Челюсти Миска перестали сжиматься, он стоял как бы в нерешительности.

Теперь он может убить Сарма.

Хотя переводчик, висевший на шее Сарма вместе с церемониальным набором инструментов, не был включен, мне не нужен был перевод, чтобы понять отчаянный набор запахов, который испустил перворожденный. Я помнил этот сигнал, хотя он был короче тогда. Он был обращен ко мне и пришел их переводчика Миска в комнате Вики. Если бы транслятор Сарма был включен, я бы услышал:

— Я царь-жрец.

Миск разжал челюсти и отступил.

Он не мог убить царя-жреца.

Миск отвернулся от Сарма, медленно приблизился к Матери, на его теле большие пятна свернувшейся зеленоватой жидкости обозначали места ран.

Если они говорили друг с другом, я никаких сигналов не уловил.

Может, они просто смотрели друг на друга.

Меня больше интересовал Сарм, который угрожающе поднялся. И тут я, к своему ужасу, увидел, как он снял с горла переводчик и, размахивая им на цепи, как булавой, набросился на Миска и сильно ударил его сзади.

Ноги Миска подогнулись, и он опустился на пол.

Я не мог сказать, умер он или просто оглушен.

Сарм снова выпрямился во весь рост; как золотое лезвие стоял между Миском и матерью. Он снова надел на шею переводчик.

Я ощутил сигнал Матери, первый ее сигнал Он был едва слышен. Она сказала:

— Нет!

Но Сарм оглядел неподвижные ряды царей-жрецов и, удовлетворенный, раскрыл свои огромные лезвия и направился к Миску.

В этот момент я вырвал вентиляционную решетку, с воинственным криком города Ко-ро-ба спрыгнул на помост Матери и с обнаженным мечом встал между Сармом и Миском.

— Стой, царь-жрец! — крикнул я.

Никогда нога человека не вступала в это помещение, и я знал, что совершаю святотатство, но мне было все равно, потому что в опасности был мой друг.

Ужас охватил ряды царей-жрецов, антенны их бешено задвигались, золотые тела дрожали от гнева, должно быть, сотни их одновременно включили свои переводчики, потому что отовсюду я услышал угрозы и протестующие крики. Слышались крики «Он умрет!», «Убейте его!», «Смерть мулу!» Я чуть не улыбнулся, потому что невыразительные механические голоса трансляторов так контрастировали с возбуждением царей-жрецов и содержанием их выкриков.

Но тут сзади, со стороны Матери, снова послышался отрицательный сигнал; он отразился в сотнях трансляторов: «Нет!» Это сказали не они, это произнесла лежавшая за мной коричневая и сморщенная Мать.

— Нет!

Ряды царей-жрецов дрогнули в сомнении, затем вновь неподвижно застыли. Они стояли, как золотые статуи, и смотрели на меня.

Только в переводчике Сарма послышалось:

— Он умрет.

— Нет, — сказала Мать, и это слово повторил переводчик Сарма.

— Он умрет, — настаивал Сарм.

— Нет, — сказала Мать. Ее ответ снова донесся из транслятора Сарма.

— Я перворожденный, — сказал Сарм.

— Я Мать, — ответила лежавшая за мной.

— Я делаю, что хочу, — сказал Сарм.

Он посмотрел на тихие неподвижные ряды царей-жрецов и увидел, что никто с ним не спорит. Теперь и Мать молчала.

— Я делаю, что хочу, — снова послышалось их переводчика Сарма.

Его антенны уставились на меня, как будто пытаясь узнать. Они осмотрели мою одежду, но на ней не было надписи запахами.

— Пользуйся глазами, — сказал я ему.

Золотые диски на голове сверкнули и нацелились на меня.

— Кто ты? — спросил Сарм.

— Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба.

Мгновенно блеснули лезвия Сарма и остались обнаженными.

Я видел Сарма в действии и знал, что он обладает невероятной скоростью. Я надеялся, что увижу его нападение. Вероятно, он ударит по голове или горлу, потому что, с его ростом, ему легче до них дотянуться и потому что он хочет покончить со мной как можно быстрее, чтобы потом заняться главным делом — убить Миска. Тот по-прежнему лежал за мной, мертвый или без сознания.

— Как ты посмел прийти сюда? — спросил Сарм.

— Я делаю, что хочу, — ответил я.

Сарм распрямился. Он так и не убрал свои лезвия. Антенны прижал к голове.

— Кажется, один из нас должен умереть, — сказал Сарм.

— Возможно, — согласился я.

— Что с золотым жуком?

— Я его убил. — Я указал на свой меч. — Давай, начнем.

Сарм сделал шаг назад.

— Это невозможно, — сказал он, повторяя слова Миска, когда-то сказанные мне. — Большое преступление — убить золотого жука.