители в театре, а Лорейн – да поможет нам Бог! – с этим своим новым парнем. Элин поняла, что Гай разделяет мнение ее матери о последнем возлюбленном Лорейн. – Ну а как ты? – спросила Элин и вспомнила, что в последнем телефонном разговоре мать упоминала не только о скандальном увлечении Лорейн, но и о том, что Гай искал работу. – Мама говорила, ты подумываешь влиться в ряды рабочих и служащих, – пошутила она. – Я… э-э… ходил на собеседование как раз в пятницу, – сообщил он, но при этом у него был такой смущенный вид, что Элин, знавшая Гая – он же душа нараспашку! – сразу догадалась: все не так просто. – Я заинтригована, – заметила Элин. – Что за работа? И снова ее поразило смущение на его лице, но едва догадка забрезжила у нее в голове, как Гай подтвердил: – По моей специальности. – Художественное конструирование? Керамика? – уточнила она. – То и другое вместе. – Где?.. – выпалила Элин, зная, что если он не собирается уехать из дома, то в округе есть только один производитель керамики – тот, на которого работала она. – «Тонкий Фарфор Дзапелли», – быстро проговорил Гай, будто желая поскорее покончить с этим. – Знаю, знаю, – заторопился он, когда Элин, хоть и была готова к такому ответу, не смогла скрыть удивления. – Знаю, что это бессовестно с моей стороны… после того, что я устроил тебе в свое время. Но, видишь, хоть до меня и долго доходило, я понял, что чувствую себя хорошо, только когда работаю. Ну вот, фирма Дзапелли дала объявление, я поехал в пятницу, и Брайан Коул из отдела конструирования… тебе Коул известен? – перебил он себя. – Да, я его знаю, – сказала Элин. И остальных директоров. И они ее тоже знают! – Ну так вот, он оказался хорошим парнем, и мы как будто нашли общий язык. Судя по всему, ему понравились образцы, которые я привез. Во всяком случае, он показал мне мастерскую… у них там фантастическое оборудование, – отвлекся он, не скрывая восхищения. – Так что… – Похоже, ты… э-э… доволен, – заметила Элин. Она уже сто лет не видела Гая таким воодушевленным. – Можешь не сомневаться, – ухмыльнулся он. – А что сказал отец, когда узнал? – спросила она. – Отец? – снова ухмыльнулся Гай. – Ты ведь пробила лед – за что тебе большое спасибо. Ты приняла огонь на себя, и, когда подошла моя очередь, папа уже несколько смягчился. Знаешь, подумывает… всерьез подумывает о продаже фирмы «Пиллингер» – зданий, земли и всего остального. – Не может быть! – задохнулась она. – Именно так, – заверил ее Гай. – Хотя я склонен видеть здесь руку твоей матери. Знаешь, когда в доме каждый день появляются буклеты туристических фирм… – Страсти Господни! – воскликнула Элин и добавила, чуть придя в себя: – Значит, Сэм смирился. – Рано или поздно это должно было случиться, – согласился брат. – Во всяком случае, он принял мое сообщение о работе у Дзапелли гораздо лучше, чем я ожидал. Хотя состроил мрачную мину и заявил, что лишил бы меня наследства, если бы таковое существовало. Элин улыбнулась: она представляла, каким тоном Сэм мог нечто подобное сказать. – Так ты считаешь, что собеседование прошло успешно? – Элин не знала о вакансии в отделе, иначе нашла бы способ тактично сообщить об этом Гаю. – Думаю, да. Во всяком случае, он представил меня сотрудникам, что было бы бессмысленно, не имей я никаких шансов. – Ну, с Хью Барреллом ты уже был знаком, – заметила Элин. – А разве он работает там? – удивился Гай, но тут же пожал плечами. – Значит, его не оказалось на месте, – предположил он и продолжал: – Брайан Коул сказал, у него есть еще одно или два заявления, но при первой же возможности сообщит мне о результатах. – Гай снова широко улыбнулся. – Если получу работу, мы сможем ездить вместе. Я буду подвозить тебя и… – Что-то в ее лице заставило Гая остановиться. – Элин… – начал он, и Элин поняла, что не может это скрывать. – Я… э-э… больше не работаю у Макса Дзапелли, – прямо сказала она, и от одного упоминания этого имени у нее все поплыло перед глазами. – Не работаешь? Что случилось? Страсти Господни! Вот что значат семейные отношения! Элин вздохнула. Ничего не скроешь… Ей не хотелось отвечать. Но Гай ждал, и надо отвечать брату, которого она, кстати, тоже любит. Что случилось? Как тут объяснишь? – Я… э-э… ушла, – просто сказала она. – Ушла? – воскликнул Гай, побледнев. – Ради всего святого, когда?.. Почему?.. «Когда?» – вопрос несложный. – Сегодня утром, – сообщила она. – Не оставив заявления? – Я… э-э… у меня была неприятная стычка, – оправдывалась она. – Стычка! О, Элин, как ты могла? – Как я могла?.. – опешила Элин. Неужели это тот самый Гай, который присоединился к общему хору голосов, обвинявших ее, когда она поступила на работу к Дзапелли? Улыбка сползла с лица Гая. Вид у него был убитый. – Что ж, значит, так тому и быть! Значит, я могу больше не вспоминать о своем собеседование. – С чего ты взял? – спросила она. – Очень просто! У Брайана Коула речь шла только о работе. Но перед этим со мной беседовал некий Никсон из отдела кадров. Когда я упомянул о сводной сестре, сказал, что ты работаешь у них и назвал твое имя, Никсон сразу тебя вспомнил. Мне показалось, это его расположило ко мне. Достаточно прийти одному слову из Италии – а послать факс из одного отдела кадров в другой – минутное дело… – Ты думаешь, что мой уход лишает тебя шансов? – А ты так не думаешь? – мрачно парировал Гай. – Какое впечатление о надежности нашей семьи может сложиться после твоего ухода? – Ты сгущаешь краски, – слабо протестовала Элин, хотя уже начинала понимать, что, возбудив подозрение в краже чертежей, да еще бросив работу, не подавая заявления, она наделала дел… О Господи, похоже, Гай прав: он имел бы больше шансов получить работу, не будь она его сводной сестрой. Да еще оплеуха, которую она закатила владельцу фирмы! Не то чтобы Элин сожалела о данном поступке… Но даже при выдающихся способностях брата такое… вряд ли ему простят. Она посмотрела на унылое лицо обычно приветливого Гая. Сердце ее было готово разорваться на части. Ей не хотелось и близко подходить к фирме, принадлежащей Максу. С другой стороны, можно не сомневаться, что он проведет большую часть этой недели – когда, поморщилась она, Фелиция его вылечит – в Риме. Элин не имела ни малейшего представления, входит ли в его дальнейшие планы визит в Англию, но ради Гая она пересилит себя. Неужели она не может ради сводного брата отправиться завтра в офис и, держа ухо востро в смысле новостей, отработать свой уход? Разумеется, Макс не приедет разыскивать ее; разумеется, если бы возникла возможность встречи с ним, она постаралась бы не показаться ему на глаза. – Улыбнись, солнышко, – поспешила сказать она брату, пока не передумала. – Я объявлюсь в пинвичском филиале Дзапелли и поступлю порядочно. – Порядочно? – переспросил Гай со вновь забрезжившей надеждой. – Я подам официальное заявление и отработаю положенный срок. Как, по-твоему, это поможет? – Ты правда так сделаешь? – оживился он. – Мне больше ничего не остается, – улыбнулась Элин. – Ты настоящий друг, Элин, – объявил он и тут же добавил, чуть не доведя Элин до слез: – Ты не обязана это делать, понимаешь? Но что… – неуверенно спросил он, – что же заставило тебя уйти? – Не забивай этим свою светлую голову, – поддразнила она и как раз уворачивалась от диванной подушки, запущенной в нее Гаем, когда появились родители. Этим вечером Элин ушла спать, сумев скрыть от обрадованных и удивленных ее неожиданным приездом родителей свою душевную боль. Но, оказавшись у себя в спальне, когда уже не надо было притворяться, Элин рухнула на кровать совершено измученная. Она пыталась навсегда позабыть Максе Дзапелли. Легко сказать! Впрочем, раздираемая на части своей несчастной любовью, Элин зато не ломала голову над тем, как она завтра – совершенно неожиданно – появится на работе. – Ой, Элин, привет! – хором вскричали изумленные помощники, войдя в офис следующим утром. – Доброе утро, Дайана, Нил! – улыбнулась Элин. – Мы не ждали тебя так скоро! – воскликнул Нил и поспешил добавить: – Но я рад, что ты вернулась. Мне нужны твои указания по некоторым вопросам. – Мне тоже! – сказала Дайана. – Готовьте свои вопросы – я вернусь через десять минут, – проговорила Элин, но умолчала, что отправляется в отдел кадров. – Элин! – воскликнул Крис Никсон, едва увидев ее. – Что ты здесь делаешь? – Он так