Отвернувшись, Тристан оперся о перила и уставился вниз, на пенящуюся за бортом воду. Мысли его были так же темны, как и буруны. Тысяча чертей! Мэдди дошла до того, что заявила ему о своем намерении собрать “компенсацию” частями: отныне всякий раз она будет требовать от него поцелуй, как только ей захочется поднять настроение! Словно ребенок, который требует конфетку.

Тристан не мог найти логического объяснения этой выходке, как он ни ломал голову. Ведь Мэдди не была какой-нибудь потаскушкой с нравственностью уличной кошки, как Минни. Но вместе с тем она не проявляла скромности и чопорности, которые приличествовали бы настоящей леди. Скорее, в ней было того и другого поровну… если такая странная смесь вообще возможна.

Как же несчастный, добропорядочный Гарт сможет ужиться с такой непредсказуемой женой? И как он объяснит ее отцу и Гарту, если Мэдди вздумается потребовать свою “плату” в самый неподходящий момент?

Оставалось надеяться только на то, что, оказавшись в Лондоне, Мэдди настолько увлечется своей новой жизнью, что выбросит из головы все эти глупости. Если же этого не случится, Тристан найдет способ исчезнуть с ее глаз до тех пор, пока они с Гартом не поженятся.

Дувра они достигли уже вечером. Следуя рекомендациям владельца гостиницы в Кале, Тристан разыскал менялу и обменял остатки франков, вырученных от продажи лошадей, на фунты в банкнотах.

Затем путники направились на постоялый двор, где перед отплытием в Кале Тристан оставил пару серых лошадей и фаэтон – жалкие остатки былого великолепия конюшен графа Рэнда.

– Накормите лошадей и подготовьте экипаж. Завтра на рассвете мы выезжаем в Лондон, – велел Тристан конюху.

Затем он разыскал скромную, но чистую гостиницу у доков и заплатил за ночлег. Заказав кружку эля и две порции баранины с жареным картофелем, он истратил почти все свои деньги, кроме нескольких монет. Но зато в последнюю ночь этого путешествия они с Мэдди лягут спать не на голодный желудок.

– С вашего позволения, я хочу получить свой первый поцелуй сейчас, – заявила Мэдди час спустя, стоя на пороге своей комнаты.

Тристан, собиравшийся уже пожелать ей спокойной ночи, потрясенно застыл.

– Что?!

– Я хочу получить первый поцелуй из тех, которые мне причитаются, – повторила она. – Мне срочно необходимо поднять настроение. Я не могу избавиться от воспоминаний о моем дедушке и о жизни в Лионе… Боюсь, Англия оказалась для меня чересчур унылой.

– Унылой? Почему?

– Мэдди нахмурилась:

– Во-первых, этот язык слишком груб для моего утонченного французского слуха; во-вторых, еда здесь отвратительна. Nom de Dieu! 2 . В этой ягнятине не было и намека на розмарин, и вообще я подозреваю, что это была не ягнятина, а баранина. А в картофель не положили ни единой веточки петрушки. – Мэдди пожала плечами. – И вообще, в этом Дувре так холодно… и серо…

– Это туман, – пояснил Тристан, и у него защемило сердце при виде тоскливого выражения на лице Мэдди. Пальцы девушки скользнули к цветам, украшавшим ее новую шляпку, словно этот искусственный букет мог напомнить ей о более солнечном и радостном климате южной Франции, к которому она привыкла с детства.

Тристан ласково отбросил со лба Мэдди вьющуюся прядь волос.

– Завтра солнце снова покажется из-за туч, и все здесь станет веселее. И не стоит судить об английской еде по тем блюдам, которые подают в портовом трактире. На мой взгляд, нет ничего лучше, чем простая деревенская еда. Впрочем, должен признать, что наши британские повара не столь искусны в обращении со специями и пряностями, как их коллеги на континенте. Именно поэтому почти все наши пэры содержат французских шеф-поваров.

Тристан понимал, что несет всякую чушь, но надеялся, что своей болтовней сможет хоть немного отвлечь Мадлен от тоски по дому. За последние шесть лет он сам достаточно часто испытывал приступы ностальгии, чтобы безошибочно распознавать ее симптомы. Кроме того, Мэдди была утомлена почти до полного изнеможения. Даже в тусклом свете единственной лампы в этом узком коридоре было заметно, как она бледна и какие темные тени сгустились под ее глазами.

Мэдди серьезно смотрела ему в лицо… должно быть, ожидала, когда же он, наконец, удовлетворит ее невероятное требование. Господь свидетель, он не собирается целовать ее! Не сейчас… И вообще больше никогда! Он отлично усвоил урок.

Но, черт побери, Мэдди казалась сейчас такой юной, такой ранимой… такой невыразимо одинокой! Душу Тристана захлестнула волна безумной нежности, и он понял, что не в силах отказать ей сейчас в утешении.

– Ах, Мэдди, – прошептал он и привлек девушку к себе, касаясь губами ее губ с таким же целомудренным состраданием, с каким когда-то целовал Кэролайн, чтобы рассеять ее детские горести. Подняв голову, он улыбнулся, мысленно поздравив себя с тем, что на сей раз ему удалось сдержать свою страсть.