Шрифт:
— Пенни, детка, ты мне пока не понадобишься — около часа, наверное. Если не трудно, попроси у дока чего-нибудь посильней этих пилюль. Похоже, мне нечто в этом роде скоро пригодится.
— Хорошо, сэр.
Она проплыла к двери.
— Шеф…
— Что, Пенни?
— Я только хотела сказать… Билл врёт, что писал за него речи! Вы не верьте!
— Ну конечно, Пенни. Ведь я слышал его речи. И читал Биллово творчество.
— Понимаете, Билл частенько составлял за него разные мелочи, да и Родж тоже. Даже я иногда. Он — он использовал чьи угодно идеи, если считал их стоящими, но когда выступал с речью — всё было его собственным, до последнего слова, правда!
— Я и не сомневаюсь, Пенни… Но жаль, сегодняшнюю речь он не написал загодя.
— Ничего, вы только постарайтесь!
Так я и сделал. Начал с простой подстановки синонимов — нутряные латинские «скуловороты» заменил округлыми, скачущими легче мячика, германизмами, но постепенно пришёл в ярость и разодрал речь в клочья. Любимейшая забава всякого актёра — лепить по своему усмотрению добавки и импровизировать вокруг основной линии. Однако — как редко это удаётся!
Из публики я допустил в зал лишь Пенни и убедил Дэка, что ни одна живая душа не должна меня подслушивать. Хотя есть у меня подозрения, что этот здоровый обормот надул меня и подслушивал сам. Уже на третьей минуте Пенни прослезилась, а под конец — я уложился ровно в отпущенные двадцать восемь минут — она совсем раскисла. Я не допускал никаких вольностей с чёткой и стройной доктриной экспансионизма, как возвещена она была своим общепризнанным пророком — Его Светлостью Джоном Джозефом Бонфортом; я лишь воссоздал его откровения и заповеди из материала предыдущих речей. И что любопытно — сам свято верил каждому своему слову!
Да, братцы, вот это была речь!
Чуть позже все собрались посмотреть меня в записи. Пришёл и Джимми Вашингтон, чьё присутствие укротило Била Корпсмена. Запись кончилась, и я спросил:
— Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?
Вынув изо рта сигару, Клифтон ответил:
— Нет. Если хотите знать моё мнение, шеф, её нужно пустить в эфир как есть.
Корпсмен покинул каюту молча, но мистер Вашингтон подошёл ко мне со слезами на глазах. Слёзы в невесомости — вещь, весьма неприятная, они не стекают вниз.
— Мистер Бонфорт, вы были великолепны!
— Благодарю, Джимми.
А Пенни и вовсе онемела.
Что до меня самого — я отключился сразу же после просмотра. Спектакль, прошедший «на ура», всегда выматывает до предела. Проспал я больше восьми часов — разбудил меня вой сирены. Засыпая, я пристегнулся к кровати — терпеть не могу болтаться во сне по всей спальне — и теперь мог не беспокоиться. Однако, куда мы собираемся, я не знал и поспешил связаться с рубкой между первым и вторым предупреждением.
— Капитан Бродбент, это вы?
— Минуту, сэр, — ответил Эпштейн. Затем подошёл Дэк:
— Слушаю, шеф? Отправляемся, согласно вашему распоряжению.
— Какому… А, ну да, верно.
— Думаю, сэр, мистер Клифтон к вам вскоре подойдёт.
— Хорошо, капитан.
Я улёгся обратно и принялся ждать разъяснений. Немедленно после пуска двигателей — один — вошёл Родж, судя по всему, очень встревоженный. По лицу его я ничего не мог понять — оно в равной мере выражало триумф, беспокойство и растерянность.
— Что стряслось, Родж?
— Шеф! Они спутали нам все карты! Правительство Кироги только что ушло в отставку!
7
Я, как обычно, спросонья был туп непрошибаемо. Помотав головой, чтобы окончательно проснуться, я спросил:
— А что вам не нравится? Вы же сами к этому и вели, если не ошибаюсь?
— Так-то оно так. Но всё же…
Он не договорил.
— Что «всё же»? Никак вас не пойму! Столько лет вкалывали и строили всякие козни, а тут… Вы же добились своего! Зачем же теперь корчить из себя невесту, которая даже в спальне сомневается, хочет ли она замуж? Это же просто-таки святочный рассказ: всякие бяки сбежали не солоно хлебавши, и место для примерных, богопослушных деток освободилось! Или я настолько глуп…
— Н-ну… До сего времени вы политикой не интересовались…
— Это уж точно. С тех самых пор, как получил трёпку, вознамерившись стать начальником скаутского патруля. Она меня на всю жизнь избавила от интереса к политике.
— Так вот, видите ли, каждому овощу — своё время.
— Это мне и папаша всегда говорил. Слушайте, Родж, а если б вы могли выбирать — что, оставили бы Кирогу на месте?! Вы сказали, он спутал вам все карты.
— Сейчас объясню, не торопитесь. Да, мы хотели поставить на голосование вотум доверия, добиться своего, а уже тогда форсировать всеобщие выборы и сместить их. Но всё в своё время! Какой смысл начинать кампанию, не будучи на сто процентов уверенными в успехе?
— Ага. Значит, вы в нём пока не уверены. Думаете, Кирогу изберут ещё на пять лет? А если не его, так кого другого из Партии Человечества?
Клифтон задумался.
— Похоже, нет. Перевес в нашу сторону.
— Тогда, может, я ещё сплю? Вы что, не хотите победы?!
— Нет, мы хотим! Но вы понимаете, что значит эта отставка?
— Кажется, нет.
— Уффффф! По Конституции, любое правительство избирается на пять лет. Своей властью оно имеет право в любой момент назначить всеобщие выборы. Обычно таким образом взывают к народу в самый благоприятный для себя момент, понимаете? Но никто! никогда! не подаст! перед самыми выборами! в отставку! Если, конечно, не существует мощного давления извне. Теперь понимаете?