искренне обрадовался ей, что Элин была готова пожалеть о своем решении. Но ради мира в собственной душе придется не отступать от задуманного… Подавая заявление об уходе через четыре недели, она идет на определенный риск – хотя и небольшой – увидеться с Максом, если он приедет сюда. Но надо оформить свой уход как полагается – если ее уже не уволили после вчерашнего… – Привет, Крис, – улыбнулась она и, желая побыстрее покончить с этим делом, сказала: – Я знаю, меня здесь не ждали, но я решила уволиться и предпочитаю отработать положенный срок в Англии. Несколько секунд он только удивленно смотрел на нее, потом проговорил: – Садись, расскажи, почему ты приняла такое решение. – Через пять минут Элин убедила его, что у нее веские причины «личного характера» и что не может ничем помочь, и тогда Крис, соглашаясь, сказал: – Нам будет жаль расставаться с тобой. – И искренне добавил: – Мне – больше, чем кому бы то ни было… – Спасибо, Крис, – сказала она и встала. Он проводил ее до двери. – Надеюсь, эти причины «личного характера» не заставят тебя нарушить обещание поужинать со мной? – спросил он. – Конечно, нет! – тут же ответила Элин, но поняла, что пока не в состоянии встречаться ни с кем, и пошла на попятный. – Но я… э-э… очень занята на этой неделе. – Значит, первое, что я сделаю в понедельник утром, – это позвоню тебе, – улыбнулся он. Элин вернулась в свой отдел, но все не могла успокоиться. Бесконечно повторяя себе, что сделала единственно возможное и глупо думать об Италии, Элин хотела только одного – оказаться не здесь, а там… Она пыталась занять себя работой, но снова и снова ее мысли возвращались к Максу. Сейчас он, конечно, в Риме. В среду Макс не выходил у нее из головы, но, ко всему прочему, Элин стала дергаться всякий раз, когда звонил внутренний телефон, ожидая, что это будет Крис Никсон, получивший из Италии распоряжение уволить ее. Когда в четверг Крис действительно позвонил, – чуть не умерла от волнения. Впрочем, выяснилось, что он не приглашает ее к себе в кабинет. Он сказал: – Я помню, что ты очень занята на этой неделе, но мне только что дали два билета в театр сегодня, и я хотел спросить… Минуту спустя Элин положила трубку, но прошла еще минута, прежде чем она осознала, что приняла приглашение в театр! Что ж, теперь поздно отказываться. К тому же, солгала она себе, вечер вне дома может пойти ей на пользу. Может быть, пьеса и была хорошей, но Элин так и не смогла сосредоточиться на действии. Вероятно, именно поэтому она охотно согласилась, когда Крис предложил отправиться в китайский ресторанчик. – Все остальное уже закрыто, – объяснил он. – Я обожаю китайскую кухню, – заявила она и поняла: Крису приятно, что вечер будет продолжен. Он, конечно, не Макс, но очень мил, думала Элин. Поскольку их объединяла прежде всего работа, беседа большей частью вертелась вокруг «Тонкого фарфора Дзапелли». Элин разрывалась на части, не решаясь спросить, как обстоят дела с заявлением ее сводного брата, и понимала, что Гай расстроится, если узнает, что она упустила такую возможность. Ох эти семейные отношения, вновь подумала Элин. Но она любила свою семью. Крис стал ей еще симпатичнее, когда после рассказа о каких-то своих делах он, будто прочитав ее мысли, заметил: – Ты знаешь, что твой сводный брат подал заявление в отдел художественного конструирования? – Я боялась спросить, – улыбнулась она, – но умираю от любопытства – нет ли добрых вестей? Она с надеждой ждала ответа, но Крис только смотрел на нее, и она подумала, что переступила границу дружеской откровенности. Каково же было удивление, когда, будто не услышав ее слов и по-прежнему не отводя глаз, Крис воскликнул: – Ты просто потрясающе красива! О небо, подумала польщенная Элин, опасаясь в то же время, что за этим комплиментом последует признание в том, что ему хочется более близких отношений. Но никаких отговорок от нее не требовалось, потому что секунду спустя Крис пошутил: – Надеюсь, ты согласилась поужинать со мной не для того, чтобы узнать, как прошло собеседование твоего брата с Брайаном Коулом? – Боже мой, нет! – воскликнула она. Но успокоилась и улыбнулась, когда поняла, что он шутит. И продолжала в его же тоне: – Хотя замолвила бы за брата словечко, знай я, что у Брайана появилась вакансия. – Так ты не знала? Хотя конечно! Об этом говорил весь завод… Это… – Крис на минуту задумался, потом закончил: – Должно быть, это случилось накануне твоего отлета в Италию. Да, теперь вспомнил, как раз из-за командировки ты отменила наше свидание. Я… – Крис, – остановила его Элин, не в силах больше терпеть, – включи свет! – Включить… – запнулся он и понял, что она просит прояснить смысл его слов. – Извини Элин. Начать сначала? – Это было бы неплохо. – Хью Баррелл… – начал он. – Он работает в отделе художественного конструирования, – сказала Элин, показывая, что понимает, о ком речь. – Уже не работает. – Не работает? – воскликнула она. – Он ушел? – Его ушли, – уточнил Крис. – А вернее, он был уволен по статье. – Уволен по статье! – выдохнула Элин. Поскольку речь шла о том самом дне – роковом дне перед ее отъездом в Италию, – она не сомневалась, что тут замешаны пропавшие чертежи, – он украл чертежи? – спросила Элин, дрожа от возбуждения. – Так ты знала об этом происшествии? – воскликнул Крис и, когда она кивнула, не стал, к огромному ее облегчению, уточнять, откуда ей известно, а просто ответил: – Да, он. Взял, но не успел вынести с территории, прежде чем все раскрылось. – Все раскрылось! – повторила она, и Крис кивнул. – Лично я думаю, он выжидал, пока шум утихнет: сразу после пропажи чертежей служба безопасности была постоянно начеку. – Где они были? – спросила Элин. – Он спрятал их за огромным и неподъемным шкафом в кабинете Брайана – в таком месте, куда никто не догадался бы заглянуть. – Но кто-то все же догадался? – Служба безопасности, – пояснил он. – Чертежи были слишком велики, их нельзя было так просто вынести из здания. Весь день служба безопасности держала под контролем выходы, а вечером обыскала отдел. Знаешь, – перебил себя Крис, – это было так похоже на шпионский фильм, что я до сих пор удивляюсь! Поскольку похититель оставался неизвестным, в кабинете Брайана были установлены скрытые камеры. – Силы небесные! – поразилась Элин. – Они схватили Хью Баррелла, когда он пришел за чертежами. – Он просто был заснят на пленку, когда подошел к этому шкафу и заглянул за него – проверял, там ли чертежи. – И они были там? – Там уже были просто рулоны бумаги, но он-то об этом не знал, когда вытащил их до половины, улыбнулся и сунул обратно, – ответил Крис. У Элин все поплыло перед глазами, и дальнейшие вопросы она задавала с запинкой. – А… э-э… мистеру Дзапелли было известно об этом? – спросила она, каждой частицей разума понимая, что он не мог не знать, и все же отказываясь верить. – Конечно, – улыбнулся Крис. – Можно сказать, он и руководил операцией. Элин глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Значит, во вторник вечером, перед тем как я, в среду, улетела в Италию, он уже знал, что чертежи похитил Хью Баррелл? – Еще как знал! Он специально прилетел из Италии, чтобы поговорить с ним. И именно мистер Дзапелли уволил его в тот же вечер. Эту ночь Элин провела в постели без сна, кипя от ярости. Все это время делать вид, что она находится под подозрением! И он целовал ее, а она… она позволяла себя целовать! Силы небесные, гаррота была бы для него слишком мягкой карой! К утру ее бешенство сменилось ледяной ненавистью. И болью. Черт возьми, она по-прежнему любит этого подлеца, иначе ей не было бы так больно, признавалась себе Элин, спускаясь к завтраку без признаков аппетита. Но уж лучше заставить себя поесть, чем побуждать семью к расспросам. – Может быть, сегодня я что-то узнаю! – с надеждой сказал Гай, встретившись с ней в столовой. – Ага, – отозвалась она и только тогда сообразила, что речь идет о его работе. Ей стало стыдно, что, услышав от Криса о происшествиях того дня, она совсем забыла спросить о шансах Гая. А в следующее мгновение она поняла, что по ее вине Гай может лишиться всех шансов… В этот день она не собиралась идти на работу. Однако вскоре ее одолели сомнения. Макс когда-то сказал ей: «Думаю, я не настолько несправедлив». Но она ударила его, она самовольно покинула фирму и