— Хочешь меня убить? И тебе не стыдно?! Все-таки я твоя мать. И потом, я уже мертва. Так что ты зря стараешься. А твой кинжал — просто еще одна разновидность члена.

Тварь, одетая в кожу матери, взвыла от смеха. И вдруг подхватила Эйнджела на руки. В ноздри ударил едкий запах дыма и кипящей крови. Эйнджел почувствовал, как пульсирует член проповедника под мертвым влагалищем матери. Тошнота подступила к горлу.

Ты ангел, Эйнджел.

Голос Беки Слейд...

Идем спать, мамочка тебя ждет, иди скорее в постель и не забудь эти синенькие таблетки...

Существо в коже матери сжало его в своих окровавленных руках, и...

— Нет! — закричал Эйнджел и вырвался. Но бежать было некуда. Разве что...

В зеркало.

Он видел свои отражения. Видел битву Богов Хаоса. Видел гору, полыхающую в огне, под шапкой белого снега... видел Тимми Валентайна.

И Тимми сказал:

— Только ты можешь разрушить чары. Только ты можешь освободить нас обоих...

Кинжал со звоном упал на пол.

И Эйнджел бросился к ближайшему зеркалу. Ударил кулаками в стекло. Зеркало треснуло и разлетелось на миллионы осколков. И не только оно одно. Все зеркала осыпались на пол искрящимся крошевом — все разом. Острые осколки вонзились ему в лицо, впились в руки. Они наполнили все пространство — сверкающие смертоносные снежинки. Помощника оператора разрезало надвое. Одну из ассистенток буквально изрешетило осколками, так что она превратилась в кровавый дуршлаг. Кто-то кричал. Какая-то женщина харкала кровью пополам со стеклом.

За разлетевшимися зеркалами должен был открыться уже знакомый лабиринт из рукотворных пещер, подсобных комнат и фанерных коридоров — но нет. Повсюду, насколько хватал глаз, простирался ад. Мрачные скалы торчали из булькающих озер кипящей серы. Черти с хоботами, похожими на мужские члены, измывались над толпами голых вопящих мужчин и женщин. Неба не было вообще. Воющий ветер нес запах распада и гнили. В реке, где вместо воды текла кровь, кувыркались распухшие трупы. А вдалеке, на высокой горе, окруженной кольцом из пламени, стоял особняк Тимми Валентайна. Железные ворота были распахнуты настежь.

Комната разбитых зеркал была как остров посреди токов адского огня. Обугленный корпус рояля, искореженные рельсы для подвижных камер, лужица из расплавленного стекла и металла — все, что осталось от камеры, — все как будто плыло по воздуху, подернутому кровавой дымкой.

На мгновение все как будто застыло.

В пустоте, где когда-то были зеркала, стоял Тимми Валентайн. И он обратился к Эйнджелу, и сказал всего одного слово. Освобождение.

А за спиной у Тимми стояли другие... бессчетное множество... те, которые переступили черту...

Смерти нет, сказал Тимми Валентайн.

Эйнджел не колебался. Он бросился в пустоту — в мир Зазеркалья.

И все остальные последовали за ним.

• память: 1519 •

Как-то вдруг меркнет свет: как будто на него набросили плотный покров, и солнце погасло.

Галеоны едва видны на горизонте. Мальчик-вампир смотрит на них лишь мгновение и сразу отводит взгляд. Галеоны — это единственное, что его связывает со Старым Светом. И эта связь сейчас оборвется. Но прошлое — в прошлом. Он снова один. Его высадили на чужом берегу, потому что матросов на флагманском корабле поразила странная болезнь — малокровие, — и вину приписали ему. Ему даже никто не сказал, как называется эта страна. Он знает только, что последний остров, на который они заходили, называется Куба и что это колония Испанской короны.

Его оставили на берегу с бурдюком пресной воды, мешочком галет и парой кусков солонины. Лишь корабельный священник высадился вместе с ним на эту пустынную землю, но и он не остался надолго. Его лодка уже растворилась в сумерках над океаном.

Мальчик-вампир вспоминает свой разговор с капитаном в его последнее утро на корабле — в то утро, когда высекли матроса Диего. В его воспоминаниях воет ветер, а корабль раскачивается и скрипит. И в самом центре этого хрупкого плавучего острова стоит капитан. Он, как всегда, держится с гордым достоинством — пусть даже и в ржавой кольчуге. На закате они высадят мальчика на берег, говорит капитан, и продолжат свой путь к неизвестной стране, богаче которой, по слухам, нет.

Капитан говорит:

— Мне искренне жаль, Хуанито, что нам приходится расставаться вот так. Однажды ночью, в глубокий штиль, когда я уже начал отчаиваться, я вышел на палубу и услышал, как ты поешь. Наверное, это была очень старая песня; я даже не знаю, на каком ты пел языке. Но когда я услышал, как ты поешь, я проникся уверенностью, что мы выживем. И доберемся до цели. И действительно, через три дня подул ветер, и мы добрались до Кубы. Я не верю, что это было какое-то колдовство и что твоя песня была сатанинской. Но я должен во всем подчиняться святому отцу.