Шрифт:
– Я знаю подземный ход, – закончила я твердо. – Гарольд мне показывал.
От двуглавой сосны на север к зеленому камню. Кажется, совсем недавно Гарольд учил меня находить по приметам подземный ход, и тогда в Королевстве еще царствовал Оберон, о Саранче не было ни слуху ни духу, сам Гарольд был молод, и сын его только родился. «Положишь на камень руку, скажешь „Откройся“, откроется подземный ход»…
Земля под ногами дрогнула. Камень нехотя, со скрипом, приподнялся. Из черной щели под ним, как и в прошлый раз, потянуло холодом, гнильем и грибами-поганками.
Я оглянулась. Максимилиан пятился, часто сглатывая. Лицо у него было все в синяках, на черной куртке ржавчина, плащ разорван.
– Мы с Гарольдом там ходили, – сказала я, успокаивая больше себя, чем его. – Ничего страшного.
– Я не пойду под землю, – сказал он раздельно.
– Боишься?
Он так на меня посмотрел, что я прикусила язык.
– Я полечу, – проговорил он, секунду помолчав. – Одна ворона разведает больше, чем ты с десятком потайных ходов.
– Давай лучше не будем разделяться.
– Почему?
Он смотрел угрюмо, как будто я была виновата во всех его бедах. Как будто это я охраняла могилу и чуть не утащила взломщика под землю.
– Ну, лети. – У меня сил не осталось с ним спорить.
Секунда – он обернулся черной птицей, молча ударил крыльями и взвился в небо. Оставшись совсем одна, я села на заросший мхом камень и минут пять ревела, никого не стесняясь, оплакивая и Оберона, и Королевство, и свое проклятое невезение.
Потом вытерла слезы, умылась дождевой водой, скопившейся в чаше большой сыроежки, и полезла в подземелье.
Глава 9
Принц-деспот
В замке шел бой. Я поняла это сразу, выбравшись, с большими предосторожностями, из тайной двери подземного хода. Где-то очень близко звенело оружие, кто-то кричал: «Ко мне! Ко мне!», и в голосе не было ни силы, ни боевой ярости, а больше страха и отчаяния. Я прижалась к стене; мимо меня, не заметив, пробежал стражник, он тяжело дышал. Я не решилась его окликнуть. На площадке винтовой лестницы лежал человек без движения. В спине у него торчала стрела.
Я на цыпочках подошла к нему; он был еще жив, стражник из незнакомых. Я протянула руку над ним, прошептала «Оживи»; голова моя сразу пошла кругом – я передала слишком много своей силы. Навершие посоха мерцало, я вспомнила, как Оберон учил меня исцелять раны, но эта стрела засела слишком глубоко. Гарольд говорил: лечить только легкораненых, только тех, кто сможет сразу вернуться в строй…
Да будь они неладны, эти военные порядки!
Раненый открыл глаза.
– Молчи, – сказала я ему. – Твое дело – прожить еще час-другой, потом мы с Гарольдом вернемся и вылечим тебя.
Он едва заметно покачал головой:
– Принц-деспот…
– Где они?
– Везде.
Он закрыл глаза. Мне ничего не оставалось делать, как только оставить его лежать на лестнице в надежде, что я еще вернусь – и приведу с собой Гарольда.
Посох подергивался, напоминая мне, что опасность повсюду. Кто с кем дерется, и главное, кто побеждает? Сильнее становился запах дыма, по всему замку топали сапоги и звенела сталь, я пробиралась узкими обходными коридорами, полагаясь на чутье, желая только одного: найти Гарольда в этой каше. Немедленно найти Гарольда!
И мое чутье меня не подвело. Я нашла потайную лестницу, вьющуюся в толще стены, такую узкую, что даже я со своим посохом с трудом могла здесь протиснуться. Один из ходов вел в кабинет Гарольда. Там, за деревянной дверцей, таилась опасность.
Я задержала дыхание и через секунду услышала голос, который узнала бы и в бормотании многотысячной толпы. Очень спокойный, приятный, мягкий голос.
– Ты отказываешься ради приличия, я понимаю. Ты должен слегка поломаться, прежде чем исполнить мою маленькую просьбу…
Зажав себе рот ладонью, я склонилась к дверце. Она казалась плотной, ни дырочки, ни щели; я едва-едва коснулась дверцы посохом. Беззвучно выпала щепка к моим ногам, лучик света пробился с той стороны – в окнах кабинета Гарольда склонялось к горизонту солнце, счастливо пережившее грозу.
Я заглянула в открывшуюся щелку.
Опрокинутый стол валялся посреди комнаты. Рядом на полу я увидела волшебный посох, перерубленный пополам. У меня даже сердце заболело; прижавшись щекой к двери, я увидела Гарольда – он полусидел в своем кресле, он был ранен, и, как мне показалось, тяжело.