отправилась домой. Можно ли надеяться, что тот факт, что он не посвятил ее в историю с чертежами, а также факт ее возвращения в пинвичский филиал для отработки положенного срока перевесят чашу весов в пользу Гая? С точки зрения Элин, правота была на ее стороне. И ей нечего делать у Дзапелли. Но не разрушит ли она надежды брата, если не отработает положенные четыре недели? – У меня нет никаких планов на это утро, – вдруг ворвался в ее мысли Гай. – Хочешь, отвезу тебя в Пинвич? Она смотрела на сводного брата, удрученная как никогда, и понимала, что просто не готова к стычке, которой не миновать, если она скажет, что не вернется туда. Проклятый Макс Дзапелли! Она все проклинала человека, которого любила, не пыталась выбросить его из головы вместе с его подлостью, все билась над какими-то расчетами, когда в три часа тридцать пять минут – она была одна в отделе – ей пришлось оторваться от цифр и снять трубку настойчиво звонившего внутреннего телефона. – Да! – сказала она резче, чем хотела, – и чуть не упала со стула от изумления. – В мой кабинет, мисс Толбот! Немедленно! – проскрежетал голос, который она узнала бы из тысячи, и трубка замолчала. Ошеломленная, не веря в происходящее, Элин смотрела на телефон. Может быть, ей померещилось? Но этого не могло быть – трубка все еще у нее в руке. И вдруг все у нее внутри возликовало. Макс здесь! Он здесь, в Пинвиче! В этом самом здании! Он должен сейчас быть в Риме. Но он не в Риме – он прилетел сюда! ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Макс здесь… рядом, в Пинвиче! Он хочет видеть ее. Вот сейчас ждет ее прихода! Ждет, чтобы она пришла в его кабинет! Несколько минут Элин пребывала в полнейшем замешательстве, и эти несколько минут, пока она пыталась взять себя в руки, показались ей вечностью. Не пойду! – пронеслось у нее в голове, и она поискала глазами лежавшую на своем обычном месте сумку, решив, что лучше всего будет немедленно отправиться домой. Она уже схватила сумку, готовая бежать, но две вещи остановили ее. Страсти Господни – Гай! Что будет с Гаем, когда она вернется домой раньше обычного и скажет, что все-таки ушла с работы? Хотя на самом деле собиралась не уходить, а бежать отсюда. Вот-вот, не довольно ли с нее побегов? Элин села – она и не заметила, как вскочила. Стоит ли бежать только оттого, что Макс захотел увидеть ее? И, кстати, зачем это ему понадобилось? Что он может сказать ей такого, что заинтересовало бы ее? Вдруг при мысли о том, что, возможно, он хочет сам выгнать ее, как выгнал Хью Баррелла, Элин почувствовала так необходимую ей собранность. Пусть попробует, вскипела Элин, и тогда, невзирая на Гая, она скажет, что он может сделать со своей работой! Собранность и злость были с ней как раз до того момента, когда она подошла к двери кабинета. – Войдите, – донесся знакомый голос в ответ на стук – и Элин почувствовала слабость в коленях. Она расправила плечи, вздохнула, успокаиваясь, и взялась за дверную ручку. В душе она может трепетать как осиновый лист, но никто, кроме нее, этого не узнает. Едва Элин вошла в кабинет Макса, как ее захлестнула неожиданная волна нежности. Высокий, статный, он стоял у дивана и, не улыбаясь, смотрел на дверь. Как же он дорог ей! Элин закрыла дверь и приложила все силы, чтобы подавить чувства, стремившиеся взять над ней верх. – Вы хотели видеть меня, мистер Дзапелли? – спросила она. Мистер Дзапелли?.. И это она говорит человеку, который нежно обнимал ее в прошлую субботу? Человеку, который так нежно и страстно целовал ее? И, добавила страдавшая часть души, который подло обошелся с ней? Она поймала его проницательный взгляд и поняла, что ее официальный тон не произвел на него никакого впечатления. Но она боролась за существование, и ей сейчас было наплевать, как он реагировал на ее тон. Она хотела, чтобы этот разговор поскорее закончился, хотела уйти. – Садись! – кратко приказал он, бросив взгляд на ее элегантный зеленый костюм и белую крахмальную блузку. – Не там! – прорычал он, когда она направилась к стулу с высокой спинкой, стоявшему у стола, и указал на одно из кресел. Элин пожала плечами. Он ее начальник… пока что. Глядя в сторону, она подошла к креслу, села, а когда подняла голову, обнаружила, что он обошел диван и тоже сел. Девушка не торопясь, картинно положила ногу на ногу и постаралась принять непринужденный вид. Но нервы едва выдерживали его молчание, его тяжелый, изучающий взгляд – такой долгий, что ей показалось, как ни смешна была эта мысль, что он тоже нервничал и не знал, с чего начать. Впрочем, будто для того, чтобы рассеять ее подозрения, уже мгновение спустя Макс потер подбородок и холодно поинтересовался: – Почему ты с такой поспешностью покинула Италию, Элин? Она предпочла бы не слышать это «Элин». Лучше бы он называл ее «мисс Толбот» на протяжении всего разговора. Одно только имя «Элин», произносимое его обольстительным от природы голосом, сводило на нет все ее старания быть собранной. Знай она заранее, что ей предстоит этот разговор, она бы порепетировала. Но Элин и в голову не приходило, что Макс может приехать в Англию. Ему следовало быть в Риме. – Я решила уволиться из фирмы, – заявила она, будто бросаясь в воду. – И посчитала, что незачем компании тратить деньги, то есть незачем Тино продолжать мое обучение, если я собираюсь уходить. – Угу, – отреагировал Макс, поглаживая в задумчивости свой мужественный подбородок. – Очень благородно с твоей стороны. – (Она чуть расслабилась. Боже, он проглотил это!) – Пусть, – продолжал он, пронизывая ее темным взглядом, – и не совсем честно. – Что ты хочешь сказать? – вспыхнула она, едва удерживаясь от паники, и поняла, что в присутствии этого мужчины расслабляться нельзя ни на мгновение. Он выразительно повел плечом, но взгляд его оставался неподвижным. – Я хочу сказать, – ответил он, – что ты солгала Фелиции Рокке, объяснив, что хочешь только перевода обратно в Англию. Или ты лжешь мне сейчас? – (Господи, пронеслось у нее в голове, он слишком умен!) – Почему, Элин, хотелось бы знать, ты сочла необходимым солгать мне? Нервы ее были взвинчены до предела, и горячие слова оправдания были готовы сорваться с губ. И вдруг Элин замерла. Проклятие! Кем, черт возьми, он себя считает, загоняя ее в угол после того, как сам лгал ей! – Могу я задать тебе тот же вопрос? – парировала она, упрямо вскинув подбородок. Все равно она увольняется. Ну и пусть выгонит ее за дерзость. Он увидит, как мало это для нее значит! На мгновение ей показалось, что она сбила его с толку, но вот Макс кивнул и холодно ответил: – Я объясню, когда придет время, почему делал вид, что повредил ногу там, на горе. Какие нервы нужно иметь, чтобы говорить об этом с подобной невозмутимостью! Но Элин не хотела вспоминать о тех двадцати четырех часах, которые они вместе провели в Доломитах, и упорно – разве что внутри у нее все переворачивалось – придерживалась избранной линии. – Я имела в виду не это! – отмахнулась она. – Я имела в виду то, что ты постоянно лгал мне, когда я спрашивала, не обнаружен ли человек, похитивший драгоценные чертежи Брайана Коула. – А, – пробормотал он, помолчал и неохотно вымолвил, будто каждое слово вытягивали из него клещами: – Я надеялся, что ты все еще пребываешь в неведении на этот счет. – Не сомневаюсь, что надеялся! – Каков, а? Вот так прямо и не смущаясь сказать, что хотел, чтобы она мучилась из-за того, что с нее не сняты подозрения! – Благодарить мне тебя не за что! – прошипела она и рванулась к двери. Она уже взялась за дверную ручку, готовая пулей выскочить вон, когда в воздухе зазвенели слова: – Элин! Не уходи! Рука застыла. Она вся застыла. Но потом вспомнила, что уже слышала нечто подобное. В Кавалезе, в прошлое воскресенье! «Ты не можешь уйти!» – сказал он тогда и потребовал ее помощи, хотя с ногой у него все было в порядке. Силы небесные! Какой же идиоткой она была! Но больше не будет… Нет, не будет! Она резко развернулась, и злые слова сорвались у нее с языка. – Твоя нога, да?.. – выкрикнула она с убийственным сарказмом. – Твоя бедная, пораненная… – Она запнулась. Макс, побледнев, схватился за спинку дивана. – В чем дело? Что случилось? – испуганно спросила Элин, потому что, когда она вскочила, Макс сделал то же самое, будто собираясь броситься за ней, и, похоже, это движение причинило