Шрифт:
«Вот те на, Степан Тимофеич, с царем подрался! – думал Разин. – Теперь хошь не хошь, а води человеков, да что ни шаг, то ногой тычь – топь аль путь...»
– Водить человеков – великое дело! – вслух произнес Степан, вспомнив давнего друга, старого беломорского рыбака.
В Яицком городке
Казачий есаул Яицкого Гурьева-городка Федор Сукнин, высоко закатав рукава белой рубахи и присев под конское брюхо, ставил припарку к ноге любимца.
Друг Федора – Левка Неделин вошел к нему во двор, поросший густой, сочной зеленью и душистыми кустами цветов, в которых гудели жуки.
– Здоров, Федор Власыч! – окликнул гость есаула. – Отреножил коняка?
Федор поднялся и покачал головой.
– И лих его знает, отколь взялась у копыта гниль! Чаял, пройдет, ан все хуже. Татарин мне насоветовал класть сырую печенку – и снова хуже...
Федор вышел из-под навеса к колодцу, помыл из медного мусульманского кумганчика руки и, вытерев их о холщовый рушник, приветливо повитался за руку с казаком.
– Айда, заходи в кибитку. Хабар бар-ма? [Новости есть ли? (тат.)] – по-татарски шутливо спросил Федор.
– Бар. Хабар бик якши! [Есть. Новости (или вести) очень хороши! (тат.)] – отозвался Левка, вслед за хозяином поднимаясь на высокое крыльцо каменного дома Сукнина.
– Садись. Хозяйка гостюет где-то, а нам без нее веселей, – сказал Федор, доставая с полки две серебряные чарки и подвигая к столу украшенную резьбой скамейку.
Казаки Яицкого городка постоянно выезжали в разъезды по берегу «для вестей» из степных просторов. Левка Неделин только что возвратился из степи после такой поездки.
Федор внес из подвала глиняный пузатый кувшин с вином, вытер влажное от прохлады донце с налипшей соломой и поставил его на яркий персидский поднос, добыл из погребца широкую тонкую чашку с осетровой икрой, выложил хлеб и, наконец успокоившись от хозяйских забот, уселся за стол напротив гостя и налил по полной чарке вина.
– Да ты бы, Левонтий, кафтан-то долой. Ишь жарища какая! Май не минул, а печет, как в ильин день!..
Левка скинул кафтан и остался, как хозяин, в белой рубахе и в красных суконных портах.
Невысокий и коренастый, с рыжей лопатистой бородой, с хитрыми карими прищуренными глазами, Федор Сукнин был расчетлив в движениях и неспешен в словах.
– Икру мажь! Такая попалась – ну прямо царю в закуску! – смачно потчевал Федор.
Нарезав хлеб, он осторожно ладонью смел со скатерти крошки и вытряхнул их из горсти за окно голубям.
– Ну, сказывай, что за хабар? – спросил он, снова усевшись к столу. – Да ты пей! Своих виноградов вино. По армянской науке давлено. Дух-то каков! Не вино – цветок! Одним духом пьян будешь. Пей! – угощал Сукнин, сам поднося к носу серебряную чарку и вдыхая запах вина.
Левка быстро выпил и вытер ладонью черную бородку.
– Хабар, Федор Власыч, с Волги, из-под Камышина, вышел, – сказал Левка. Он выразительно сжал губы и подмигнул.
– Ну-ну!.. – с любопытством поощрил Сукнин, со вкусом и щедро намазывая себе икру.
– Вот те и ну! Опосле пасхи с две тысячи вышла ватага с Дона – и конны, и пеши, и на челнах...
– Ва-ажно! – живо одобрил Сукнин, отложив закуску. – А кто в атаманах?
– Степан Тимофеев Разин, донской, верховых станиц, – сказал Левка.
Федор Сукнин и Левка несколько лет назад сами сидели в Качалинском «воровском» городке на Волге, грабили караваны и едва упаслись от царской облавы, поверставшись в «городовые казаки» [Городовые казаки – особый род царских охранных войск в пограничных городах] в Яицком городке. Тут было им скучно. Они завелись домами и жили в довольстве, но донская казацкая воля манила их. Настоящая жизнь для обоих была там – на Волге и на Дону.
Сукнин оживился. Медленно потягивая вино, он с загоревшимся взглядом слушал рассказ гостя.
– Сказывали ногайцы, что под Царицыном он напал на весенние караваны... Не то что пограбил, а весь караван забрал – с товаром, с царской казной, с порохом, со свинцом, с пищальми... Ссылочных освободил, начальных людей порубил к сатане, а прочих с собою сманил... – рассказывал Левка.
– Черт-те что! – в возбужденье вскочив из-за стола, воскликнул Сукнин. – И свинец и порох? Куды ж им теперь деваться?! И царски струги?!
Сукнин подошел к окну, задернул занавеску, с непривычной суетливостью наполнил чарки вином, сел и вскочил опять...