Косилась робко, не хотела говорить - еще целуя в дверях, поняла, что у него случилось что-то особенно скверное, значит, сначала накормить, напоить. Баньку истопить не выйдет, правда. Расспросить уже потом, сытого и обогретого, как подобает в порядочной русской сказке. И так хотела промолчать, что в ответ на шуточную похвалу "ешь как за двоих, вот и молодец", ляпнула:

– За двоих и есть...

– У нас кто-то подался в постники...
– подхватил Владимир, застыл на середине фразы, сморгнул.
– Что?!

Уставился, как рентгеновский аппарат, словно надеялся что-то разглядеть, и стал наливаться сизой венозной кровью.

– Я тебя правильно понял?..
– спросил придушенным голосом.

– Думаю, да, - кивнула Анна; что уж теперь идти на попятный?
– Я сама была несколько удивлена...
– О таблетках, видимо, просроченных, и о том, что грешила на холод и отсутствие витаминов, с ним говорить было невозможно, неловко: не доктор Митрофанов же.
– Так получилось. Ты не волнуйся...

Дальнейшее удивительно напоминало сцену из немой черно-белой фильмы столетней давности, где все немножко рвано, ускорено, герои бегают в тесных декорациях, появляются надписи типа "кричит", "вздыхает", "стонет", а музыку выцеживает из разбитого рояля тапер синематографа.

Герой, пробегая кухню по диагонали: "Что значит - не волнуйся? Ты с ума сошла? Ты чем вообще думала? Как можно было допустить? И именно сейчас!.."

Героиня, сидя за столом: "Володя, ну что ты так паникуешь?"

Герой драматически хватается за голову и рвет на себе волосы: "Черт тебя побери! Мало мне всего остального наследства? Нет, я же думал - ты взрослая, ты хоть что-то понимаешь! А ты как кошка! Что сказал бы твой отец?"

Героиня, сидя за столом: "Володя, не кричи. Отец, наверное, был бы рад..."

Герой заламывает руки, крупным планом - искаженное страданием лицо. Табличка: "Разгневанно кричит". "Чему?! Он, дорогуша, просил позаботиться о твоем благополучии, а ты этим воспользовалась... И где была моя голова, когда ты тащила меня в постель?! Но тебе же было надо!"

Героиня, сидя за столом: "Володя, я здоровая женщина, Иван Аркадьевич сказал..."

Герой выбегает вон, хлопнув дверью. Падает горшок. Календарь раскачивается на гвозде и повисает криво.

Табличка, изображающая мысли героини: "Нет, я знала, что мужчины из-за этого переживают, но чтобы так..."

Конец фильмы.

Анна хихикнула и принялась собирать посуду. Дурное дело - есть в кухне, так и совсем опуститься недолго, но столовую ведь не протопишь, а кто же садится за стол в пальто?..

Сытые, но мерзлявые ротвейлеры военной части вяло перелаивались через ограду с привычными ко всему, но голодными деревенскими кабыздохами. Концерт этот шел каждую ночь и стал обыденным фоном, как гудение форсунок в котельной, лязг раздвижных складских ворот, журчание воды в батареях, сигналы грузовиков, скрип оторванного ветром кровельного листа, топот марширующей роты, скрежет скалываемого льда, хрип строевой песни и брань прапорщика. Ритмичный шум человечьей жизни был привычен и незаметен, как собственный пульс, но отсутствие его означало наступление смерти. Это понимали даже собаки, перебрасывая через заснеженное поле простую весть "Мы живы, а вы?". "И мы, а вы?".

Устроить "облавную охоту на Джонов Смитов" предложил Берг. Это было с его стороны естественно - за охрану чудом еще чихавших железных дорог отвечал он, и организованные разбойные нападения на поезда и станции были его персональной головной болью. Не менее естественно было то, что предложение Берга с ходу поддержал Ульянов, потому что Ульянов поддерживал любые меры по наведению порядка - и любые меры, которые напоминали северо-западному военному округу, что он, вообще-то, представляет собой единую административную единицу.

Естественно, но все же слегка удивительно было то, что к делу удалось подключить разнообразное городское начальство - от Выборга до Подпорожья и на юг до Луги. Конечно, города и поселки страдали от разбоя не меньше, но за последние два года военные отвыкли от подобного здравомыслия.

Подполковник Ульянов носился по округу как штопальная игла - собирал, организовывал, договаривался, - и всем наблюдавшим и участвовавшим становилось много понятней, как его двоюродный прадед умудрился из ничего соорудить революцию в Германии. Конечно, вслух при монархисте Ульянове никто этих выводов не делал, - себе дороже.

Зайцеву же приходилось сдерживаться куда чаще, ибо никаких сомнений не было, что кровь потомственных инсургентов заговорила в подполковнике громко и отчетливо, а что заговор - в пользу правопорядка, так это мелочи уже.

Охота назначена на пятое, нужная дезинформация скормлена, ушла и, вроде бы, сработала, из питерских о готовящейся операции предупредили только жандармский корпус, в виде любезности. Как-никак, пока последний государь в очередном приступе реорганизаторства не отдал армии железные дороги, это было жандармское дело. Только вытянули разбойнички счастливый билет... временно. Потому что охота назначена на пятое, и под это согнали технику и людей, а вот второго в Петербурге быть событиям. Как раз все службы после Нового Года отходить начнут... и тут их и приложит. Конечно, и праздники нынче не те, и вооруженный народ, и погода выступлениям не способствует, но, с другой стороны, Зайцев ведь сам обстановку в городе разъяснял - и в заводских кварталах тоже, и не только. Там понимают уже, что весна - это не когда солнышко, это когда еда совсем кончается... а они в любом губернаторском списке - последние. Помрут - баба с возу. И понимание это рванет обязательно, так или иначе. Надолго не хватит, но нам много и не нужно.