ему боль. Он как-то неуверенно держался на ногах, ей казалось, он с трудом сохранял равновесие! Он снова притворяется! Элин отказывалась верить, что у него травма. Но даже если и так, даже если она и знает, какая он лживая крыса, ей просто необходимо вернуться в комнату. Девушка, держась настороже, обошла диван. Макс гордо пытался делать вид, что ничего не произошло, но, мелькнула у нее мысль, ему это плохо удается. Ее взгляд опустился к его ногам, и она увидела: из-за дивана, будто Макс хотел спрятать его, торчал каучуковый набалдашник. Элин подошла, взялась за набалдашник – и вытащила трость. – Что это? – спросила она и размозжила бы ему голову упомянутым предметом, ответь он: «Трость». Черные глаза серьезно смотрели в ее недоверчивые зеленые. – Одна женщина, в ужасной ярости, швырнула в меня лыжным ботинком, – тихо обронил он. Потрясенная, Элин не сводила глаз с Макса. – Он попал в тебя? – Да, – так же тихо подтвердил Макс. – Попал, отскочил, а когда я пытался догнать тебя, споткнулся об него и растянул лодыжку. – (У Элин перехватило дыхание.) – Если ты потребуешь доказательств – а я не стану винить тебя за это, – проговорил он, – могу снять бинты и показать опухоль… синяк. Только я был бы не против, если бы мы сказали друг другу все, что должны сказать, сидя. У Элин перевернулось сердце. И оттого, что его тон стал мягче, добрее, и оттого, что ей было больно от его боли! Ужасно, ведь это она его покалечила. Но его слова «…все, что должны сказать» снова заставили Элин насторожиться. Ей больше нечего ему сказать… Вдруг ее тронуло его напряженное лицо, и девушка взмолилась: – Ради Бога, Макс, садись. Тень улыбки появилась у него на губах, и Элин снова превратилась в клубок нервов. – После тебя, – отозвался он, и Элин, приказывая себе не расслабляться, отошла к столь поспешно покинутому креслу – благо это позволило ей скрыть от Макса выражение своего лица. Когда она подняла голову, то увидела, что Макс тоже сидит. Он уже не был бледен. Но и она уже пришла в себя. – Похоже, ты очень неудачно упал, – холодно заметила она. – Мне тоже так показалось в тот момент, – ответил он, не спуская с нее глаз. – Как же ты?.. – Она осеклась, представив себе ужасную сцену: Макс лежит на полу, не в силах подняться. – Нужно было позвонить мне в гостиницу, я бы… – Она прикусила язык. – Ты бы – что? – переспросил он, и снова тень улыбки коснулась его губ. – Судя по тому, как ты удалилась, я мог ожидать, лишь пожелания «пошел к черту!». – Ты… прав, – признала Элин. Вот уж ни к чему ей эта улыбка, сводящая на нет все ее попытки держаться воинственно… больше двух минут подряд. – Значит, поскольку ты не мог вести машину… – Не мог вести машину, не мог ходить и – не хочу сгущать краски – просто не мог поверить, что я вообще недееспособен. О, Макс! – была готова воскликнуть Элин. Но ей нельзя допускать в сердце нежность… Это доведет ее до беды. Нельзя показывать этому человеку, замечающему малейшее движение души, как она за него переживает. – Значит, ты позвонил и попросил помощи у кого-то другого? – предположила она. – Я связался с врачом. – И что же?.. – спросила она. Подробности приходилось вытаскивать из него клещами. – Больница, рентген – и домой на машине «скорой помощи». О, Макс, мой несчастный любимый Макс! – в ужасе стучало ее сердце. – Но ты ничего не сломал? – К моему удивлению, нет, – ответил он с прежней, едва заметной улыбкой, а Элин подумала, что, судя по этим словам – «к моему удивлению», – боль была такая, будто переломаны все кости. – Хорошо, – пробормотала Элин. Обычное вежливое замечание, подумала она. Ничем не выдавшее того, что происходило у нее в душе… – Ты добра ко мне, – отозвался он, – особенно если учесть, сколько я тебе лгал, Элин. Не надо, пожалуйста, не надо! – хотела выкрикнуть она, чувствуя, как тает под его нежным взглядом. – Значит, домой тебя привезла «скорая помощь», – удалось ей выговорить. – Откуда в понедельник я тебе позвонил и сказал, что хочу видеть тебя, но ты еще раз показала свой темперамент. – А чего ты ждал? – поинтересовалась Элин, слишком живо вспомнив злосчастный понедельник и то, как ревновала его Фелиция. Теперь понятно, что для ревности у нее не было никаких оснований. Но о том, как она страдала тогда, ему совершенно незачем знать. Сейчас, подумала Элин, кажется, самое время сменить тему. – Я не вполне понимаю, почему ты захотел увидеть меня… э-э… сегодня, а не тогда. – Страсти Господни, как же она тараторит! – Но, – нашлась Элин, – хоть ты и передумал держать меня в неведении относительно пропавших чертежей и даже решил снизойти до… – она нашла нужную долю сарказма, – того, чтобы сообщить мне, что над моим добрым именем уже не висит тень подозрения, надеюсь, ты не ожидаешь, что я, учитывая все это, стану рассыпаться в благодарностях? – Нет, не ожидаю… – согласился он, глядя в сверкавшие от гнева зеленые глаза. – Хорошо! – фыркнула Элин. Она сказала все, что хотела, и встала с кресла. – Нет! – остановил ее Макс, и Элин уставилась на него, догадываясь, что он собирается сказать еще что-то, но, поскольку надо говорить на чужом языке, должно быть, подбирает слова. Она не хотела уходить, она любила его, она жаждала услышать, что он скажет – даже пусть это будет только требование отработать положенный срок в Италии. И она осталась в кресле. Теперь, как ей казалось, если Макс и питал какие-то надежды на то, что он ей небезразличен, он с ними распростится. Она ожидала вспышки уязвленной гордости от этого итальянца: сейчас он будет говорить ей «мисс Толбот»… сейчас он скажет, что увольняет ее. Но странно, ничего подобного не последовало. Откинувшись на диване, положив на подлокотник руку, он несколько долгих мгновений изучал ее выразительное лицо, а потом тихо сказал: – Ты прекрасна, Элин, ошеломительно прекрасна. И вся – комок нервов. – Нет! – запротестовала она, не успел он договорить. – Да. Я причинил тебе много зла, а теперь хочу исправить его. И, – добавил он с улыбкой, которая почти обезоружила Элин, – должен сказать, что я тоже нервничаю. – Ты? Тебе-то из-за чего нервничать? – спросила она и была готова откусить себе язык, потому что невольно призналась, что ужасно волнуется. Если Макс и заметил это, то не подал виду. Теперь он сидел в напряженной позе, оставив попытки казаться невозмутимым. – Я очень многого хочу от тебя – тебе… нам совершенно необходимо… – сказал он, а Элин глядела на него, думая, что ослышалась, – я очень многого хочу, и прежде всего – доверия, о котором ты только что говорила. Ну, разумеется, горько усмехнулась про себя Элин. Она глядела на него и сомневалась в здравости собственного рассудка, который убеждал, что Макс сейчас сделал ей… некое предложение! Она была в полной власти Макса тогда, в шале. Тогда он отказался от нее, но теперь передумал и решил довести интрижку до конца! – У тебя, конечно, уже готов план завоевания этого доверия? – саркастически поинтересовалась она, тогда как оставшаяся в ней частица разума предупреждала: ей лучше сейчас встать и уйти. Она беспомощна перед ним. Вставай, Элин. Вставай и уходи, пока не поздно! Пока он не загипнотизировал тебя и не подчинил своей власти… – У меня нет плана. – (Макс не обратил внимания на ее сарказм – на самом деле он, кажется, знал ее настолько хорошо, что ожидал именно такой реакции. Более того, он решил спрятать подальше свою гордость и принять все, что она скажет. Да поможет ей небо, неужели он так сильно хочет затащить ее в постель? Странно… Однажды она была в его власти, но…) – У меня нет плана, – твердо повторил он, – никакого плана, кроме того, чтобы сказать тебе всю правду. – Это будет приятное разнообразие! – разразилась она новой вспышкой сарказма. Но он снова сдержался и даже мягко улыбнулся, заверяя: – Поверь мне, моя милая, обычно я не лгу. – Элин выделила из сказанного «моя милая» и приказала себе встать, пока может, но тут Макс добавил: – Вот видишь, что ты сделала со мной чуть ли не с первой встречи! Она сделала с ним? Теперь уже поздно – она не способна сдвинуться с места. Она бросила взгляд в его сторону – у Макса был искренний вид. И Элин, хотя рассудок, если не сердце, кричал, что пора опомниться, осталась. – Э-э… боюсь, я… э-э… не… – Голос изменил ей. Но Макс, казалось, даже приободрился. – Неудивительно, cara, что ты не