Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)
вернуться

Галич Александр Аркадьевич
Шрифт:

ГУСАРСКАЯ ПЕСНЯ

По рисунку Палешанина Кто-то выткал на ковре Александра ПолежаеваВ черной бурке на коне.Тезка мой и зависть тайная, Сердце горем горячи! Зависть тайная, «летальная» –Как сказали бы врачи.Славно, братцы, славно, братцы, славно братцы – егеря! Славно, братцы-егеря, рать любимая царя! Ах кивера да ментики, ах соколы-орлы, Кому вы в сердце метили, ле-пажевы стволы?Не мне ль вы в сердце метили, ле-пажевы стволы!А беда явилась за полночь, Но не пулею в висок, Просто в путь, в ночную заволочь,Важно тронулся возок.И не спеть, не выпить водочки, Не держать в руке бокал! Едут трое, сам в середочке,Два жандарма по бокам.Славно, братцы, славно, братцы, славно, братцы – егеря! Славно, братцы-егеря, рать любимая царя! Ах, кивера да ментики, пора бы выйти в знать, Но этой арифметики поэтам не узнать,Ни прошлым и не будущим поэтам не узнать.Где ж друзья твои, ровесники? Некому тебя спасать! Началось все дело с песенки.А потом – пошла писать!И по мукам, как по лезвию… Размышляй теперь о том, То ли броситься в поэзию,То ли сразу – в желтый дом…Славно, братцы, славно, братцы, славно, братцы-егеря! Славно, братцы-егеря, рать любимая царя! Ах, кивера да ментики, возвышенная речь! А все-таки наветики страшнее, чем картечьДоносы и наветики страшнее, чем картечь!По рисунку Палешанина Кто-то выткал на ковре Александра ПолежаеваВ черной бурке на коне.Но оставь, художник, вымысел, Нас в герои не крои, Нам не знамя жребий вывесил,Носовой платок в крови…Славно, братцы, славно, братцы, славно, братцы-егеря! Славно, братцы-егеря, рать любимая царя! Ах, кивера да ментики, нерукотворный стяг! И дело тут не в метрике, столетие – пустяк!Столетие, столетие, столетие – пустяк…

ПАМЯТИ Б. Л. ПАСТЕРНАКА

»…правление Литературного Фонда СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Бориса Леонидовича Пастернака, последовавшей 30 мая сего года, на 71 году жизни, после тяжелой и продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного».

Единственное, появившееся в газетах, вернее, в одной – «Литературной газете», – сообщение о смерти Б. Л. Пастернака.
Разобрали венки на веники, На полчасика погрустнели…Как гордимся мы, современники, Что он умер в своей постели!И терзали Шопена лабухи, И торжественно шло прощанье…Он не мылил петли в Елабуге.И с ума не сходил в Сучане!Даже киевские «письмэнники»На поминки его поспели!..Как гордимся мы, современники, Что он умер в своей постели!И не то, чтобы с чем-то за сорок, Ровно семьдесят – возраст смертный, И не просто какой-то пасынок, Член Литфонда – усопший сметный!Ах, осыпались лапы елочьи, Отзвенели его метели…До чего ж мы гордимся, сволочи, Что он умер в своей постели!«Мело, мело, по всей земле, во все пределы, Свеча горела на столе, свеча горела…»Нет, никая не свеча, Горела люстра! Очки на морде палача Сверкали шустро!А зал зевал, а зал скучал – Мели, Емеля! Ведь не в тюрьму, и не в Сучан, Не к «высшей мере»!И не к терновому венцу Колесованьем, А как поленом по лицу, Голосованьем!И кто-то, спьяну вопрошал: «За что? Кого там?» И кто-то жрал, и кто-то ржал Над анекдотом…Мы не забудем этот смех, И эту скуку! Мы поименно вспомним всех, Кто поднял руку!«Гул затих. Я вышел на подмостки.Прислонясь к дверному косяку…»Вот и смолкли клевета и споры, Словно взят у вечности отгул… А над гробом встали мародеры, И несут почетный…Ка-ра-ул!

СНОВА АВГУСТ

Посвящается памяти А. А. Ахматовой.

«…а так как мне бумаги не хватило, я на твоем пишу черновике…»

Анна Ахматова «Поэма без героя»

Анна Андреевна очень боялась и не любила месяц август и считала этот месяц для себя несчастливым, и имела к этому все основания, поскольку в августе был расстрелян Гумилев, на станции Бернгардтовка, в августе был арестован ее сын Лев, в августе вышло известное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» и т. д.

«Кресты» – ленинградская тюрьма.

Пряжка – район в Ленинграде.

