Шрифт:
– Виноват, – опомнился Ляпунов, – само вырвалось... Я к тому, что...
– Постой, – прервал Гайдуков. – Где к тебе, в конце концов, прилипло это самое... то, что само вырывается?
– Слышал от одного типа, – ответил Ляпунов, – по амнистии его выпустили. С нашего двора. Там такая компания! – Ляпунов присвистнул. – На мокрое дело пошли бы – я и то б не удивился.
– А что такое «мокрое дело»? – робко полюбопытствовали притихшие девочки.
– Убийство, – снисходительно пояснил Ляпунов.
– И эти все... они, значит, у вас во дворе скрываются? – спросила, понизив голос, девочка, сокрушавшаяся по поводу разболтанности пятиклассников.
– Почему скрываются? – возразил Ляпунов. – Они по вечерам во дворе в карты режутся – всему дому слышно. Тут и употребляются, как Зинаида Васильевна называет, жаргонные словечки. А чтоб расплачиваться, им деньги нужны. Я и думаю: не они ли у малышей в карманах шарят?
– Ты предполагаешь, они рецидивисты? – осведомился Станкин.
Ляпунов в раздумье покачал головой.
– Там, по-моему, разные... – начал он и запнулся. – Ребята, только чтоб никому! По-честному!
Ребята тесно обступили Ляпунова.
– Ну? – проговорил Валерий.
И тогда Ляпунов рассказал, что «тип» пробовал его приваживать. В карты играть звал. Намекал, что можно бы здорово подзаработать...
– А зачем мне, когда мне отец, сколько прошу, дает? – прервал себя в этом месте Ляпунов.
– А если б отец мало давал? – холодно спросил Станкин.
– Все одно себя марать не к чему, – ответил Ляпунов и продолжал: – Когда я наотрез отказался, он и говорит: «Напрасно гнушаешься, из твоей же школы ребята с нами контакт держат».
Игорь и Валерий молча переглянулись.
Ляпунов снова попросил ребят не болтать.
И, как бы оправдывая настойчивость повторной просьбы, напоследок заметил:
– Жизнь-то все же одна... – Попрощавшись, он скрылся в воротах своего дома.
После этого девочки спросили, не проводят ли их мальчики до дому. Теперь ведь с каждым днем темнеет все раньше. Вопрос был задан почему-то вполголоса.
Валерий, Игорь и Стасик Станкин охотно взялись проводить девочек.
– А скажите, – обратился к девочкам Станкин, – до этого года... собственно, до того, как мы стали учиться вместе, у вас в школе и правда все было замечательно? Тишь да гладь?..
– Тиши... то есть тишины, может быть, было действительно больше, – сказала одна из девочек.
– И скуки, – добавила Лена. – Успеваемость, средний процент успеваемости... – произнесла она монотонно и сделала гримасу.
– Но с дисциплиной небось гладко? – спросил Валерий.
– Да ничего, – сказала неохотно Лида Терехина. – По-всякому...
– А вы между собой не дрались? – осведомился Гайдуков с большим любопытством.
– Это-то нет. Но вообще...
– Для чего вспоминать?! – перебила Лена.
Все замолчали. Видя, что девочки немного приуныли, мальчики попытались возобновить полушутливый и веселый разговор, который завязался вначале.
– Дети! – предложил Гайдуков. – Повторим наказ новоиспеченному. Итак... – Игорь окинул всех взглядом, как дирижер, проверяющий готовность оркестрантов. – Итак: задача Валерия – добиться, чтоб пятый «Б» был достоин нашей школы, которая уже много лет служит...
– ...примером всем школам района! – хором закончили девочки эту хорошо знакомую фразу.
...Когда ребята по очереди довели до самых дверей всех девочек, кроме Лены, Гайдуков толкнул в бок Станкина и сказал:
– Лена, мы со Стасиком немного торопимся. Одно дело у нас... Так тебя Валерий один проводит. Охрана вполне надежная: боксер высокого класса!
И Валерий внезапно остался с Леной наедине.
– Ты на самом деле боксер? – с интересом спросила Лена.
– Учусь пока, занимаюсь в секции.
– Давно?
– Год.
Она оглядела его профиль.
– Говорят, у всех боксеров носы приплюснутые, – сказала Лена, – а у тебя, по-моему, обыкновенный, курносый.
– Не сломали еще, – пояснил он сухо.
– Удалось сберечь?
Разговор о собственном носе, сбереженном и курносом, был для Валерия отчаянно труден.
– Да, – ответил он. – Вот я хотел тебя спросить... – Он еще не знал в эту секунду, о чем спросить, но «переменить пластинку» нужно было немедля. – Действительно, Макаренко называет мальчишек пацанами?..
Лена в упор посмотрела на Валерия так, будто он совершил нечто невообразимое, непростительное.
«Что такое?» – встревожился он.