Они стали просить его не покидать их. Они предлагали ему Драконово золото, серебро и самоцветы, но он не изменил решения.

— Посмотрим, посмотрим! — сказал он. — Мне кажется, я уже заслужил долю в вашем Драконовом золоте.., если только вы получите его.

Тогда они перестали просить его, а принялись купаться в реке, которая была здесь неглубокая и прозрачная, с каменистым дном. Выкупавшись и высохнув на солнце, уже высоком и горячем, они почувствовали себя освеженными, хотя еще усталыми и немного голодными. Вскоре они перешли реку (перенеся Хоббита на руках) и пошли по зеленой, сочной траве, вдоль ряда раскидистых дубов и высоких вязов.

— А почему этот камень называется Каррок? — спросил Бильбо, шедший рядом с кудесником.

— Он назвал его так, потому что «каррок» — это слово его языка. Он называет такие камни карроками, и этот камень зовется так потому, что лежит ближе всего к его дому, и он хорошо его знает.

— Кто называет? Кто знает?

— Тот Кое-Кто, о ком я говорил, — очень крупная личность. Все вы должны быть очень вежливыми, когда я буду знакомить вас с ним. Я буду знакомить вас постепенно, — по двое, я думаю; и вы должны быть осторожными и не сердить его, иначе неизвестно, что может случиться. Он бывает ужасным в гневе, но довольно кроток, если говорить с ним ласково. Однако предупреждаю вас, — рассердить его легко.

Карлики все сбились вокруг, услышав то, что Гандальф рассказывал Хоббиту. — Это к нему вы ведете нас сейчас? — спросили они. — Разве нельзя найти кого-нибудь поразумнее? И разве вы не можете объяснить получше? — И так далее.

— Да, конечно, к нему. Нет, нельзя! И я объяснил очень хорошо, — резко ответил кудесник. — Если вы хотите знать еще что-нибудь, то его зовут Беорн. Он очень сильный и умеет менять кожу.

— А! Значит, он меховщик и превращает кроличьи шкурки в беличьи? — спросил Бильбо.

— Великое пламя, нет, нет, НЕТ! — вскричал Гандальф. — Пожалуйста, Бильбо Баггинс, не будьте глупым, если можете; и, ради всех чудес в мире, не употребляйте слова «меховщик», пока не отойдете на сто миль от его дома, и не говорите о коврах, плащах, воротниках, муфтах и всяких таких вещах! Он меняет собственную кожу: иногда он бывает большим черным Медведем, иногда — могучим чернобородым человеком. Я не могу сказать вам ничего больше, но и этого достаточно. Некоторые говорят, что он — медведь, потомок великих древних медведей, которые жили в горах до прихода великанов. Другие считают его Человеком, потомком Людей, живших здесь до того, как Орки пришли сюда с севера. Не могу сказать наверное, но думаю, что второе вернее. Он не такое существо, чтобы его расспрашивать.

Так или иначе, на него действуют только его собственные чары. Он живет в дубовом лесу, в большом деревянном доме, как человек, он держит скот и лошадей, почти таких же удивительных, как и он сам. Они работают на него и говорят с ним. Он их не ест; не охотится он и на диких зверей. У него есть много ульев с Крупными злыми пчелами, и он питается больше всего медом и сливками. Как медведь, он может уйти далеко. Я видел однажды ночью, как он сидел один на вершине Каррока, глядя на луну, заходившую за Туманные горы; и я услышал, как он ворчит на языке медведей: «Придет день, когда все они погибнут, и я вернусь туда». Вот почему я думаю, что он сам пришел некогда из гор.

Теперь у Бильбо и Карликов было о чем подумать, и они больше ни о чем не спрашивали. Идти им было еще далеко, то вверх по склону, то вниз. Стало очень жарко. Иногда они отдыхали под деревьями, и Бильбо так проголодался, что ел бы желуди, если бы они созрели достаточно, чтобы падать наземь.

Полдень давно уже миновал, когда они увидели большие поляны цветов, каждая одного сорта, словно они были посеяны нарочно. Особенно много было клевера, — высокого розового, и густого красного, и стелющегося, сладко пахнущего белого. В воздухе стоял звон, и гуденье, и жужжанье. Пчелы кишели повсюду. И какие пчелы! Бильбо никогда не видел ничего подобного.

«Если какая-нибудь из них ужалит меня, — подумал он, — то меня раздует вдвое».

Они были крупнее шмелей. Некоторые были гораздо длиннее и толще, чем большой палец у нас, и желтые полоски на их бархатно-черных телах сверкали, как чистое золото.

— Мы приближаемся, — заметил Гандальф. — Это начались его пасеки.

Через некоторое время они вошли в полосу высоких, очень старых дубов, а за ними — к высокой изгороди из терновника, сквозь которую нельзя было перебраться.

— Вам лучше подождать здесь, — сказал кудесник Карликам, — а когда я позову или свисну, идите за мною, — вы увидите, как я пойду, — но только по двое, помните это, и каждая двойка минут через пять после предыдущей. Бомбур самый толстый, он сойдет за двоих, поэтому пусть идет один и последним. Пойдемте, Бильбо! Здесь где-то должен быть вход. — И он пошел вдоль изгороди, взяв с собою испуганного Хоббита.

Вскоре они подошли к деревянным воротам, высоким и широким, за которыми виднелись сады и горстка невысоких деревянных построек; некоторые из них были сделаны из необтесанных стволов и крыты камышом: сараи, конюшни, хлева, длинный, низкий деревянный дом. За изгородью, в сторону юга, стояли ряды за рядами ульи с колоколообразными соломенными крышами. Воздух был полон жужжанья огромных пчел; они летели по всем направлениям, выползали из ульев или возвращались туда.

Кудесник и Хоббит открыли тяжелую, скрипучую створу и пошли по широкой дорожке к дому. Тотчас же к ним подбежали несколько Лошадей, очень чистеньких и блестящих, пристально оглядели их умными глазами и умчались к постройкам.