Нелицеприятное объяснение с этим пройдохой адвокатом изрядно облегчило мне душу. Он же в свой черед сдвинул шляпу набок, сунул руки в карманы брюк и мягко, плавно, доходчиво изложил все, что думает обо мне. Мне не раз приходилось слышать, как погонщики мулов самым беззастенчивым образом изрыгают потоки грязных ругательств на глупую головную животину, не справляющуюся с обязанностями, но никогда не слыхал я ничего и отдаленно похожего на то, что истекало с языка Сиднея Джоунза.

Наконец, выдав полный заряд, адвокатишка развернулся и уже через плечо бросил, что меня вздернут выше небес, а он с превеликим удовольствием придет взглянуть, как я болтаю ногами, пытаясь прогуляться по воздуху пешком. С этими словами Джоунз отбыл.

А я остался сидеть, скрежеща зубами, и всякий раз, вспоминая о Порсонах, проклинал их на чем свет стоит.

Однако, немного остыв, я стал все больше склоняться в мысли, что, возможно, имел глупость отшвырнуть руку помощи, протянутую в тот момент, когда меня вот-вот поглотит темная пучина безвестности. И тут появился мистер Мид.

Его привел все тот же тюремщик, но на сей раз Дженкинс остановился поодаль, и я едва расслышал его слова:

— Держитесь от решетки на расстоянии вытянутой руки, мистер Мид. Это все, о чем я вас прошу.

Затем он отступил еще дальше, а Роберт Мид встал передо мной с улыбкой, которая показалась мне не вполне искренней. Он спросил, как я себя чувствую, и я ответил, наверное, именно так, как положено человеку, томящемуся в заключении перед казнью.

— Я слышал, от помощи одного адвоката ты уже отказался. А как насчет другого?

— Да, я прогнал бездарного адвокатишку по имени Сидней Джоунз, — поморщился я. — Вот, собственно, и все. Этот тип уговаривал меня подписать признание.

Он моргнул, но все-таки задал следующий вопрос:

— А если для тебя это единственный способ уберечься от виселицы?

— Ну, значит, меня повесят. Уж лучше так, чем лгать ради того, чтобы сесть лет на пятнадцать.

— Ты настаиваешь на своей невиновности?

— Я убил Экера… но лишь после того, как он дважды выстрелил в меня. Вот тут, возле уха, одна из его пуль сбрила у меня клок волос.

— Не вижу, чтобы место, на которое ты показал, хоть чем-то отличалось от других, — холодно заметил Мид.

— Может, и так, но я говорю правду. Человек двадцать должны были слышать, как Экер проклинал меня, перед тем как выстрелил. Как после этого можно говорить, будто я застал его врасплох?

Мид снова пожал плечами.

— Всех уже допросили, — сообщил он, — всех, кто был на танцах, И ни один из присутствовавших не высказался в твою пользу, за исключением моей дочери. Но и Бобби не видела ничего такого, что хоть сколько-нибудь могло бы помочь на суде. Только ее мысли и рассуждения свидетельствуют за тебя. А мнение одного человека еще никого не спасало от смертного приговора.

Я кивнул, соглашаясь.

— Суть в том, — продолжал Мид, — что мы должны сделать все возможное, дабы уберечь тебя от веревки. Но, видишь ли, тут необходим особый, дипломатический подход.

— Ясно… — Я уже начинал потихоньку злиться на него.

— Я не осуждаю тебя за то, что ты не выразил доверия Сиднею Джоунзу. Но есть и другие. Например, я знаю лучшего в Денвере адвоката и собираюсь вызвать его для твоей защиты.

Я тут же прищурился — этот «лучший в Денвере адвокат» будет стоить кучу денег, если, конечно, вообще притащится в Кэтхилл, бросив все свои дела. Я пожал плечами, собираясь выразить свои сомнения на сей счет, но Мид не дал мне и рта открыть.

— Однако прежде всего нам надо откровенно объясниться друг с другом — абсолютно откровенно!

— Именно этого я и хочу.

— Но все-таки намерен и дальше настаивать, будто Экер-младший выстрелил в тебя первым и промазал — причем не один раз, а дважды! — да еще с такого близкого расстояния? А ведь Джош был прекрасным стрелком!

Я понял, что у него на уме, и это еще больше разозлило меня.

Едва сдерживая нарастающий гнев, я принялся объяснять:

— Когда он вскидывал револьвер, я инстинктивно отпрыгнул в сторону, но споткнулся. Первая пуля прошла совсем рядом, когда я еще находился в прыжке, а вторая коснулась волос в тот момент, когда я, споткнувшись, упал на пол. Единственная причина его промахов в этом. Я стрелял полулежа, а Экер, видимо, решил, что с ног меня свалила его первая пуля.

Широченные плечи Мида, резко дернувшись, пошли вверх, а затем медленно опустились.

— Вы считаете, что я лгу, так ведь? — отрывисто выпалил я.

— Я хочу сделать для тебя все, что в моих силах, — примирительно заявил он, — но по-прежнему считаю необходимой полную откровенность. В конце концов, есть свидетель, видевший, что ты выстрелил первым…

— Этот лживый негодяй Картер? — взорвался я.

Мид неколебимо смотрел на меня в упор.

Я не мог вынести, что такой прекрасный человек считает меня убийцей, и в запальчивости крикнул: