Шрифт:
Сент-Джонстона!
Оливер Праудфьют был не прочь поговорить еще, ибо
он был одним из тех беспощадных ораторов, которые по-
лагают, что их красноречие вознаграждает за все неудоб-
ства времени, места и обстановки. Но никто не пожелал
слушать, и горожане разбрелись по домам при занимаю-
щейся заре, уже исчертившей алыми полосами небо на
востоке.
Только народ разошелся, как в доме Гловера отвори-
лась дверь, и старик, схватив Смита за руку, втащил его в
дом.
– Где пленный? – спросил оружейник.
– Его нет… Он скрылся… бежал… почем я знаю? –
сказал Гловер. – Черным ходом, через садик – и был таков!
Нечего думать о нем, заходи и взгляни на свою Валентину,
чью честь и жизнь ты спас сегодня утром.
– Дайте мне хоть отереть клинок, – сказал Смит, – хоть
руки вымыть.
– Нельзя терять ни минуты – она уже встала и почти
одета. Идем, приятель. Пусть увидит тебя с оружием в руке
и с кровью негодяя на пальцах, чтобы знала цену службе
настоящего мужчины. Она слишком долго затыкала мне
рот своими рассуждениями о совести и чистоте. Пусть же
поймет, чего стоит любовь храброго человека и доброго
гражданина!
ГЛАВА V
Встань, дева! Косы расчеши*,
На волю выйти поспеши,
В прохладу, веющую с пашни.
Давно кричат грачи над башней!
Джоанна Бейли
Пробужденная ото сна шумом схватки, пертская кра-
савица, чуть дыша от ужаса, прислушивалась к доносив-
шимся с улицы крикам и стуку мечей. С мольбой о помощи
она упала на колени, а услышав голоса друзей и соседей,
сбежавшихся на ее защиту, перешла, не поднимаясь, к
благодарственным молитвам. Она все еще стояла на коле-
нях, когда ее отец чуть ли не впихнул к ней в светелку
Генри Смита, ее спасителя. Робкий влюбленный упирался
– сперва из боязни оскорбить девицу, а потом, увидав ее
коленопреклоненной, из уважения к ее благочестию.
– Отец, – сказал оружейник, – она молится… Я не смею
с ней заговорить, как не смел бы прервать епископа, когда
он служит обедню.
– Ну, завел свое, отважный и доблестный олух! – сказал
ее отец и, обратившись к дочери, добавил: – Мы лучше
всего отблагодарим небо, доченька, если вознаградим по
заслугам наших ближних. Вот перед тобою тот, кого гос-
подь избрал своим орудием, чтобы спасти тебя от смерти, а
может быть, и самого худшего – от бесчестья. Прими его,
Кэтрин, как верного своего Валентина и того, кого я желал
бы назвать своим любезным сыном.
– Потом, отец! – возразила Кэтрин. – Сейчас я никого не
могу видеть… ни с кем не могу говорить. Не примите это за
неблагодарность – я, может быть, слишком благодарна
тому, кто стал орудием нашего спасения, – но позволь мне
сперва помолиться святой заступнице, во благовремение
пославшей нам избавителя… и дай мне минутку, чтоб на-
деть платье.
– Ну, слава богу, девочка! Одевайся на здоровье, уж в
этом тебе отказа не будет: первый раз за последние десять
дней ты заговорила как женщина. В самом деле, Гарри,
хотел бы я, чтобы моя дочь отрешилась от своей неруши-
мой святости, пока не настала пора причислить ее к лику
святых, как вторую святую Екатерину.
– Нет, кроме шуток, отец! Клянусь вам, у нее уже есть
по меньшей мере один искренний почитатель, готовый
служить ей на радость так преданно, как только способен
грешный человек. Итак, я на время прощаюсь с тобой,
прекрасная дева, – заключил он с жаром, – и да пошлет тебе
небо сны столь же мирные, как мирны твои помыслы, когда
ты не спишь. Я пойду охранять твой покой – и горе тому,
кто посмеет его нарушить!
– Мой добрый и отважный Генри, чье горячее сердце и
так вечно не в ладу с безрассудной рукой! Не ввязывайся
больше этой ночью ни в какие споры. Прими, однако, мою
искреннюю признательность и постарайся, чтобы мысли
твои стали такими же мирными, какими кажутся тебе мои.