Шрифт:
— Далька, что-то случилось?
— Немедленно приезжай, — прошептала Далила.
Уже позже, когда нежилась в ванне, подумала: «Работает по ночам. Не любит он Ирину свою. А кого любит? Меня!»
Глава 25
Остаток ночи Матвей провел в своей старой, совсем не забытой постели. Не спали они до утра, а когда оба заснули, в коридоре раздались шаги. Это Димка совершал обычный свой утренний «моцион» от детской до туалета.
Хотя какой детской — ребеночек вырос давно.
Не просыпаясь, он прошлепал мимо закрытой спальни, а на обратном пути краем недремлющего сознания отметил струящийся из щели двери свет ночника.
Проворчав:
— Опять мать не спит, опять непорядок, — Дмитрий заглянул в ее комнату и мгновенно проснулся.
Еще бы, увидеть такое! Разведенные мать и отец как раз спали в нежных объятиях друг друга. Из-под сползшего одеяла выглядывали: округлое бедро Далилы, крепкая ягодица Матвея, их переплетенные ноги — все обнаженное.
Дмитрий в ужасе прикрыл дверь и с радостной улыбкой проследовал в детскую. В кровать он больше не лег. В спешке натянул вчерашнюю майку (и ту наизнанку), наметом втиснулся в домашние джинсы, торопливо (задом наперед) надел старый свитер — все, что подвернулось, хватал, устремляясь в прихожую.
Там, не включая света, в темноте (куда дотянулась рука) сорвал с вешалки куртку, «сумец» спортивный свой прихватил и выскользнул из квартиры в промозглую питерскую мглу.
Выскользнул и, поеживаясь, подумал: «И куда я в такую рань?»
Следующая мысль была гораздо оптимистичней:
«На стадион. Разомнусь. Или просто так посижу, подремлю. Пускай старики почудят».
Когда будильник Далилы поднял трезвон, она испуганно подскочила и, расталкивая Матвея, панически прошипела:
— Быстрей, Димка в любое время может ввалиться.
— Ввалиться? В спальню? Ну и демократию ты тут без меня развела, — сердито буркнул Матвей и, как заправский любовник, лихорадочно запрыгал по комнате, собирая с пола одежду.
Торопился отчаянно: сразу двумя ногами нервически тыкался в одну штанину, обе руки пытался просунуть в узкий рукав рубашки — все под шипение Далилы и треск рвущейся ткани. Потом, крадучись, заспанный, неумытый — не одетый, а собранный на живую нить — пробирался в прихожую своей же родной квартиры. Далила, косясь на дверь комнаты сына, сопровождала Матвея тычками-пинками. У вешалки, увидев новую куртку Дмитрия, она не совладала с нервами и в отчаянии зашипела:
— Ну что ты возишься, черт возьми, давай поскорей, поскорей!
Матвей виновато развел руками:
— Как поскорей? Не пойду же раздетым.
— Так одевайся и уходи, — едва не плача, приказала она.
Матвей рассердился:
— Во что одеваться? Моей куртки-то нет!
— А где же она?
— А фиг ее знает!
— Куда ты ее засунул?
— Я ночью повесил на вешалку.
Зная аккуратность Матвея, Далила заподозрила неладное и на цыпочках проследовала к детской. Осторожно просунув нос в дверь, она изумленно воскликнула:
— И куртки нет, и Димки нашего нет!
Матвей мгновенно прозрел:
— Значит, Димка и ушел в моей куртке.
Она поразилась:
— Зачем?
— Видимо, спешил и в темноте перепутал.
— Куда о" спешил?
— Не хотел нас смущать, решил дать нам свободу, неужели не ясно, психолог, — раздраженно отмахнулся Матвей и горестно вопросил:
— Лучше скажи, в чем я теперь пойду на работу?
Не замечая вопроса, Далила схватилась за голову и испуганно запричитала:
— Ужас какой! Димка нас видел! Лежащих в постели! Голых! От стыда подальше ребенок из дому ушел!
В дождь! Ночью!
— А она убивается! — подивился Матвей. — Нашла, квочка, время. Можно подумать, я не ночью к тебе пришел, и не в дождь. И совсем не растаял. Лучше скажи, что делать с курткой?
Она рявкнула:
— Знаешь что, обзывай квочкой Ирину свою долговязую, а меня уже все, отобзывался!
Он деловито кивнул:
— "Понял, а с курткой что делать?
— А с курткой нечего делать, у тебя ее нет!
— Вот именно! Так в чем я пойду?!
— Димкину старую надевай, — зло предложила Далила и снова загоревала:
— Ужас какой, Димка нас видел!
Матвей, обреченно вздохнув, потянулся к вешалке:
— Придется в старой Димкиной топать.
Потом они долго смеялись над тем, как потешно сидела на крепком Матвее куртка стройного сына.
— У тебя изумительный пузик торчит, — тыча пальцем в его слегка раздобревший живот, заливалась Далила.
— Какой пузик? Я строен, как кедр, — поспешно вытягиваясь, не соглашался Матвей.