– Но ведь признаки развитой культуры нельзя не заметить с орбиты, – я решила вмешаться. – Города, оросительные каналы…

– Не учи ученого, курсант… Я сам преподаю вам всю эту чушь! – рявкнул Тобит. – Мелаквин нарушает все правила, понятно? Мелаквин нарушает все правила.

Он замолчал, как бы полагая, что сообщенные им сведения требуют от нас глубокого осмысления. Спустя минуту Филар Тобит уже храпел, а мы на цыпочках поспешили удалиться.

– У меня был друг в Академии, – негромко произнес Ярун. Его лицевые мускулы начинали болеть, если он слишком долго не спал; речь становилась невнятной, и он стыдился этого.

Прошло уже несколько минут, как медики убедили адмирала пройти осмотр, и мы с Яруном стояли, прислонившись к переборке неподалеку от входа в лазарет. Часы показывали 4.50; корабль, казалось, вымер.

– Плебон – ты знала его? Когда ты заканчивала, он был первокурсником.

Я покачала головой.

– Лицо у него было очень похоже на мое. «Зеркальные отражения», так мы себя называли, хотя он африканец, а я южный славянин. Это нас и сблизило.

– Понятно.

– Когда мы закончили Академию, его направили на «Лиственницу», фрегат, исследующий Большую и Малую Медведицы. За первый год только одна высадка.

– Легкая служба.

– Судя по письмам, он скучал, хотя… Думаю, на самом деле он был благодарен судьбе. В середине второго года «Лиственница» тайно приняла на борт адмирала О’Хару. Ему было сто сорок, и таблетки уже не помогали. Плебон говорил, что этот человек уже начал умственно деградировать.

– Подозрительно знакомая ситуация, – заметила я.

– Плебон со своим напарником получили приказ доставить адмирала на Мелаквин. Они слышали о зловещей репутации планеты и, нажав на кое-какие рычаги, подали заявление, в котором отказывались от миссии.

– И?

– Совет заявил, что высадка, возглавляемая человеком с опытом адмирала, имеет больше шансов на успех, чем любая другая.

Я смотрела на него, потеряв дар речи. Адмирал в принципе не может возглавлять высадку. Все они выходят из капитанов вроде Проуп и не имеют ни малейшего опыта приземления на чужой планете. Любой курсант к середине первого семестра знает больше, чем адмирал выучит за всю свою жизнь.

– За несколько часов до высадки на Мелаквин Плебон послал мне сообщение, – продолжал Ярун, – где рассказал обо всем. Он боялся, что не вернется.

– И что?

– Связь с отрядом прервалась меньше чем через десять минут.

– Вот что значит расходный материал.

Это наша фраза – лучше, чем сказать «Мне очень жаль» или «Я понимаю твое горе». На самом деле люди говорят подобные вещи для того, чтобы дистанцироваться от чужого горя. Разведчикам дистанцироваться некуда.

– Итак, твоего друга послали на Мелаквин с дряхлым адмиралом, – резюмировала я. – И с нами будет то же самое. Может, таким образом Адмиралтейство просто избавляется от проблем со стариками?

Ярун пожал плечами:

– Когда «таблетки молодости» перестают помогать, деградация происходит быстро. Некоторые адмиралы, возможно, впадают в детство и, как дети, упрямятся, отказываясь уходить в отставку по доброй воле.

– Их может уволить наделенная полномочиями комиссия.

– Журналисты всегда найдут способ сунуть нос в работу любой комиссии, – заметил мой напарник. – И юристы тоже. Это может плохо отразиться на репутации флота.

– Значит, чтобы избежать гласности, Высший совет просто поручает опостылевшим им адмиралам самоубийственные задания? И кого заботит, если при этом погибнет несколько разведчиков?

Ярун снова пожал плечами и вздохнул:

– Вот что значит расходный материал.

После долгой паузы Ярун спросил:

– У тебя есть какие-нибудь мысли насчет высадки?

Я размышляла над этим же вопросом – чувство жалости к себе быстро схлынуло, верх взяла выучка.

– Филар Тобит говорил, что Мелаквин больше похож; на Землю, чем сама Земля, – ответила я. – Если он прав, ни к чему брать с собой снаряжение на случай жары и холода.

– А что, если какой-то природный феномен создает резкие вспышки жары и холода?

Я покачала головой: