— А я в кого превращусь?

Против своей воли Клей лежал, размышляя, восстанавливая образ Кэтрин во время церемонии. То, как она смотрела, когда входили в гостиную, как они произносили свою клятву, как увидела на свадьбе всех девушек из «Горизонта», когда он ее поцеловал… Он помнил ощущение ее слегка округлого живота, когда он прижимался к ней. Это — самая ужасная вещь, которую он когда-либо испытывал: лежать в постели в женщиной и не касаться ее. Абсурдность состояла в том, что в первый раз он по праву занимает место в этой кровати. «Черт побери, — подумал он, — мне не следовало так много пить шампанского. Шампанское сделало меня грубым».

Наконец он пришел к выводу, что во всем этом они поступают как дети. Они были мужем и женой и в течение вечера выполняли определенно сексуальные просьбы, а теперь они пытаются отрицать причину того, от чего не могут уснуть.

«Какого черта, — подумал он, — дела не могут обстоять еще хуже».

— Кэтрин, ты не хочешь снова это попробовать, без всяких условностей? Может, после этого мы уснем?

Мышцы в низу ее живота сжались и начали дрожать. Она отпрянула на свою сторону кровати и снова повернулась к нему спиной.

— Вино стукнуло тебе в голову, — вот и все, что она сказала.

— Какого черта! Ты не можешь винить мужчину за это!

Она почувствовала, что ее грудная клетка может разорваться и разлететься на кусочки. Она сердилась на себя за то что хотела, чтобы ночь продлилась дольше, сердилась на него за его предложение. Она задумалась над тем, какой утонченной пыткой было бы повернуться к нему и принять его приглашение.

Но она осталась лежать так, как лежала, свернувшись калачиком, сама по себе. И, перед тем как уснуть, она долго размышляла над тем, есть ли на нем пижама.

Кэтрин проснулась от звука раскрывающихся штор. Она подскочила в кровати так, как будто оркестр из ста двадцати инструментов заиграл у нее над ухом маршем. Клей стоял в потоке солнечного света и улыбался.

— Ты всегда так просыпаешься?

Она искоса посмотрела, моргнула, потом плюхнулась назад на кровать, как старая тряпичная кукла, закрывая руками глаза.

— О Господи, так все-таки на тебе БЫЛА пижама!

Он снова засмеялся, свободно и легко, повернулся и посмотрел на пробуждающийся город внизу, умытый золотом и розовыми красками.

— Это значит, «с добрым утром»?

— Это значит, что большую часть ночи я провела в раздумьях над тем, была ли на тебе пижама или нет.

— В следующий раз спроси.

Она вдруг выскочила из кровати, бегом направилась в ванную и закрыла за собой дверь.

— Не слушай! — приказала она.

Клей облокотился об оконную раму, довольно усмехнулся сам себе, думая о неожиданных прелестях семейной жизни.

Она вышла из ванной немного робко и сразу же пошла одеваться.

— Извиняюсь, если я была немного резкой, но малыш внутри меня явился причиной некоторых неожиданных перемен, и это — одна из них. Я все еще не могу к этому привыкнуть…

— Это признание означает, что ты больше не сердишься на меня?

— Разве я на тебя сердилась? Я не помню… — Она была занята тем, что приводила в порядок верхнюю одежду.

— Да, — сказал он, отходя от окна. — Я сделал тебе хитрое предложение, и ты разгневалась.

— Забудь. Давай будем друзьями. Я не люблю ссориться, даже с тобой.

Теперь он смотрел ей в лицо, с обнаженной грудью, быстро, но внимательно окинул взглядом ее волосы, так что она начала расчесывать их пальцами.

— Слушай, — объяснила она, — по утрам я не в лучшей форме.

— А кто в лучшей? — сказал он в ответ, потирая свой подбородок. Затем он повернулся к своему чемодану, начал рыться в нем, тихо насвистывая сквозь зубы. Она привыкла к утрам, когда мать шаркала по дому с видом мученицы и усталостью такой, что, казалось, день близится к концу, а не начинается; А старик с отрыжкой и почесываниями попивал кофе и бормотал проклятья под нос.

А это было что-то новое: мужчина насвистывает перед завтраком.

Он остановился на полпути в ванную, держа в руке футляр с туалетными принадлежностями.

— Что скажешь, если мы оденемся и поедем куда-нибудь позавтракаем, а потом вернемся домой и заберем подарки?

— Я умираю с голоду. Вчера я так и не смогла закончить свой ужин.

— А ты не испытываешь чувства голода? — Он бросил быстрый взгляд на ее живот.

Она обвила его обеими руками.

— Да, я тоже голоден.

— Тогда я куплю завтрак для вас обоих.

Она залилась румянцем и отвернулась, понимая, что ей нравится утренний Клей.

Когда в ванне послышалось журчание воды, она снова упала на кровать, думая над тем, каким оказался Клей этим утром. Ей даже нравилось его поддразнивание. Она услышала, как упала мыльница, потом нечеткие восклицания, затем снова легкое насвистывание. Она вспоминала, как он повернулся от окна в своей пижаме, которая испытывающе висела так низко на бедрах, обнажая тонкую полоску золотистых волос, идущих вниз от центра живота. Она тяжело вздохнула, перевернулась на кровати и подложила руку под голову. Тепло солнца навалилось на нее, и она уснула в ожидании Клея. Уснула так быстро, как свойственно только беременным женщинам.