— Здорово, товарищ, — сказал он О'Брайену, важно взглянув на него. — Это кто у вас?

— Молодой англичанин, бежавший из тюрьмы, которого я поймал.

— Из какой тюрьмы?

— Он не говорит, но я подозреваю, из Живе.

— Их двое убежало из Жнве, — отвечал он. — Как они убежали, никто представить себе не может, но, — продолжал он, снова взглянув на О'Брайена, — храбрецу все удается.

— Правда, — отвечал О'Брайен. — Я поймал одного, другой не может быть далеко. Вам недурно было бы поискать его.

— Найти его было бы приятно, — согласился жандарм, — вам известно, что поимка пленного ведет к верному повышению: вас сделают капралом.

— Тем лучше, — отвечал О'Брайен. — Прощайте, мой

Друг!

— Нет, я только что с прогулки и возвращаюсь в Мохелен, куда, вероятно, идете и вы.

— Нам не дойти туда и до ночи, — сказал О'Брайен, — мой пленник слишком устал.

— Хорошо, мы пройдем, насколько сил хватит; я стану помогать вам. Может быть, мы найдем и того, который, как я слышал, добыл себе каким-то образом план крепости.

Ясно было, что мы раскрыты. Он рассказал нам далее, что в лесу найдено было тело жандарма, без сомнения, убитого пленными и раздетого ими донага.

— Удивляюсь, — продолжал он, — неужели один из них решился одеться в его платье и выдавать себя за жандарма?

— Питер, — сказал мне О'Брайен, — не убить ли нам этого молодца?

— Я думаю, не стоит. Притворись, что ты во всем ему доверяешь, и тогда мы, может быть, улизнем.

Это было сказано в то время, когда жандарм остановился на минуту позади нас.

— Попытаюсь, но сначала необходимо усыпить его бдительность.

Когда жандарм снова подошел к нам, О'Брайен заметил, что английские пленные ужасно щедры, что, как ему известно, они нередко платят по сто наполеондоров, за доставление им средств к побегу, а, по его мнению, никакой капральский чин не сравнится с суммой, которая во Франции может сделать человека счастливым и независимым на всю жизнь.

— Совершенно справедливо, — отвечал жандарм. — Дайте мне только взглянуть на такую сумму, и я ручаюсь, что выведу из Франции какого угодно пленника.

— Так мы понимаем друг друга, — подхватил О'Брайен. — Этот малый дает двести наполеондоров; половина принадлежит вам, если вы согласны помогать мне.

— Подумаю! — ответил жандарм, и заговорил о посторонних предметах, пока, наконец, мы не достигли маленького городка Арехота, где и остановились на постоялом дворе. Удовлетворив обычное любопытство хозяев, мы остались одни, и О'Брайен сказал жандарму, что ожидает ответа сегодня ночью или завтра утром.

— Завтра утром, — отвечал жандарм.

Оставив меня под его присмотром, О'Брайен позвал служанку и приказал ей показать комнаты. Она показала ему две или три, но он отказался от них под предлогом, что они не совсем-то надежны для меня. Это заставило служанку улыбнуться.

— Чего можете вы опасаться от такого бедняги! — сказала она.

— Однако ж этот бедняга убежал из Живе, — отвечал О'Брайен. — Эти англичане — дьяволы от рождения.

Последняя комната, показанная О'Брайену, понравилась ему, и так как служанка не смела противоречить жандарму, то он и выбрал ее. Сойдя вниз, он приказал мне идти спать, и мы отправились наверх. Он запер дверь на задвижку и, оттащив меня к огромной печке, начал разговор шепотом, из опасения, чтобы нас не подслушали.

— Этому человеку нельзя доверять, — сказал он, — нам нужно навострить лыжи. Я сумею выйти из шинка, потом мы вернемся несколько назад, а там уж снова переменим свое направление.

— Но пустит ли он нас?

— Конечно, нет, если это будет зависеть от нею; но я сейчас разведаю его замыслы.

О'Брайен завесил платком замочную скважину и, сняв с себя жандармское платье, оделся в свое собственное; потом набил жандармский мундир простынями и подушкой и положил это чучело на кровать. Его вполне можно было принять за человека, спящего в одежде. Но сходство было обманчиво. Он поставил мушкет около чучела; потом сделал то же самое с моей кроватью, положив на нее чучело моего роста и напялив на подушку мою шляпу.

— Теперь, Питер, мы увидим, стережет ли он нас. Он не ляжет, пока не убедится, что мы уснули.

Свеча не переставала гореть в нашей комнате.

Через час мы услыхали шорох и шаги по лестнице. Согласно заранее составленному плану, мы тотчас же полезли под кровать. Кто-то попробовал поднять задвижку двери; найдя ее сверх ожидания не запертой, он вошел в комнату и взглянул на обе наши постели. Это был жандарм.

— Ну, О'Брайен, — сказал я, как только он вышел, — не бежать ли нам теперь?