Шрифт:
– И свинец, и порох, и пушки! – сказал Левка.
– Черт-те что! – повторил Сукнин.
– Голову стрелецкого порубили ко всем чертям – да и в Волгу. Купцов и приказчиков перевешали...
– Ну и ну! Такого еще не бывало, – разгорячился Сукнин. – Ведь экое дело!.. Куды же он нынче делся?
– Покуда они пошли на низовья. Нынче у них струги с пушечным боем. Я мыслю, ударятся в море, к Дербени...
– Вот воеводам забот! – засмеялся Сукнин. – А слышь, Левка, что, кабы тебе пробраться туда, к атаману?
– А что?
– Отписку бы снес. Царски струги пограбил – не шутка! Стрельцов на него соберут да всех и побьют. В бурдюгах не отсидишься, зимой все одно настигнут... А в каменном городе сесть в двух тысячах – то уже сила! Мы в Гурьев Яицкий городок отворили бы им ворота. Тут зимовать, а весной – вместе в море!..
– А наши стрельцы?! – опасливо сказал Левка, достав кишень и набивая табачную трубку.
– А что стрельцы? И у них не маслена жизнь: завидуют нам, казакам...
– Стрелец – не казак! Завидуют – точно, а в воровстве стоять не схотят обжились! С ногайцами тоже торгуют, промыслы держат...
– Кто промыслы держит, те противиться станут, а молодые голодны, как псы. Им кус покажи – и пойдут за тобой на край света... Волжские, ведь сам говоришь, пошли. Да пей ты, Левка!..
– С виноградного голова болит, Федор Власыч. Каб хлебной! – заметил Левка, пыхая трубкой.
– Вот чудак, ты бы сразу сказал – добра-то!..
Есаул вышел из горницы и возвратился с сулейкой.
– Давай пей! – налив чарку водки, сказал он. – А я к виноградным привык. И сладко и пьяно. Сладость люблю.
Левка выпил с наслаждением, крутя головой, сморщился, закусил.
– Сладость в бабе нужна, а в вине то и сладко, что горько! – сказал он. – Ну что ж, Федор Власыч, мне ведомы степи. Пиши. Отвезу...
– А куды ж ты поедешь? Они не на месте стоят.
– Кочевые в степи-то укажут!..
Сукнин откинулся к стенке спиной.
– Да-а!.. Зате-ея!.. – задумчиво протянул он и тоже вытащил из кармана трубку.
Левка кинул на стол свой кишень, предлагая табак. Табачные крошки рассыпались возле хлеба на скатерть.
– Тю, ты! Голову мне сымаешь! – воскликнул Сукнин. – Хозяйка меня за такое со свету сживет...
Он осторожно собрал со стола табак, потом уже набил свою трубку. Левка выкрошил огонь из своей – на раскурку. Оба сидели молча, курили в задумчивом размышлении, не прикасаясь к вину.
– Да слышь, Левка, не в степи надо. Сети возьми, на челнок – да в море. Струги-то не посуху ходят!..
Сукнин вдруг сунул трубку вместе с огнем в карман, подошел к окошку, откинув в сторону занавеску, раздвинул густые веточки хмеля и, высунув голову, крикнул на солнечный двор:
– Мишат-ка-ау!..
– Тять-кау! – неожиданно близко откликнулся молодой голосок.
Двенадцатилетний казачонок вбежал в дом, шлепая босыми ногами.
– Ну, жарина нынче – все пятки спек! – бойко воскликнул он от порога. – Здравствуй, Левонтий Иваныч! – Он поклонился Левке.
– Сбегай, сынок, к подьячему Васильку, – сказал Федор, – зови-ка без мешкоты. Мол, тятька заветный кувшин открыл, пробовать шел бы...
– Да чернила, мол, захватил бы с собой, – добавил Левка. – Так, что ли? – спросил он Федора.
– И перо и бумагу, – сказал есаул, понизив голос. – Да не кричи, сказывай тихо, а будет чужой кто в избе, то просто скажи – зашел бы вина отведать, а про чернила и бумагу не надо.
– А оттоле и сразу купаться? – вопросительно произнес Мишатка.
– Ладно, купайся.
Мишатка скользнул в дверь.
– Ну что ж, пьем, что ль? – сказал Федор, подняв свою чарку.
– Дай бог начало к добру! – ответил Левка, стукнувшись чаркой с хозяином.
Черноярские плотники
Воздух над низкой холмистой степью был раскален и струился прозрачным течением, как над огнем костра. Даже дремотный ветер, едва тянувший с устья реки, от моря, не приносил прохлады, хотя солнце уже опускалось к закату.
На воротной башне Яицкого Гурьева-городка по приказу стрелецкого головы уже две недели подряд выставляли двойной дозор для бережения от набегов, по тайным вестям полученным от астраханского воеводы.
Воротные стрельцы были довольны: стоять вдвоем все-таки веселей. Когда начинала томить жажда, время от времени они похрустывали свежими огурцами, прихлебывали квасом из тыквенной сулеи, припрятанной для прохлады в одной из бойниц, да тешились сплетнями о соседях.