В той злой тишине, в той неверной, В тени разведенных мостов, Ходила она по Шпалерной, Моталась она у «Крестов».Ей в тягость? Да нет, ей не в тягость – Привычно, как росчерк пера, Вот если бы только не август, Не чертова эта пора!Таким же неверно-нелепым [11] Был давний тот август, когда Над черным бернгардтовским небом Стрельнула, как птица, беда,И разве не в августе снова, В еще неотмеренный год, Осудят мычанием слово, Последнюю совесть – в расход!Но это потом, а покуда Которую ночь – над Невой, Уже не надеясь на чудо, А только бы знать, что живой!И в сумраки вписана четко, Как вписана в нашу судьбу, По-царски небрежная челка, Прилипшая к мокрому лбу.О, шелест финских сосен, Награда за труды, Но вновь приходит осень – Пора твоей беды!И август, и как будто Все то же, как тогда, И врет мордастый Будда, Что горе – не беда!Но вьется, вьется челка Колечками на лбу, Уходит в ночь девчонка Пытать свою судьбу.Следят, следят из окон За нею сотни глаз А ей плевать, что поздно, Что комендантский час.По улице бессветной,Под окрик патрулей, Идет она бессмертной Походкою своей.На праздник и на плаху Идет она, как ты!По Пряжке, через Прагу – Искать свои «Кресты»!И пусть судачат вздорные соседи, Пусть кто-то обругает не со зла, Она домой вернется на рассвете И никому ни слова – где была…Но с мокрых пальцев облизнет чернила, И скажет, примостившись в уголке:«Прости, но мне бумаги не хватило, Я на твоем пишу черновике…»

11

Вариант: 

Вот также, наверно, несносен Был давний тот август, когда У черных бернгардтовских сосен Стрельнула, как птица, беда.

КРЕСТЫ

(Более ранний вариант предыдущей песни)

Той лютой порой, что неверной В тени разведенных мостов Моталась она по Шпалерной, Ходила она у «Крестов»Ей в тягость… Да нет ей не в тягость!Привычно, как росчерк пера.Вот если бы только не август, Не чертова эта пора.Когда-то, когда-то, когда-то Такой же был август, когда Над черной водою Кронштадта Стрельнула, как птица, бедаИ разве не в августе снова В еще не отмеренный год Осудят мычанием слово И совесть отправят в расход.Но это потом, а покуда В которую ночь – над Невой, Уже не надеясь на чудо, А только бы знать, что живой!И в сумерки вписана четко Такая, как после, в строфу Седая девчоночья челка Прилипшая к мокрому лбуАй сени мои, сени, Кленовы ворота, На кой тебе спасенние – Ты та или не та.Без счета и без края Пойдут пылить года Такая – не такая, А прежняя беда.Коротенькая челка Колечками на лбу Ступай, гуляй девчонка, Пытай свою судьбуА ночь опять бессветна, Разведены мосты.Я знал, что ты бессмертна, Что и другая – ты…И все еще случится, И снова, как теперь Невзгода постучится В незапертую дверь.И будет ночь, и челка И ветер, и мосты, Ступай, гуляй, девчонка Ищи свои «Кресты».И не устав ни капельки как будто, Задумчива, тиха и весела Она придет, озябшая под утро И никому ни слова, где была.Но с мокрых пальцев облизнет чернила И скажет, притулившись в уголке:Прости, но мне бумаги не хватило, Я на твоем пишу черновике.

НА СОПКАХ МАНЧЖУРИИ

Памяти М. М. Зощенко

В матершинном субботнем загуле шалманчика Обезьянка спала на плече у шарманщика, А когда просыпалась, глаза ее жуткие Выражали почти человечью отчаянность, А шарманка дудела про сопки манчжурские, И Тамарка-буфетчица очень печалилась…Спит Гаолян, Сопки покрыты мглой…Были и у Томки трали-вали, И не Томкой – Томочкою звали, Целовалась с миленьким в осоке, И не пивом пахло, а апрелем, Может быть, и впрямь на той высотке Сгинул он, порубан и пострелян…Вот из-за туч блеснула луна, Могилы хранят покой…А последний шарманщик – обломок империи, Все пылил перед Томкой павлиньими перьями, Он выламывал, шкура, замашки буржуйские – То, мол, теплое пиво, то мясо прохладное, А шарманка дудела про сопки манчжурские, И спала на плече обезьянка прокатная…Тихо вокруг, Ветер туман унес…И делясь тоской, как барышами, Подпевали шлюхи с алкашами, А шарманщик ел, зараза, хаши, Алкашам подмигивал прелестно – Дескать, деньги ваши – будут наши, Дескать, вам приятно – мне полезно!На сопках Манчжурии воины спят, И русских не слышно слез…А часов этак в десять, а может и ранее, Непонятный чудак появился в шалмане, Был похож он на вдруг постаревшего мальчика.За рассказ, напечатанный неким журнальчиком, Толстомордый подонок с глазами обманщика Объявил чудака всенародно – обманщиком…Пусть Гаолян Нам навевает сны…Сел чудак за стол и вжался в угол, И легонько пальцами постукал, И сказал, что отдохнет немного, Помолчав, добавил напряженно, – «Если есть „боржом“, то ради Бога, Дайте мне бутылочку «Боржома…»Спите герои русской земли, Отчизны родной сыны…Обезьянка проснулась, тихонько зацокала, Загляделась на гостя, присевшего около, А Тамарка-буфетчица – сука рублевая, Покачала смущенно прическою пегою, И сказала: «Пардон, но у нас не столовая, Только вы обождите, я за угол сбегаю…»Спит Гаолян, Сопки покрыты мглой…А чудак глядел на обезьянку, Пальцами выстукивал морзянку, Словно бы он звал ее на помощь, Удивляюсь своему бездомью, Словно бы он спрашивал – запомнишь? – И она кивала – да, запомню. –Вот из-за туч блеснула луна, Могилы хранят покой…Отодвинул шарманщик шарманку ботинкою, Прибежала Тамарка с боржомной бутылкою – И сама налила чудаку полстаканчика, (Не знавали в шалмане подобные почести), А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика, Приказала: «играй, – человек в одиночестве».Тихо вокруг, Ветер туман унес…Замолчали шлюхи с алкашами, Только мухи с крыльями шуршали…Стало почему-то очень тихо, Наступила странная минута – Непонятное, чужое лихо – Стало общим лихом почему-то!На сопках Манчжурии воины спят, И русских не слышно слез…Не взрывалось молчанье ни матом, ни брехами, Обезьянка сипела спаленными бронхами, И шарманщик, забыв трепотню свою барскую, Сам назначил себе – мол, играй, да помалкивай, – И почти что неслышно сказав, – благодарствую, – Наклонился чудак над рукою Тамаркиной…Пусть Гаолян Нам навевает сны…И ушел чудак, не взявши сдачи, Всем в шалмане пожелал удачи…Вот какая странная эпоха – Не горим в огне – и тонем в луже!Обезьянке было очень плохо, Человеку было много хуже!Спите герои русской земли, Отчизны родной сыны…