понимаешь меня, – тихо проговорил он. – Признаюсь, что с тех пор, как мы встретились, я часто сам себя не понимал. – Да? – Для нее все еще ничего не прояснилось. – Может быть, будет немного понятнее, если я скажу, что с того самого момента, когда мы столкнулись в дверях, ты занимала все мои мысли. Элин помнила, очень хорошо помнила ту первую встречу. С того момента она полностью перестала владеть собой. С того момента она чувствовала себя беспомощной перед ним, хотя и не сразу признала это. Но Макс говорит, что та встреча подействовала и на него… Ей просто необходимо услышать больше, выспросить больше. – Я… ты сказал, что я занимала все твои мысли? Он кивнул. – Сначала я уверял себя, что вся причина в том, что ты надменно взглянула и ушла, не проронив ни слова. Ни одна из моих знакомых женщин не поступила бы так. – Не сомневаюсь! – Она просто не могла удержаться от едкого замечания, сорвавшегося с губ. К ее величайшей досаде, Макс выглядел скорее довольным, чем обескураженным. Вне всяких сомнений, он улыбался, спрашивая: – Ты ревнуешь, Элин? – Как же! – презрительно фыркнула она и была готова ударить Макса, видя его недоверчивую мину. Но раздражение не могло пересилить любопытства. – Так ты говоришь, что я занимала твои мысли совсем по другой причине? – Именно это я и говорю, – согласился он. – Неужели ты не пожалеешь меня, малышка, узнав, что через несколько дней я обнаружил, что ты не только занимаешь все мои мысли, но и прочно обосновалась в моем сердце? – Что? – воскликнула Элин. Она слышит от него точное описание ее собственного состояния! Но он же имел в виду не это? Не будь смешной, осадил ее рассудок. – Так ты поэтому решил, что будет очень забавно внушить мне, что я подозреваюсь в воровстве? – с вызовом поинтересовалась Элин. – Нет, все было не так! – запротестовал он. – Нет? С моей точки зрения, именно так все и было! – Она испугалась за него не меньше, чем за себя, когда Макс сделал движение, будто хотел подойти к ней. – Я хорошо слышу тебя и оттуда, – решительно заявила она. На какое-то мгновение Макс совсем приуныл, но потом спросил: – Ты, наверное, не захочешь подойти сюда? – Ни за что! – Элин, знаешь, мне так трудно с тобой! – Даже под страхом немедленного увольнения скажу: очень рада! – парировала она. На протяжении долгих секунд Макс изучал сидевшую перед ним бунтовщицу, потом вдруг вздохнул и проговорил почти печально: – С первого взгляда в твои зеленые глазищи следовало понять, что этот мятежный дух доставит мне массу неприятностей. – И пока Элин снова превращалась в мягкую глину, только ждущую его рук, Макс продолжал: – Но, даже будь я способен предвидеть все мучения, которые причинит мне изящно одетая гордячка, по всей видимости получающая жалованье в моей фирме, я вряд ли повел бы себя иначе. Мучения! Он, наверное, имеет в виду ногу, говорил Элин рассудок. Но – вмешалось сердце, ее дурацкое сердце – что, если нет? Может быть, и нет, согласился рассудок. – Ты имеешь в виду пропавшие чертежи? – уколола она. Мгновение Макс молча смотрел на нее, потом пробормотал: – А, эти чертежи! С них началась череда обманов. – И продолжал: – Хотя сначала ты, как и все, кто мог войти в кабинет Брайана Коула, действительно была под подозрением. Элин стерпела. – Поскольку мошенник обнаружен, я смолчу, – бросила она. – Спасибо, – улыбнулся Макс и объяснил, как все это выглядело с его точки зрения. – Брайан был в восторге от своего проекта. Увидев, в какой эйфории он пришел докладывать о завершении работы, я предложил не нести чертежи ко мне, а показать их на месте. – Но их там не оказалось. – Ни следа! – улыбнулся Макс. – Брайан был в шоке. Это же его детище. Он оставил чертежи на столе – и они исчезли. – Бедный Брайан, – посочувствовала Элин. – Естественно, я начал выяснять, кто был в кабинете, пока он отлучался ко мне и ждал, когда я закончу телефонный разговор. – Хью Баррелл сообщил, что там была только я, – подсказала Элин. Макс кивнул. – Я узнал твой телефон, позвонил – и, услышав милый голос, сразу понял, что он принадлежит гордячке, которую я встретил утром. – Правда? – задохнулась она, но нашла в себе силы спросить: – Значит, ты не был удивлен, увидев именно меня, хоть и спросил, я ли Элин Толбот? – Я мог ошибиться. – По его лицу видно, что у него тогда не было никаких сомнений, и Элин пришлось приложить не малые усилия, чтобы сосредоточиться на теме разговора. – И ты стал расспрашивать меня о пропавших чертежах. – И очень скоро убедился по твоему поведению, что ты не имеешь к ним никакого отношения. – В самом деле? – изумленно спросила она. – Да, cara, – тихо ответил он. – Но, разумеется, проверку это не исключало. Все говорило против тебя: требуемые цифры уже передали в отдел, и тебе вообще не надо было приходить; ты знала об отсутствии двух дизайнеров, заметив их в буфете; наконец, твоя связь с Пиллингерами позволяла тебе ориентироваться на нашем рынке. Однако чем больше косвенных улик указывало на тебя, тем больше я убеждался, что это не могла быть ты. Элин не сомневалась, что он говорил правду. Но прежде он врал ей именно в этом вопросе. – Ты по-прежнему так считал, когда вызвал меня к себе в конце того дня? – осторожно поинтересовалась она. – А было бы лучше, продолжай я допрос в отделе на глазах Хью Баррелла, уже потиравшего руки при мысли, что план его удался? – О, Макс, какой ты добрый! – воскликнула она в минутной слабости. Но быстро овладела собой. – Однако неделю спустя ты не дал волю своей доброте, когда вызвал меня снова! Тогда ты уже знал, совершенно точно знал, что я пальцем не трогала тех чертежей, что это сделал Хью Баррелл, и ты уже уволил его, но… – Пожалуйста, попробуй понять, милая Элин, – перебил ее сердитую тираду Макс. – Всю ту неделю твое лицо преследовало меня в Италии. – Эти слова заставили ее забыть о злости. – Когда мне сообщили, что Баррелл заснят на пленку, я решил – хотя Брайан Коул вполне мог уволить его без моего вмешательства – прилететь в Англию и сделать это сам. – Ты с-считал, что это твоя обязанность? – медленно спросила Элин. – Разумеется, себе я сказал именно так, – согласился Макс. – Но позже понял, что желание лично уволить этого мошенника было только поводом. На самом деле я хотел увидеть тебя. – Силы небесные! – прошептала она. – Поэтому, едва закончив с ним, я вызвал тебя. И когда – пожалуйста, верь мне, – когда я уже собирался рассказать тебе, как Хью Баррелл спрятал чертежи, больше для того, чтобы подставить тебя, чем с целью украсть их, я вдруг услышал, что на твой вопрос – «Обнаружен ли похититель?» – почему-то отвечаю: «К сожалению, нет». Элин была потрясена, узнав, до какой степени ненавидел ее Хью Баррелл, но речь сейчас шла не об этом. – То есть ты до последнего момента хотел сказать мне правду? – настаивала она, нуждаясь в полной ясности. – Да, верь мне, пожалуйста, – подтвердил он. – Но зачем?.. – недоумевала она. – Я сам не раз задавал себе вопрос, зачем мне понадобилась эта ложь, но ответить на него сумел лишь недавно. Тогда я знал только то, что я, не привыкший лгать, солгал. И что для прикрытия этой лжи нужно придумать повод, по которому якобы вызвал тебя. – Мучительную секунду он прямо смотрел ей в глаза, потом признался: – Я нашел этот повод, гладя на тебя – такую милую, такую честную. Я должен был возвращаться в Италию и понял, что хочу взять тебя с собой. – Ты… Я… – Элин остановилась, чувствуя, что голова у нее раскалывается от напряжения. – Ты потребовал, чтобы я ехала в Италию на учебу, – напомнила она. – По моей обмолвке ты понял, как я нуждаюсь в деньгах, и знал, что не смогу отказаться. Но была ли необходимость, чтобы я летела на учебу уже на следующий день, даже в тот же вечер, если бы вышло по-твоему? – Что я могу сказать? – Макс темпераментно, как-то очень по-итальянски пожал плечами, что вдруг показалось Элин ужасно милым. – Я хотел видеть тебя. Моя работа проходит в основном в Вероне, в Италии, твоя – в Пинвиче, в Англии. – Он вдруг улыбнулся. – Так не годится, Элин. Она сглотнула и постаралась сохранить остаток здравого смысла. – Но… – Голос изменил ей, и Элин попробовала еще раз: – Но все это время ты делал вид, что считаешь меня воровкой. – Да нет же! – запротестовал он. – Может быть, я не говорил, но все мои поступки… – Поступки! – оборвала она – и обрадовалась собственной вспышке гнева. Страсти Господни. – Ты… э-э… не хотел… уезжать? – спросила она, мгновенно вспомнив – как мгновенно вспоминалось все, связанное с ним, – что он неохотно уходил. Макс кивнул. – И не понимал себя, – признался он. – Видимо, мой инстинкт самосохранения позаботился о том, чтобы наши пути не пересеклись на следующий день. Но, – продолжал Макс с неотразимой улыбкой, – это не помешало мне распорядиться, чтобы Фелиция – ради твоего удобства, разумеется, – держала меня в курсе всех твоих действий, даже самых, на ее взгляд, обыденных. – Силы небесные! – вздохнула Элин. – Именно так, cara, силы небесные! В первую пятницу Фелиция доложила, что в выходные ты собираешься осматривать достопримечательности. Мне просто в голову не пришло, что ты можешь уехать за пределы Вероны. Догадайся я об этом, помешал бы и поездке в Больцано тоже. – Тоже? Я… – Извини, – перебил Макс, изучая ее лицо. – Извини. Во мне вспыхнула ревность, когда я узнал, что ты была в Больцано. – Ты… ревновал? – недоверчиво переспросила Элин. – Я знал, что ты ездила в Больцано не одна, – ответил он. – И подозревал, что твоим спутником был Тино Агоста. Ведь твой ужин с ним в пятницу вечером я предотвратил – придумал, что у меня заболела двуязычная секретарша. – Придумал! Но ведь она действительно заболела! Я несколько часов перепечатывала доклад, который нужен был тебе немедленно. Доклад, который… – Доклад, который Фелиция напечатала для меня по-итальянски за день до этого, – признался Макс. – Он вообще был не нужен мне в английском варианте. – Но… но… – Элин совсем растерялась. – Но я все больше и больше запутывался во лжи, – подхватил Макс. – Я наслаждался твоим присутствием в кабинете. Наслаждался, наблюдая, как твой острый ум вникает в доклад и увлекается им… – Он вдруг замолчал, глядя ей прямо в глаза. – Элин, моя милая, милая Элин. Пора тебе, наверное, использовать хоть часть своего острого ума, чтобы понять, что творится со мной. – Она проглотила комок в горле, и Макс, присмотревшись к ней, улыбнулся. – Ты все еще настаиваешь на том, чтобы сидеть так далеко? Что он сказал? Она услышала слова, но они были так неожиданны, что Элин не поверила своим ушам. – Ты хочешь, чтобы я подошла ближе? – спросила она, не шелохнувшись. Казалось, она прикована к месту. Он пошевелился, привставая, но она его остановила. – Нет! Сиди! – воскликнула она, испугавшись за его ногу. Макс снова сел, но глаза не отпускали ее, когда он тихо, но твердо спросил: – Ты идешь ко мне? – 3-зачем? – нервно отозвалась она и вцепилась в подлокотники кресла. – Затем, – сказал он серьезно и искренне, – что, признаваясь во всей своей прежней лжи, я не лгу, говоря, что… очень люблю тебя, amore mia, люблю всем сердцем. – О, Макс! – прошептала Элин, и, услышав чувство, прорвавшееся в этом коротком восклицании, он уже не мог усидеть на месте. – Нет, ты растревожишь ногу! – закричала она, увидев, как он привстал, вскочила и бросилась к нему. Она оказалась с ним рядом, как раз когда он выпрямился, и оказалась прямо в его объятиях. Он что-то нашептывал ей в ухо по-итальянски, и это звучало чудесно. Ей никуда не хотелось из его объятий, ее руки обхватили шею Макса, и так они двое стояли целую вечность. Потом он потребовал: – Дай мне посмотреть на тебя. – Он чуть отодвинулся и с восторгом выдохнул, вглядываясь в ее глаза: – О, Элин, Элин! Ты ведь чувствуешь то же, правда? Она смущенно кивнула, но этого было достаточно, и с криком радости он прижал ее к себе, и они простояли так еще вечность. Она чувствовала его губы на своих волосах, потом Макс чуть отодвинулся, чтобы покрыть нежными поцелуями ее глаза, запечатлеть теплый и нежный поцелуй у нее на губах. – О, Макс, – прошептала она с переполненным чувствами сердцем, когда он оторвался, чтобы посмотреть на нее. – Милая Элин, – пробормотал он и чуть качнулся. – Сядем? – торопливо предложила она. – Давай, – согласился он, – и ты расскажешь, как умудрилась, несмотря на все мои гадости, влюбиться в меня. – Они сидели, тесно прижавшись друг к другу на диване, рука Макса обнимала ее плечи, он несколько секунд пожирал глазами ее лицо, а потом напомнил: – Ты что, никогда не начнешь? – Какой ты строгий, – пошутила она, испытывая желание ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит. Неужели это происходит на самом деле? – Мне следовало бы догадаться, что я попала в беду, по тому наслаждению, которое почувствовала, услышав в бергамском аэропорту твое: «Привет, Элин!» Сейчас наслаждение светилось в глазах Макса, но ему этого было мало. – Продолжай, – потребовал он. – О чем же мне говорить? – спросила она. – Рассказать, как два дня спустя, когда мы ужинали вместе – после того как я закончила печатать доклад, настолько тебе необходимый, что мне пришлось задержаться после работы… – Она подчеркнула эти слова, радуясь его бесстыдной улыбке. – Врун несчастный, – сказала она с любовью. – Так что же ужин? – напомнил он. – Я смотрела на тебя – и вдруг у меня перехватило дыхание, – призналась Элин. – Из-за меня? – А из-за кого же еще? – улыбнулась она и продолжала исповедь: – Вскоре после этого – да тем же вечером – я поняла, что сделала нечто невообразимое. Я влюбилась в тебя. – Amore mia! Ты поняла тогда? – Она кивнула, а он обнял и поцеловал ее в награду. – Но почему же невообразимое? – спросил он. – Ну, не говоря уже о том, что ты никогда бы не полюбил меня… – Здесь ты, как видишь, ошиблась! – перебил он. – Верно, – согласилась она. – Сначала я подумала, что ты неисправимый ловелас. – Любимая моя Элин, – быстро проговорил он, – я обнял тебя тем вечером просто потому, что не мог удержаться. До тех пор мне всегда удавалось сохранять самообладание, но влечение к тебе победило самоконтроль. – Честно? – спросила она, широко раскрыв глаза. – Пожалуйста, верь мне – меня не интересует случайный секс, и уж тем более – с сотрудницей фирмы. Я гордился тем, что достаточно владею собой в этом отношении. Но ты… – Он запнулся и ухмыльнулся, отчего Элин затрепетала. – Тем вечером я ушел с мыслью, что в будущем лучше держаться от тебя подальше. – Что и было исполнено, – вспомнила Элин. – После этого я не видела тебя целую вечность. – Точнее – до среды, – подсказал Макс, и Элин внимательно посмотрела на него, начиная верить в происходящее. Она-то помнила, что это была среда, но, выходит, и он вычеркивал дни, в которые они не виделись. – Несмотря на твердое намерение не встречаться с тобой, я то и дело ловил себя на том, что без нужды прохожу мимо компьютерного отдела. – Макс, ты искал меня? – улыбнулась она, и он прервал рассказ, чтобы полюбоваться на нее и легонько поцеловать уголки ее рта, прежде чем завладеть ее губами в нежном поцелуе. – Я надеялся увидеть тебя, – признался он. – Что тебе и удалось. Я возвращалась с обеда и… – И, обменявшись со мной двумя-тремя фразами, проплыла мимо, задрав нос, а я… я впервые убедился в том, что, каковы бы ни были мои чувства к тебе, их ни в коем случае нельзя назвать мимолетными. – Значит, – вздохнула она, – значит, ты еще не знал тогда, что… э-э… любишь меня? – Любил и восхищался, cara mia… – поправился он и покачал головой. – Но тогда я еще не знал, что это за чувства. Знал только, что не могу быть счастлив, видя холодной твою рожицу. Может, ты удивишься, но я снова решил держаться подальше от тебя. – После этого я не видела тебя целую неделю. – Так ты тоже считала? – радостно спросил он и, когда Элин рассмеялась, наслаждаясь этой радостью, скорбно продолжил: – Милая моя Элин, поверишь ли, ты не выходила у меня из головы. В следующую среду я нарочно поехал на работу позже обычного и повернул зеркала машины так, чтобы, сидя в ней, увидеть, когда ты появишься. – Так она была не случайной – та встреча! – ахнула она. – Совсем не случайной, – твердо заверил он. – Но, больше всего на свете желая поговорить с тобой, я обнаружил, что не могу держаться естественно в твоем присутствии. По крайней мере не мог, – уточнил он, сухо улыбнувшись, – пока не услышал, что ты осматривала достопримечательности в Больцано, после чего – поскольку ты, очевидно, была там с каким-то мужчиной – я пришел в ярость от ревности! – Как здорово! – просияла Элин. – Я тебя задушу поцелуем за эти слова, – мрачно пообещал Макс, впрочем, довольно, ухмыльнулся, когда она счастливо