Беседа в Тампле с князем Васильком и старцем Даниилом продолжалась до глубокой ночи. Представители двух христианских мировоззрений сидели за одним столом и вкушали одно вино и пищу, не чувствуя себя разделенными непроходимыми противоречиями, поскольку и нравственные нормы, и постижение смысла бытия не столь разнились у них, простых смертных, как было это у столпов Церкви. Мудрый игумен с самого начала признал в де Пейне не противника, а тем более, врага православия или Руси, а скорее внимательного и заинтересованного союзника, если не друга. С другой стороны, и Гуго де Пейна всерьез и искренно интересовало православие, несомое в Палестину игуменом Даниилом. Почему?
– втайне задавал рыцарь этот вопрос сам себе: ведь его цель и миссия здесь идет от Ватикана, а сам он до глубины души принадлежит католической Церкви. Возможно, безжалостное заклание Филиппа де Комбефиза так повлияло на его умонастроение?.. Но оно не может и не должно отвратить его от выполнения священного долга. В речах старца Даниила, де Пейна привлекла еще некая хранимая им истина веры, отсутствующая порою в словах католических иерархов, которая словно бы изливалась открыто из его уст и давала возможность любому желающему, и ему - Гуго де Пейну, припасть к этому источнику живой воды, приснотекущую в жизнь вечную и блаженную... Его поразила и непреклонная сила, казалось бы такого немощного игумена, глаза которого горели спокойным и неугасимым огнем. Де Пейн знал, что он прибыл в Иерусалим для устройства в Святом Городе православного храма, и уже многие не только косо смотрели на его деятельность, но и чинили всяческие препятствия, порою не гнушаясь прямых угроз в адрес миссионера.

–  Мы не ищем недругов, - говорил игумен Даниил, - но с верой и мужеством, отбросив грех, не устрашимся никого, и злейшего врага рода человеческого - диавола. Сказано ведь: "И мир преходит, и похоть его, а исполняющий волю Божью пребывает вовек". Всякий верующий в него не постыдится. Здесь нет различия между иудеем и эллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его. Жертвенность и самоотвержение - тот крестный путь, по которому шел Христос, завещанный нам. Если бы мы искали врагов не вокруг себя, а внутри, то избежали бы многих скорбей и тягот.

–  Но так ли уж у Руси мало врагов, что вы пренебрегаете ими?
– спросил де Пейн, силясь понять душу чужого ему народа.

–  Не пренебрегаем, а прощаем, как велел Христос, - отозвался игумен. Но лишь только дойдут они до предела, когда встанет над Русью опасность полной ее гибели, - тогда и явятся на подмогу небесные силы, тогда и укажет Богородица на святых сподвижников, поднимающих неисчислимую рать на защиту отечества... Однако, время уже позднее и нам пора идти, - спохватился старец.

–  Я провожу вас, - поднялся Гуго де Пейн.
– В городе темной ночью небезопасно.

–  С такими-то двумя молодцами!
– улыбнулся игумен, взглянув на двух статных рыцарей.

–  И вот еще что, - добавил де Пейн.
– Не погнушайтесь обращаться ко мне по любому поводу, если у вас возникнут какие-либо сложности в вашей деятельности здесь, в Иерусалиме.

–  Благодарю вас!
– пожал его руку князь Василько.

3

Предостережение Гуго де Пейна по поводу возможной опасности в отношении игумена Даниила и князя Василька, имело под собой основания: барон Жирар, войдя в контакт с Рене де Жизором, готовили совместную акцию против православных миссионеров; оба великих магистра, не без серьезных опасений, предполагали угрозу двум своим католическим орденам в существовании и дальнейшем пребывании в Иерусалиме игумена Даниила и князя Василька Ростиславича. Попытки воздействия на графа Танкреда через послушного их воле барона-подагрика Глобштока не увенчались успехом: наперсник отказался выдворить под благовидным предлогом из города обоих русских, связанный условием договора с византийским императором. Приходилось действовать иначе, излюбленными методами иоаннитов и вступившего с ними в союз Ордена Сиона...

К концу июня в Иерусалиме собрались все рыцари-тамплиеры, съехавшиеся из разных концов Палестины, за исключением надолго застрявшего в чумном Египте Милана Гораджича. Вызваны они были Гуго де Пейном в связи с тем, что в восточной области Самарии, через которую пролегали одни из дорог паломников, назревали серьезные крестьянские волнения, грозящие взорваться восстанием. Барон Глобшток, получая постоянные предупреждения о недовольстве населения порядками, установленными местным правителем графом Руаезом, как всегда бездействовал, и лишь успокаивал Бодуэна I. Но из своих источников, которые уже были созданы во многих районах Палестины им самим и Андре де Монбаром, Гуго де Пейн получал точные сведения - что назревает бунт. Он лично поставил об этом в известность графа Танкреда, но и тот довольно равнодушно отнесся к предупреждению. Тогда де Пейн решил действовать самостоятельно. Собрав тамплиеров и примкнувших к ним латников-ополченцев, он двинулся к городу Наблус, центру провинции Самария. И уже по дороге пришло известие, что все его опасения оправдались: восстание началось.

По пути им встречались бежавшие, раненые, истерзанные рыцари, купцы, жители-христиане, рассказывающие ужасные вещи. Наблус практически разрушен и опустошен, города Самарии в огне, граф Руаез разорван обезумевшей толпой, которая вооружена самодельными пиками, вилами, серпами; убиты многие из его окружения - бароны, чиновники, судьи, сборщики налогов; захвачена в плен сестра Бодуэна I, находящаяся проездом в Наблусе Гертруда - судьба ее неизвестна... Над всей областью поднимается черный дым!

Гуго де Пейн хладнокровно собирал мечущихся людей под свои знамена, отправляя в тыл лишь тяжело раненых, и продолжал свое продвижение вперед. Ему претило вступать в сражение с разрозненными толпами крестьян, вооруженных чем попало, но иного выхода он не видел. Как иначе навести порядок в мятежной Самарии? Уговаривать обезумевших людей? Другие тамплиеры разделяли его чувства. Граф Зегенгейм ехал рядом и тяжело молчал. Сбоку подъехал Бизоль де Сент-Омер и проворчал:

–  Драться с пастухами? Не на это рассчитывал я, отправляясь с тобой в Палестину, Гуго!

–  А ты можешь вернуться в Иерусалим, - сухо отозвался де Пейн.
– Я не буду против.

–  Зачем ты так говоришь?
– обиделся Бизоль и отъехал прочь.

–  Но он прав, - заметил Роже де Мондидье.
– Мы рыцари, а не мужланы, чтобы переться на вилы.

–  Тогда скажите мне: как навести в Самарии порядок и освободить попавшую в плен королеву Гертруду?
– произнес де Пейн, сдерживая гнев.
– Вы боитесь запачкать чистые руки, но я также дорожу своей честью, а совесть и разум подсказывают мне, что мы не можем повернуть вспять! В конце концов, против нас выступили не женщины и дети, а сильные, обозленные мужчины, и удар серпом по... шее, не менее страшен, чем нанесенный острым мечом.