Гермия смеялась, зная, что это правда.

– Или, – продолжала миссис Брук, – нам пришлось бы обратиться к бедной старой почти слепой мисс Канингэм, которая раньше была воспитательницей, чтобы она помогала тебе с другими предметами, которые тебе необходимо знать.

– Я понимаю тебя, мама, – отвечала Гермия, когда ей было четырнадцать лет, – и я очень благодарна за все, чему может научить меня мисс Уэйд. Но все-таки мне кажется, что библиотека в усадьбе еще важнее для меня, чем даже уроки.

Засмеявшись, она добавила:

– Куратор библиотеки, который работает у дяди Джона, сказал, что, кроме меня, никто не интересуется их книгами, и когда он составляет список книг, нужных для библиотеки, я уверена, что он включает в него те книги, которые понравятся мне.

– Это большое счастье, – улыбнулась миссис Брук.

И этой привилегии Гермия тоже теперь лишилась.

Ей нетрудно было пойти в библиотеку, особенно в отсутствие дяди и тети.

Но она чувствовала, что нехорошо пользоваться книгами людей, если, она сама для них нежелательна.

Она гордо убеждала себя, что сможет – так же, как намеревался Питер – добиться всего, не полагаясь на своих родственников.

После ленча ее отец, усевшись в старомодный кабриолет, в который была впряжена молодая норовистая лошадь, купленная им недавно дешево у одного из фермеров, поспешил к миссис Грэйнджер.

Гермия же, взяв бутылку микстуры от кашля, составленной ее матерью, отправилась пешком к домику, в котором жила миссис Барлес.

Целительные средства, которые ее мать приготавливала из растений в виде мазей и настоек, пользовались в деревне большой популярностью.

Но Гермия подозревала, что старушки, уверенные в шалостях Дьявола в лесах, считали жену викария Белой Колдуньей.

– Твоя матушка – чародейка. – сказала Гермии одна из них на прошлой неделе, – а может, у нее особое волшебство!

Она посмотрела на Гермию с тем выражением глаз, которое ясно говорило, что она имеет в виду.

– Мама верит, что Бог дал нам в природе исцеление от всего, – сказала она твердо. – Крапива жжет нас – и Он сотворил щавелевый лист, смягчающий боль.

Гермия использовала этот довод и раньше, но она знала, что женщина, с которой она говорит, не хочет услышать ее.

– Волшебство, вот что есть у твоей матери, – сказала старушка уверенно, – и когда я приложила мазь, которую она прислала мне, к ожогу на руке – сильному ожогу, – он прошел за ночь!

Гермия улыбнулась.

– Мне кажется, вы должны поблагодарить за это пчел, – ответила она, – потому что в мази был мед.

Но говоря это, она уже видела, о чем думает женщина, и что бы она ни говорила, ничто не могло рассеять убежденность, что ее ожог был исцелен сверхъестественной магией.

Неудивительно, думала Гермия, что людям, живущим в маленьких, крытых соломой хижинах с крошечными садиками, не о чем больше говорить, кроме волшебства и магии.

Зеленая деревня с прудом в середине, черно-белый постоялый двор с его вечными посетителями, пьющими эль Аз оловянных кружек, – вот и все центры активности сельских жителей, если не считать маленькую серую каменную церковь.

Никогда и ничего не происходило в этой деревне Малый Брукфилд, которая была названа так по имени семейства Брук, поколения которого жили в «Большом Доме».

Граф Милбрукский владел этой землей, этими фермами, хижинами, нанимал на свои работы молодых и здоровых и, конечно, платил жалованье викарию, служившему духовным нуждам его подданных.

Им хочется верить во все сверхъестественное, думала Гермия.

Если быть честной перед собой, то она и сама верила в фей, домовых, нимф и эльфов, которыми были полны сказки, рассказываемые матушкой в ее далеком детстве.

Она все еще помнила их, потому-то все эти существа казались столь реальными и так тесно были связаны с окружающей природой.

Когда она попадала в глубокий лее, ей было так легко представить эльфов и лесных духов, прятавшихся под деревьями.

Она верила и в нимф, поднимавшихся, подобно утреннему туману, из темного пруда в глубине одного из лесов, куда она часто ходила, когда хотела побыть одна и помечтать.

Весной там появлялись голубые колокольчики, столь прекрасные, что они казались ей зачарованными; а за колокольчиками следовали примулы и фиалки.

Рыжие белки уносились прочь при ее появлении, чтобы тут же остановиться и с любопытством смотреть на нее, как бы удивляясь, как это она посмела вторгнуться в их тайные владения.

Все это было столь прекрасным, что у нее не было желания верить в существование чего-либо злого или пугающего.

Но затем она подумала о незнакомце, поцеловавшем ее этим утром, и представила себе, что он, возможно, уехал в тайные глубины леса на своей прекрасной лошади и исчез там, поскольку не был человеческим существом.