Завтра мы встретимся, и ты уверишься в моей благодар-

ности. Прощай!

– Прощай, владычица и свет моего сердца! – сказал

оружейник.

Сойдя с лестницы, что вела в комнатку Кэтрин, он хо-

тел уже выйти на улицу, когда Гловер подхватил его под

руку:

– Я готов радоваться этой ночной драке, как никогда

еще не радовался звону мечей, если, Гарри, она и впрямь

образумила мою дочь и научила ее ценить тебя по заслу-

гам. Слава святому Макгридеру17! Я даже чувствую неж-

ность к этим озорникам, и мне жаль злополучного влюб-

ленного, которому уже никогда не придется носить на

правой руке шеврон. Эх! Бедняга до могильной доски бу-

дет чувствовать свою утрату, особенно когда станет наде-

вать перчатки… Да, впредь он будет платить нам за наше

искусство половинную плату… Нет, оставь, нынче ни на

шаг от этого дома! – продолжал он. – Ты не должен от нас

уходить, никак не должен, сынок!

– Я не уйду. Но, с вашего разрешения, покараулю на

улице. Нападение может повториться.

– Когда так, – сказал Саймон, – тебе способнее будет

отогнать их, оставаясь в стенах дома. Такое ведение боя

наиболее подобает нам, горожанам, – отбиваться из-за ка-

менных стен. Этому мы хорошо научились, выполняя по-

17 Название местности близ Перта, именуемой в просторечии Экклезмагерди

(Ecclesia Macgirdi), еще уберегает от полного забвения память об этом древнегэльском

святом.

винность по несению стражи. К тому же в эту ночь было

довольно переполоха и шума, нам обеспечены мир и покой

до утра. Ступай же за мной.

С этими словами он потащил охотно сдавшегося Генри

в то самое помещение, где они ужинали и где старуха, ко-

торую, как и других, подняло на ноги ночное сражение,

быстро развела огонь.

– А теперь, мой доблестный сын, – сказал Гловер, – чего

бы ты хотел выпить за здоровье твоего отца?

Генри Смит дал усадить себя на дубовую скамью и

сидел, не отводя глаз от огня, бросавшего красные отсветы

на его мужественное лицо. Он вполголоса бормотал про

себя:

– … «Добрый Генри»… «отважный Генри»… Ах! Если

бы она сказала «милый Генри»!

– Это что за напитки? – рассмеялся старый Гловер. –

Таких в моем погребе нет. Но если херес, или рейнское, или

гасконское подойдут для этого случая, скажи только слово,

и запенятся чаши… Так-то!

– «Горячая признательность», – продолжал вполголоса

оружейник. – Такого она мне раньше никогда не говорила:

«горячая признательность»… Смысл этих слов не слишком

ли растяжим?

– Он окажется, друг, растяжим, как шкурка козленка, –

сказал Гловер, – если только ты положишься во всем на

меня. Ответь же, чего ты хочешь выпить за завтраком?

– Чего вам самим угодно, отец, – небрежно сказал

оружейник и снова принялся перебирать сказанные ему

Кэтрин слова. – Она упомянула о моем горячем сердце, но

упомянула и о моей безрассудной руке. Как же мне изба-

виться от своего пристрастия к драке? Конечно, проще

всего отрубить себе правую руку и пригвоздить к цер-

ковным дверям, чтобы Кэтрин больше никогда меня ею не

попрекала.

– Довольно и одной отрубленной руки за эту ночь, –

сказал его друг и поставил на стол кувшин вина. – Что ты

себя терзаешь, приятель? Она любила бы тебя вдвое горя-

чей, когда б не видела, как ты перед ней благоговеешь. Но

дело приняло теперь иной оборот. Не могу я жить под

вечной угрозой, что проклятые головорезы, прихвостни

придворной знати, разграбят мою лавку и разнесут мой

дом, потому что мою дочь, изволите ли видеть, прозвали

пертской красавицей! Нет, я ей покажу, что я ее отец и

требую того повиновения, на какое дают мне право закон и

священное писание. Я хочу видеть ее твоей женой, Генри,

мое золотое сердце! Твоею женой, мой храбрец, и не далее

как через несколько недель. Ну, ну! За твою веселую

свадьбу, славный мой Смит!