рассмеялась, услышав такую угрозу. – Но все по порядку! – напомнил он. – Дальше я узнал от Фелиции, что ты собираешься провести выходные с Тино Агостой… – Мы должны были остановиться в разных комнатах, – поспешила уточнить Элин. – Вы не должны были останавливаться в одном городе! – твердо заявил Макс и, к ее полному изумлению, добавил: – Мне не составило труда найти повод, чтобы отправить его на эти выходные в противоположном от Кавалезе направлении. – Так курсы подстроил ты? – Глаза Элин стали огромными от наслаждения. – Ты моя, а не его! – ответил ей Макс с пугающей властностью. – Первой моей мыслью было уволить его немедленно, но потом проснулось чувство справедливости. – И ты просто отослал его, – заметила Элин, но тут удивилась другому. – А что за странное совпадение, что ты тоже оказался в Кавалезе в те выходные? Макс хитро глянул на нее и признался, не в силах сдержать улыбку: – Не было никакого совпадения, cara. Просто я «случайно» оказался неподалеку от тебя в конце рабочего дня в пятницу. Придя в себя от сообщения, что ты все-таки едешь кататься на лыжах, я вспомнил, что и сам давно не был в горах. – Ты до этого не собирался… – ахнула она. – Конечно, не собирался, – согласился он. – Но мне не составило никакого труда позвонить другу и договориться с ним относительно шале. Я поехал в Кавалезе рано утром в субботу и провел немало времени в безуспешных поисках. – Ты искал меня! – Я прочесывал город, пока не пришел в ярость оттого, что так одержим тобой. В конце концов, решил, что с меня хватит, что ты, наверное, поехала в Гермис… Но и там тебя не оказалось. Находясь уже в полной прострации, я решил, что физические упражнения могут пойти мне на пользу, и сел в кресло канатной дороги, чтобы подняться выше. Было уже поздно прыгать, – улыбнулся он, – когда я увидел тебя направлявшейся к тем деревьям. – Ты увидел меня с канатной дороги? – переспросила она. – И, боясь снова потерять тебя, никак не мог дождаться, пока это чертово кресло прибудет на место. – Ага, – вздохнула она и вспомнила: – А я вышла на лыжный спуск. Он помотал головой. – Это я спускался не там, где положено. Но мне было необходимо добраться до тебя. Совершенно необходимо, – нежно сказал он. – И меня немыслимо обрадовал твой страх, когда, стараясь избежать столкновения, я повернул слишком резко и не удержался на ногах. Я был так рад этому страху, – жульнически улыбнулся он, – что, хотя со мной все было в порядке, вдруг услышал, что заверяю тебя в обратном. – Негодник! – с любовью воскликнула она. – Это точно, – согласился Макс. – Но – пусть я не понимал природы своих чувств к тебе – я точно знал, что не хочу, чтобы ты жила в какой то гостинице, пока я в одиночестве сижу в шале. После ужина и последовавшего за ним разговора я был совершенно очарован тобой. Потом, моя милая, дорогая Элин, мы начали заниматься любовью, и я пропал. Элин пребывала в мире грез и вовсе не хотела возвращаться оттуда, но, вспомнив, как все это было, просто не могла не спросить: – Макс… я… э-э… слишком… поторопилась? – Слишком поторопилась? – серьезно переспросил он, вглядываясь в ее взволнованное лицо. – Что ты имеешь в виду, cara? – мягко спросил он. Элин сглотнула, но отступать было поздно. Макс хотел, чтобы она его поняла, хотел избавиться от всех недоразумений… И она хотела того же. – Когда мы… э-э… любили друг друга… я подумала, что ты… э-э… остановился, потому что я слишком быстро сдалась… – Она замолчала, увидев его изумленное лицо. – Нет! – с чувством воскликнул Макс. – Вовсе не поэтому! – запротестовал он. – Любовь моя, неужели ты не понимаешь, что я забыл обо всем, наслаждаясь твоим теплом, твоей естественностью? Пока ты не произнесла слов «Я никогда еще не хотела мужчину», я не думал ни о чем, кроме нашего общего восторга. – Мои слова все испортили? – нерешительно спросила она. – О, Элин, Элин! – воскликнул Макс, прижимая ее крепче. – Ты ничего не испортила! Я с ума сходил от желания. Но когда ты сказала это, я вспомнил, что буду у тебя первым, что лишу тебя невинности. Я не стал желать тебя меньше, но не знал, как отнестись к этому. Единственное, в чем я был уверен, так это что наш разговор о твоей семье, о твоей боли от неожиданного развода родителей сделал тебя беззащитной. А вдруг наутро ты возненавидишь меня за то, что – беззащитная по моей вине – отдалась мне? – О! – вздохнула она в восхищении. – О, Макс, ты и вправду чудесный! – Говори мне это всегда, – улыбнулся Макс. Они поцеловались и сидели, тесно прижавшись друг к другу, пока, будто решив разобраться со всем сразу, Макс не признался: – Я не слишком хорошо чувствовал себя в воскресенье утром. – Конечно! После ночи на жесткой кушетке… – вспомнила она. – Если бы только это, – сказал он. – К тому времени ты настолько завладела мной, что я уже не знал, на каком свете нахожусь. Но одно мне было ясно: ты должна быть рядом. Что было невозможно, потому что при виде тебя меня охватывало непреодолимое желание – обнять тебя и не выпускать из своих рук. Но накануне вечером я уже обнимал тебя, а вышло из этого то, что вышло… – Поэтому ты стал держать меня на расстоянии, – вставила Элин. – Поэтому вместо приятной беседы мы обменивались колкостями, – согласился он. – Мы поехали на прогулку, и я узнал, любимая моя, что из-за страха перед долгами ты продала машину. Я чуть не умер от сострадания, услышав это, но ты снова огорошила меня, обвинив в разорении Пиллингеров. Ты все еще считаешь виноватым меня? – мягко спросил он. Элин помотала головой. – Крушение надвигалось давно, – признала она и продолжала, не желая оставлять ничего недосказанным: – Я не раз говорила Сэму, как плохо обстоят дела, но, наверное, мне не хватило настойчивости. Когда Хаттон, наш главный оптовик, обанкротился, задолжав нам многие тысячи, и после этого поставщики отказали нам в кредите, мы уже не могли удержаться на плаву. Э-э… между прочим, Гай, мой сводный брат, подал заявление в твою фирму – на место Хью Баррелла. – Ну так мы проследим, чтобы он получил это место. – О, Макс, – просияла она, любя его еще больше. – Но Гай действительно блестящий дизайнер, – сочла необходимым добавить Элин. Тем больше причин принять его на работу, – улыбнулся Макс и, наслаждаясь ее радостью, продолжал: – Когда твой отчим оправится настолько, что будет в состоянии говорить со мной на эти темы, я мог бы обсудить с ним возможность сотрудничества. Я предложил бы ему место консультанта по художественному конструированию в моей фирме. – Правда? – возбужденно воскликнула она. – Я уверен, что у него огромный опыт, накопленный годами, и этот опыт не должен пропадать даром, – пояснил Макс. – Но любимая, – продолжал он, не спуская с нее нежного взгляда, – сейчас ты интересуешь меня больше, чем кто-либо иной, так что вернемся к нашему разговору. Знай же, что тогда в Кавалезе я был так переполнен чувствами, что ничего не соображал. – Но что-то же вернуло тебе способность мыслить? – Увесистый лыжный ботинок, который швырнула в меня некая зеленоглазая блондинка. Тогда я понял, что, черт возьми, мои душа и тело принадлежат этой женщине! – Так вот когда ты понял! – Я любил тебя почти с самого начала – теперь я знаю. Но тогда это было как вспышка яркого света, в котором я увидел, что люблю тебя, – и не смог бежать за тобой… потому что ты меня покалечила. – Прости, прости, прости, – взмолилась она и потянулась, чтобы смущенно поцеловать его. – Любимая Элин! – прошептал он и долго целовал ее. Когда он оторвался от нее, щеки Элин были пунцовыми. – На чем я остановился? – спросил он сдавленным голосом. – Ты меня спрашиваешь? – удивилась еще не пришедшая в себя Элин. Ее развеселил смех Макса. Но тут он вспомнил: – Да, так вот. Я был совершенно не в состоянии передвигаться – я был привязан к дому. – О, Макс! – воскликнула Элин, снова приходя в ужас от мысли, что все это сделала она. – Прости меня! – Ты лучше потом поцелуй меня, – предложил он, ухмыльнувшись, и продолжал: – Дома, сходя с ума от мыслей о тебе, я попытался сосредоточиться на чем-то другом и позвонил Фелиции – распорядился отменить мою поездку в Рим и привезти мне работу. – Он улыбнулся. – Но ты настолько завладела моими мыслями, что, прежде чем Фелиция добралась до меня, я уже звонил тебе. Я хотел попросить, поскольку не могу приехать сам, чтобы ты