– Да! – поддакнул тот. – Надо было за меня замуж выходить, я бы тебе купил платье из эльфийского шелка!

– Да ну вас! – разозлилась я. – Не нужно мне твое платье и замуж не пойду! Лучше уж и вправду помереть!

Сергий удивленно посмотрел на меня:

– Ты чего, Ась, я и не настаиваю! Можно подумать, ты одна девка в городе! У меня, к твоему сведению, и другие кандидатуры есть.

– Ну и вали к своим кандидатурам! – едва не плакала я от злости. – Больно надо! Иди, иди, прямо сейчас.

– Ну все! Аська с ума сбрендила, – констатировала Марфа, – то замуж не хочет, то гонит, как влюбленная дура!

– Да ладно, – примирительно прогудел Сергий, – не обижайся, просто на заметку возьми. Давай я лучше тебе про данийцев расскажу, чтобы ты врага в лицо знала!

– Рассказывай! – согласилась пьяная Динарка.

– Значит, так, Аська, злить их нельзя, если уж он превратился в демона, то можно спрятаться в сугробе, а можно попричитать: «Даниец, миленький, не кушай тетечку!»

Подружка залилась веселым смехом, Марфа прыснула в кулак.

– В Данийе сугробов нет – там вечное лето! – прошипела я. – Советчик безмозглый. Тебе, Сергий, вообще, стыдно такое говорить! Все-таки лекции в Училище читаешь!

И опять я летала во сне. Проснувшись среди ночи, я увидала, что мальчик не спит, а внимательно смотрит на меня.

– Ты видел, малыш, – шепотом спросила я, – ты знаешь, где это?

Тот серьезно кивнул и прошептал:

– Дома.

Глава 3

Наутро ветер принес с южной стороны тепло. Снег начал таять, улицы стали непроходимыми. Провожали нас со двора Училища. Там же мне выдали рыжую кобылку Буренку. То ли ее назвали от слова «буря», то ли по аналогии с коровой. Мне хотелось верить в первое. Закрепив дорожные сумки на лошадиных боках, я обняла Марфу, которая уже с ночи собирала в платочек слезы.

– Не плачь, Лукинична, – подбодрила я, – скоро вернусь.

Мы тронулись в путь. Надо сказать, что мы представляли собой весьма забавную компашку: опухший маг, перевертыш, гном-альбинос и маленькая девочка в моем лице с еще более маленьким мальчиком.

Все молчали, ощущая торжественность момента. Уже через десять минут стало понятно, что лошадь мою назвали в честь коровы. Она еле передвигала ноги от старости. Мои попутчики уезжали вперед, потом останавливались и ждали. Первым не выдержал гном:

– Нет, эту клячу пора либо пристрелить и сожрать, либо зарубить и тоже сожрать. Так что, милая, готовься: твой транспорт станет обедом!

Я хмуро посмотрела на него:

– А я пешком пойду? Умник!

– А давайте ее и звереныша прибьем здесь, а сами скажем, что на нас напали! – радостно предложил Иван, шмыгая заложенным носом. – Ты, Виль, человечину любишь?

– А давайте мы все помолчим!!! – неожиданно зло рыкнул перевертыш. Все сразу замолкли. Ведь он вурдалак, ему виднее, да и злить его не стоит.

Мы миновали пригород и выехали на дорогу, тянущуюся, казалось, бесконечно между двух кромок темного леса. Изредка нам встречались маленькие села. Побогаче – радовали ладными срубами, победнее – угрюмо косились заборами и темными от дождей и времени избушками.

Я никогда не выезжала дальше близлежащих деревень, куда мы, дети, отправлялись на заработки. Мне казалось, что я наконец-то выбралась из замкнутого маленького мирка и сейчас еду в большой, полный неожиданностей мир.

Неожиданности появились тут же и пробежали заячьей тенью прямо перед лошадиными копытами.

– Чтоб тебя! – в сердцах плюнул гном, останавливаясь. – Ох, ребятки, плохая это примета.

– А ты что, в приметы веришь? – удивилась я.

– Еще как!

И не зря. За зайцем из леса вышел худой облезлый волк. Голодным взглядом он уставился на несчастную кобылу и, обливаясь слюной, вожделенно высунул язык. Моя толстопузая кляча недобро покосилась на зубастого хищника и вдруг попыталась встать на дыбы. Такой резвости от нее я не ожидала. Судорожно прижав к себе Анука и тоненько заверещав, я свалилась в самую гущу ледяной дорожной жижи. Волк подскочил пуще лошади и умчался обратно в чащу.

Мои порты промокли до нитки, в сапогах хлюпала вода, а безуспешные попытки подняться вызвали у полоумного Петушкова острый приступ веселья. Тот хохотал как душевнобольной и тыкал в мою сторону трясущимся пальцем. Впрочем, Бог не Микишка – видит, на ком шишка: Иван так закашлялся, что сам едва не вылетел из седла. Пантелей покрутил пальцем у виска, глядя на него, крякнул и, спешившись, помог мне подняться:

– Нет, эту клячу надо сожрать! – буркнул он. – Говорил же вам, заяц на дороге к худу.