ЛЕГЕНДА О ТАБАКЕ

Посвящается памяти замечательного человека, Даниила Ивановича Ювачева, придумавшего себе странный псевдоним

– Даниил Хармс – писавшего прекрасные стихи и прозу, ходившего в автомобильной кепке и с неизменной трубкой в зубах, который действительно исчез, просто вышел на улицу и исчез. У него есть такая пророческая песенка:

«Из дома вышел человек С веревкой и мешком И в дальний путь, и в дальний путь, Отправился пешком.Он шел, и все глядел вперед, И все вперед глядел, Не спал, не пил, Не спал, не пил, Не спал, не пил, не ел, И вот однажды, поутру, Вошел он в темный лес, И с той поры, и с той поры, И с той поры исчез…»
Лил жуткий дождь, Шел страшный снег, Вовсю дурил двадцатый век, Кричала кошка на трубе, И выли сто собак.И, встав с постели, человек Увидел кошку на трубе, Зевнул и сам сказал себе – Кончается табак!Табак кончается – беда, Пойду куплю табак, И вот…, но это ерунда, И было все не так.Из дома вышел человек С веревкой и мешком И в дальний путь, И в дальний путь Отправился пешком…И тут же, проглотив смешок, Он сам себя спросил – А для чего он взял мешок?Ответьте, Даниил!Вопрос резонный, нечем крыть, Летит к чертям строка, И надо, видно, докурить Остаток табака…Из дома вышел человек Та-а-та с посошком…И в дальний путь, И в дальний путь Отправился пешком.Он шел, и все глядел вперед, И все вперед глядел, Не спал, не пил, Не спал, не пил, Не спал, не пил, не ел…А может, снова все начать, И бросить этот вздор?!.Уже на ордере печать Оттиснул прокурор…Начнем вот эдак – пять зайчат Решили ехать в Тверь…А в дверь стучат, а в дверь стучат – Пока не в эту дверь.Пришли зайчата на вокзал, Прошли зайчата в зальце, И сам кассир, смеясь, сказал – Впервые вижу зайца!Но этот чертов человек С веревкой и мешком, Он и без спроса в дальний путь Отправился пешком, Он шел, и все глядел вперед, И все вперед глядел, Не спал, не пил, Не спал, не пил, Не спал, не пил, не ел…И вот однажды поутру, Вошел он в темный лес, И с той поры, и с той поры, И с той поры исчез.На воле – снег, на кухне – чад, Вся комната в дыму, А в дверь стучат, А в дверь стучат, На этот раз – к нему!О чем он думает теперь, Теперь, потом, всегда, Когда стучит ногою в дверь Чугунная беда?!И тут ломается строка, Строфа теряет стать, И нет ни капли табака, А там – уж не достать!И надо дописать стишок, Пока они стучат…И значит, все-таки – мешок, И побоку зайчат, (А в дверь стучат!) В двадцатый век!(Стучат!) Как в темный лес.Ушел однажды человек И навсегда исчез!..Но Парка нить его тайком По-прежнему прядет, А он ушел за табаком.Он вскорости придет.За ним бежали сто собак, И кот по крышам лез…Но только в городе табак В тот день как раз исчез.И он пошел в Петродворец, Потом пешком в Торжок…Он догадался, наконец, Зачем он взял мешок…Он шел сквозь свет И шел сквозь тьму, Он был в Сибири и в Крыму, А опер каждый день к нему Стучится, как дурак…И много, много лет подряд Соседи хором говорят – Он вышел пять минут назад, Пошел купить табак…