Я снова посмотрел через решетку отверстия. Она находилась примерно в тридцати футах от пола и немного в стороне от помоста Матери. Я предположил, что по другую сторону от помоста есть такая же шахта: симметрия — главное свойство инженерной эстетики царей-жрецов.

Музыканты продолжали исполнять свою сложную музыку на производителе запахов, а цари-жрецы в это время один за другим медленно проходили вперед и приближались к помосту Матери.

Здесь из большой золотой чаши в пять футов глубиной и не менее двадцати в диаметре, стоящей на тяжелом треножнике, царь-жрец набирал в рот немного беловатой жидкости. Это, несомненно, гур.

Он набирал немного, один глоток, и хоть праздник Толы в полном разгаре, чаша полна почти до краев. Потом царь-жрец очень медленно приближался к Матери и опускал голову. С крайней осторожностью он касался ее головы своими антеннами. Она вытягивала голову, и он с точностью, какую трудно предположить в таком огромном теле, переносил маленькую каплю драгоценной жидкости из своего рта в ее. Затем начинал пятиться и возвращался на прежнее место, где застывал в неподвижности.

Он дал гур Матери.

Я тогда не знал, что гур — это выделения желез большого серого одомашненного артропода. По утрам стада этих артроподов выгоняют на пастбища, где они кормятся растениями сим — большими ползучими лозами, похожими на виноградные, с огромными листьями. Их выращивают при свете специальных ламп, укрепленных в потолке, в огромных пещерах-пастбищах. По ночам артроподы возвращаются в стойла, где их доят мулы. Особый гур, которым пользуются на празднике Толы, по обычаю в течение нескольких недель выдерживают в животах избранных для этого царей-жрецов, там он достигает необходимого вкуса и консистенции. О таких царях-жрецах говорят, что они держат гур.

Я смотрел, как один за другим цари-жрецы поднимаются к Матери и повторяют церемонию гура.

Вероятно, я первый человек, увидевший эту церемонию.

Учитывая количество царей-жрецов и время, необходимое одному, чтобы дать гур Матери, я решил, что церемония началась несколько часов назад. Казалось возможным, что она займет целый день.

Я уже был знаком с поразительным терпением царей-жрецов, и потому не удивился полному отсутствию движения в золотых рядах царей-жрецов, окружавших помост Матери. Но глядя на еле заметное дрожание их антенн в ритм с музыкой запахов, я понял, что это не просто демонстрация их терпения — это для них время экстаза, время единства роя, оно напоминает им об их общем происхождении, о далекой родине и долгой общей истории, напоминает о самой их сущности, о том, что из всех живых существ во вселенной только они — цари-жрецы.

Я смотрел на золотые ряды царей-жрецов, напряженных, неподвижных, с головами, украшенными зелеными листьями, с висящими на шее нитями крошечных примитивных серебристых инструментов, которые напоминают о далеких простых временах, когда не было ни смотровой комнаты, ни энергетического центра, ни огненной смерти.

Я не мог представить себе древности этого рода и только смутно понимал их мощь, их чувства, надежды и мечты, если представить себе, что такие древние существа еще способны на мечты и надежды.

Рой, как сказал Сарм, вечен!

Но на помосте перед этими золотыми существами лежала Мать, возможно, слепая, почти бесчувственная, огромная и слабая, ее огромное изношенное тело сморщено и пусто.

Вы умираете, цари-жрецы, сказал я про себя.

Как я ни напрягал зрение, я не смог найти ни Сарма, ни Миска в этих золотых рядах.

Я смотрел уже около часа, и мне показалось, что церемония кончается, потому что уже несколько минут ни один царь-жрец не подходил к Матери.

И тут я почти одновременно увидел Сарма и Миска.

Ряды царей-жрецов расступились, образуя проход в середине помещения, и теперь цари-жрецы стояли лицом к этому проходу, а по проходу шли вместе Сарм и Миск.

Я решил, что наступает кульминация праздника Толы, гур дают величайшие из царей-жрецов, пять рожденных первыми; впрочем, из них осталось только двое, рожденный первым и рожденный пятым, Сарм и Миск. Как я узнал позже, мое предположение было правильным и эта часть церемонии известна под названием Марш пяти перворожденных, пятеро идут к матери рядом друг с другом и дают ей гур в порядке, обратном порядку рождения.

У Миска, конечно, не было на голове зеленых листьев, а на шее нити с инструментами.

Если Сарм и встревожился, обнаружив тут Миска, которого считал убитым, он никак этого не показывал.

Вместе, в молчании для человеческого уха, но в громе музыки запахов, величественной процессией два царя-жреца приблизились к Матери, и я увидел, как Миск первым склонил голову к большой золотой чаше на треножнике и затем приблизился к Матери.

Когда его антенны коснулись ее головы, антенны Матери приподнялись и задрожали, древнее коричневое существо подняло голову, и на ее протянутый язык из своего рта Миск, ее дитя, с величайшей осторожностью опустил каплю гура.