Нет, не повезло, очень скоро выяснила я. Сосед Фрысика с третьего этажа страдал бессонницей и курил на балконе. Он увидел как из подъезда две женщины вынесли какой-то очень длинный свёрток, похожий на скатанный ковёр. Судя по всему, свёрток был для них слишком тяжёлый, потому что женщины то и дело опускали его на асфальт, чтобы передохнуть и взяться поудобней. Свёрток они потащили через тротуар к дороге. Туда почти тут же подъехал автомобиль из которого вышел мужчина. Он помог этот свёрток загрузить, после чего уехал, а женщины, поправляя причёски, побежали обратно в подъезд. Все это происходило примерно в то время, когда пропал труп Фрысика.

Просто блеск! Все сходится. Теперь понятно, почему так заспешили домой эти жены. Как минимум двое из них совсем не были заинтересованы в опросе соседей. К огромному моему сожалению, сосед не смог назвать их более точных примет, чем туфли и платье. С уверенностью он утверждал лишь одно, что это были высокие и худощавые женщины.

Его легко понять, было слишком темно. Фонари во дворе не горели. Причём, по странному стечению обстоятельств не горели они именно в этот вечер.

А машина, которая привлекла всеобщее внимание, по иронии судьбы принадлежала именно этому соседу.

— Я всегда её там ставлю, — сказал он. — Никто не возражает, и мне очень удобно.

— А куда же она делась среди ночи? — спросила я.

— Сын работает в ночную смену. На ней он и уехал.

Просто, как и все в этой жизни.

Я пришла домой, рухнула и заснула. Евгений пытался требовать объяснений, но я их дать никак не могла по чисто физическим причинам.

Бессонная ночь, окровавленный труп, его исчезновение, изматывающее общение с жёнами, нависшая угроза смерти — все это сказалось для Евгения самым печальным образом: я проспала до вечера. Все это время он мучился и изнывал от невозможности устроить мне скандал.

Зато как он «оторвался», когда я проснулась!

Передать не могу как громыхал он на меня, как обвинял во всех грехах, о которых я даже не слыхивала, не говоря уж о том, чтобы их совершать. Евгений же убеждал меня, что я и не на такое способна. Особенно, почему-то, он ополчился на покойного мужа Тамарки. Он безмерно возмущался приходом в наш дом Фрола Прокофьевича и дальнейшим моим с ним уходом.

Я же Евгению не прекословила, а помалкивала, забавляясь чёрным кофе со сгущёнкой (сливок в доме не оказалось, лучше бы он об этом подумал) и сигаретами. Курила одну за другой.

— Это твой последний день рождения! — грозно постановил Евгений.

Мне сделалось дурно — неужели погибну?

— Больше к этому ублюдку не пойдёшь! — несколько мягче пояснил свою мысль Евгений, и я успокоилась, уже понимая, что он имеет ввиду несчастного Фрола Прокофьевича.

— Само собой, — охотно согласилась я. — Для него это тоже был последний день рождения.

— Почему? — опешил Евгений.

— Потому, что Фрол Прокофьевич убит, — между короткими глотками кофе обыденно сообщила я.

— Так ему и надо, — так же обыденно обрадовался Евгений, наливая кофе и себе, хотя сам дырку мне в голове проделал, убеждая, что пить кофе на ночь вредно. — Так ему и надо, — бормотал Евгений, щедро заправляя кофе сгущёнкой, — будет знать, как приставать к чужим жёнам… Постой, — наконец дошёл до него полный смысл сказанного мною. — Как это убит? Вы что, не доехали? Где же ты тогда была почти сутки?

«С ума можно сойти какая ревность! — внутренне ужаснулась я. — Бешеная ревность! Причём, без всякой причины! Раньше этого не было. Раньше ревновала я. Но я-то хоть делала это с некоторыми основаниями — Евгений младше меня на пять лет. А он-то почему бесится? Может права Тамарка? Может это все потому, что я слишком тяну со свадьбой?»

— Успокойся, любимый, — проворковала я. — Мы доехали, и я была там, куда и направлялась — на дне рождения Фрола Прокофьевича.

— Где же тогда его убили? Только не сочиняй, что прямо на дне рождения!

— Женечка, тут мне и сочинять не надо, потому что именно так все и произошло. Кто-то без меня постарался — сочинил. Теперь даже хоронить нечего. Тамарка безутешна, — на всякий случай приврала я, чтобы размягчить ожесточившееся сердце Евгения.

Он чуть не подавился кофе и рявкнул:

— Ничего не пойму!

— А что тут понимать, — скучая, вздохнула я. — Только сели за стол, только поздравили, подарили подарки, выпили, закусили и…

Я сделала жест, недвусмысленно передающий, что Фролу Прокофьевичу уже ничем нельзя помочь.

— Что, совсем? — спросил Евгений.

— Абсолютно, — живописно закатывая глаза, заверила я.

Евгений сразу прекратил ненавидеть Фрола Прокофьевича и забеспокоился:

— Что, разрыв сердца?

— Хуже, — сказала я. — Разрез. А может быть и прокол. Крови-щии!