приехала ко мне. – Милый, – горевала она, – а я бросила трубку. – Кажется, я упоминал твой дивный темперамент… – великодушно простил он ее. – Тем не менее я выяснил, что новость о моей травме уже достигла тебя и что ты ей не поверила. – Нет, – призналась она. – И кто бы мог винить тебя за это? Однако, поскольку реакция на новый звонок была бы прежней, мне оставалось только ждать. Завтра, говорил я себе, ты все узнаешь. – Фелиция?.. – догадалась Элин. – Поскольку ты не мог ступить на ногу, ты решил, что назавтра Фелиция, возможно, расскажет мне обо всем? – Что значит «возможно», милая Элин! – возмутился он. – Я все продумал еще до ее приезда. Она должна была особенно подчеркнуть серьезность моей травмы, рассказать, как я споткнулся о лыжный ботинок, и тогда, я надеялся, ты более благосклонно выслушаешь мое официальное предложение. Официальное предложение? У нее екнуло сердце. Как волшебно это звучит, даже если означает только – на его латинский манер – начало ухаживания за ней. – Милый мой! – вздохнула она, и Макс поцеловал ее с таким упоением, что потом лишь усилием воли заставил себя вернуться к рассказу. – Можешь ли ты представить мое изумление, – проговорил он, мрачнея от воспоминаний, – представить, как я был ошеломлен, когда приехала Фелиция и в ответ на мой вопрос о том, откуда ты узнала о «растянутой ноге», рассказала о твоей утренней просьбе – перевести обратно в Англию! Когда Фелиция уточнила, что ты обратилась к ней с просьбой до того, как она сообщила тебе о «второй» травме, мне стало ясно: я причинил тебе страшную боль и ты уезжаешь из Италии именно поэтому. – Так оно и было, – призналась она. – Больше никогда в жизни я сознательно не причиню тебе боль, – поклялся он и едва ли не торжественно запечатлел поцелуй у нее на лбу. – Кроме того… гм… – Элин пришлось откашляться, чтобы договорить признание до конца. – Кроме того, я безумно ревновала тебя к Фелиции. – Ты ревновала? – просиял он. И только потом поразился: – К Фелиции? – Ну да, ну да, я знаю, что ошибалась, но… я ведь тоже с ума сходила по тебе – не забывай об этом. Когда Фелиция сказала, что у тебя травма – а я не поверила в это ни на секунду – и что через несколько минут она едет к тебе домой по какому-то делу, я просто сложила в уме два и два и получила, естественно, пять. – Прощаю тебе только потому, что ты испытала эти адские муки ревности, – великодушно постановил он. Но все же поинтересовался: – Так ты поэтому сбежала из Италии, не сказав никому ни слова? – Ну, не только поэтому, – призналась она. – Мне было больно, меня мучила ревность, ты отказался от меня и… – Она замолчала, когда Максова рука прижала ее и полился такой эмоциональный поток итальянской речи, что Элин без перевода догадалась – он уверял ее, что никогда не смог бы отказаться от нее. – Так или иначе, – подытожила Элин, улыбкой говоря ему, что боль прошла, – твой телефонный звонок был последней каплей. – Cara! Любимая моя, – растроганно проговорил Макс. Он целовал ее, он гладил ее лицо чуткими пальцами. – Любовь моя! – выдохнула Элин и, чувствуя, что настоятельно нуждается хоть в капле юмора, спросила: – На чем я остановилась? – Ты полетела в Англию, – напомнил он. – Вот не ожидал, что ты выкинешь такую штуку, прежде чем я успею почтительнейше объясниться с тобой. – Пожалуй, ты не совсем ошибался, говоря о моем темпераменте, – проворковала Элин. И спросила: – Кстати, как ты узнал о том, что я улетела? – Ну, это было просто. Гораздо труднее было понять почему. Ты оставила ключ от квартиры портье. Он позвонил моему личному секретарю на следующее утро и спросил, держать ключ при себе или передать ей. Фелиция позвонила Тино Агосте, который сказал, что ты никогда не опаздывала на работу, но тебя еще нет, а вчера ты ушла раньше из-за мигрени. – Мигрень я придумала, – призналась Элин. – Вы слишком много врете, мисс Толбот, – заявил Макс. – Сам такой! – воскликнула она и рассмеялась, но тут же посерьезнела. – Значит, когда Фелиция в следующий раз позвонила тебе, она уже знала, что я улетела в Англию? Макс кивнул. – Сначала я не мог поверить. Потом понял, как обидел тебя мой обман. Значит, тебе было настолько больно, что эта боль победила даже страх перед долгами, ведь ты же фактически бросила работу! Новость я услышал в половине одиннадцатого по итальянскому времени. В десять тридцать пять мой мозг работал с такой скоростью и производил такие расчеты, что я едва вспомнил номер нашего телефона в Пинвиче. – Ты начал подозревать… Ты звонил сюда? – спросила Элин, отчаянно пытаясь угнаться за его мыслью. – Было ясно, что с такой ногой я не смогу добраться до Англии сам. Не забывая ни на минуту о том, как ты боишься долгов, я собирался связаться с отделом кадров и передать указание, чтобы жалованье по-прежнему переводилось в твой банк. – Силы небесные! – воскликнула Элин в изумлении. – Но не успел я произнести твое имя, как мне сообщили, что четверть часа назад Элин Толбот подала заявление об уходе. «То есть сегодня мисс Толбот на работе?» – спросил я, просто не поверив услышанному. – Я… э-э… Гай, мой сводный брат, решил, что я своей безответственностью бросаю тень на всю семью и, следовательно, лишаю его шансов получить работу в твоей компании, – объяснила она. – Милая, милая Элин, значит, ты сделала это для него? Ну, неважно, – продолжал Макс. – Услышать, что ты еще там, узнать, что ты будешь там с понедельника до пятницы на протяжении следующих четырех недель, уже было для меня каким-то облегчением. У меня, конечно, был твой адрес, но до сегодняшнего дня, когда я, наконец, смог надеть на ноги туфли – да и то на пару размеров больше, их добыла для меня моя славная экономка, – я никуда не выходил. – Так сегодня первый день, когда ты смог надеть хоть какие-то туфли? – Да. И тотчас же поспешил сюда, чтобы добраться до тебя и… – он замолчал и глубоко заглянул ей в глаза, – и, скорее всего, остаться в дураках. – Ты думал, что я не люблю тебя? – Ты не поверишь, насколько я измучился сомнениями. Когда я прилетел сюда и как-то сумел взять себя в руки, мне до боли захотелось услышать твой голос. Я набрал номер – и снова начал сомневаться… от резкости твоего тона. Поэтому и мой тон стал резким. – Ты не собирался говорить со мной так? – Ни в коем случае! Я десятки раз перед тем повторял твое имя. «Элин, не могла бы ты?..» «Элин, могу я тебя попросить?..» «Это Макс, Элин… Элин, мне нужно за столько просить у тебя прощения – не могла бы ты прийти ко мне?» И что же я сказал?! – «В мой кабинет, мисс Толбот! Немедленно!» – рассмеялась она. – Милая, милая моя мисс Толбот, – прошептал он. – Я так люблю тебя! – Он сжал ее в объятиях, и они целовались до бесконечности. Потом Макс оторвался от нее и, глядя в ее пылавшее лицо, сказал нежно, чуть охрипшим голосом: – Милая, я вел себя так неправильно, что сейчас мне очень важно сделать все как следует. – Он посмотрел на нее долгим любящим взглядом и произнес: – Поэтому сейчас, моя любимая, я хотел бы, с твоего позволения, поехать с тобой и быть представленным твоей семье. – Моей с-семье? – опешила она. – Точнее, за отсутствием твоего отца – твоей матери, – пояснил он. – А! – воскликнула она, и ее округлившиеся зеленые глаза стали еще больше. – Х-хорошо… конечно… – заторопилась она. – Я рада буду познакомить тебя со своей семьей, но… но как же твоя нога? – Моя нога? – Ты сможешь идти? – обеспокоенно спросила она. На дороге к ее дому были ухабистые участки. Даже поездка в такси, вероятно, окажется болезненной для его ноги… – Я смогу идти, – заверил он ее, и лицо его стало торжественным. Она и так не отводила глаз, но туг просто впилась в него взглядом, услышав: – И сделаю все для того, чтобы в один из дней на следующей неделе предстать вместе с тобой перед церковным амвоном. – Перед церковным амвоном! – воскликнула она звенящим голосом. – Аmоre mia, – прошептал Макс, – а о чем же я говорил тебе все это время, если не предлагал стать моей женой? – Женой! Сердце Элин застучало оглушительно… И вдруг она заметила в глазах Макса нечто похожее на панику, когда он спросил: – Ты пойдешь за меня, Элин? – Милый мой! – воскликнула она. Разве можно отказаться! Она расцвела счастливой улыбкой. – Э-э… пожалуй, нам действительно стоит съездить к моей матери… – Этим все было сказано, и Макс закрыл ей рот поцелуем.