Шрифт:
– Думаю, это маловероятно, – сказал он. – Кроме того, не очень хорошо бросать тень на своих товарищей, когда вам не известно ничего определенного.
Валерий представил себе, что со стороны выглядит ябедником, и залился краской.
– Я на товарищей не бросаю, – неловко выговорил он. – Мои товарищи подобным не занимаются.
– Надеюсь, – сказал директор. – Вы, кстати, из девятого «А»?
– Да.
– Ну, вам пока не приходится гордиться своими товарищами, – заметил Андрей Александрович и, не отпуская Валерия, поведал незнакомой женщине, слушавшей их разговор, историю «самовольства» в 9-м «А». – И это произошло в начале урока одной из лучших наших преподавательниц – Ксении Николаевны, – подчеркнул он, делая жест в сторону Ксении Николаевны, которая проверяла тетради за маленьким столом в глубине учительской.
Ксения Николаевна ниже склонилась над чьим-то сочинением.
– Вот чем приходится радовать товарища инспектора, – закончил Андрей Александрович, с укоризной подняв глаза на Валерия. («Так это инспектор вовсе...» – подумал тот.) – Что можете сказать?
Валерий ничего не мог сказать. Он только понял вдруг, что строгость, с которой директор говорил сейчас о самочинстве, – напускная; что директору едва ли кажется ужасным и беспримерным переселение его товарищей на соседние парты. Просто Андрей Александрович хвалится сейчас перед инспектором, но не открыто, а очень хитро: ведь если даже такое пустяковое происшествие для его школы – чрезвычайное, то как же замечательна – должен подумать инспектор – эта школа!
Валерий повернулся, чтобы выйти из учительской, но Ксения Николаевна остановила его:
– Подождите меня, Саблин, одну минуту.
Она сложила тетради в портфель и вышла вместе с Валерием. В коридоре она сказала:
– Не пойти ли нам с вами без долгих отлагательств туда, где вас вчера остановили эти... удальцы-молодцы?
– А зачем, Ксения Николаевна? – удивился Валерий.
– Как – зачем? Если есть в этой компании наши старшеклассники – узнаю их. Что-нибудь им подходящее скажу. Если не наши – разведаю, что за молодцы такие.
Валерий замялся. Она спросила просто и не обидно, как о житейском:
– Может быть, вы побаиваетесь? Тогда не стоит, конечно.
– Так я не за себя – за вас, – ответил Валерий.
Он вообразил себе на минуту, как грузная, седая Ксения Николаевна, в своем тяжелом пенсне с очень толстыми стеклами, пытается усовестить хулиганов...
Ему захотелось как-нибудь предотвратить эту бесполезную встречу. Пока он подбирал слова, Ксения Николаевна сказала:
– Давайте условимся: вы, что бы ни было, ни во что не ввязывайтесь. Предоставьте уж все мне.
...У ворот двора, где накануне остановили его и Игоря, никого не было. Валерий был немного разочарован. К тому же слегка беспокоило: не подумает ли Ксения Николаевна, что он все придумал?
– Никого нету, – сказал он виновато.
– И запал наш зря пропал, – заметила Ксения Николаевна, коротко, устало рассмеявшись. – Что же... значит, в другой раз.
– Да, конечно... – Валерию все-таки неловко перед учительницей. – А вам вообще-то не в эту сторону нужно было?
– Это совсем неважно, – говорит Ксения Николаевна бегло и другим голосом продолжает: – На будущее давай условимся: нужно что-нибудь – обращайся ко мне. Если я не в школе, то дома. И вот мой телефон. – Она записывает номер на листочке, приблизив к нему стекла пенсне. – Пожалуйста.
– Спасибо... А вы – наш классный руководитель?
– Да, взяла ваш класс, верно. Всего хорошего, Валерий.
– До свидания.
– Будь здоров!
Они расходятся в разные стороны. Один раз Валерий оглядывается вслед учительнице, потом идет быстрее.
...Дома Валерий застает мать.
Он знает наперед, что она спросит:
«Все благополучно?»
Мать всегда осведомляется об этом со жгучим, но мгновенно гаснущим, едва он ответит утвердительно, интересом. Подробности ей неважны. А Валерий иногда не прочь бы – сегодня особенно – поговорить подробно. Поэтому на всегдашнее: «Все благополучно?» – он пожимает плечами и, точно раздумывая, произносит:
– Я бы, пожалуй, мам, на завод работать пошел...
(Уходить из школы на завод он не собирается. Это просто попытка заинтересовать, вызвать расспросы о школе.)
Для Ольги Сергеевны его слова – совершенная неожиданность. Но она спокойно спрашивает только:
– На какой же завод?
– Ну, на какой... На Второй часовой, например, учеников набирают.
Мать нарезает круглый домашний пирог (сегодня суббота), наливает чаю себе и Валерию.
– Ты решил стать часовщиком? – спрашивает она, напирая на слово «решил».
И Валерий еще раз убеждается: с матерью можно говорить только напрямик.
Он сказал о заводе – значит, она станет расспрашивать, в каком цехе он будет учеником, долго ли продлится его ученичество, сколько времени займет езда до Второго часового. Вопроса «Тебя тянет на завод или тебе не по душе в школе?» она не задаст: она никогда не задает наводящих вопросов и сама не отвечает уклончиво.
– Понимаешь ли... – тянул Валерий, соображая, как бы перевести разговор на свою школу. – Вообще-то говоря...