Тело Этельвульфа с почетом доставили в монастырь святого Адельма, неоднократно разграбленный и пожженный. В гулкой каменной церкви с потрескавшейся северной стеной и сквозняками, гуляющими по нефам, тело положили перед алтарем, и с ним остались мерзнуть самые доверенные воины. В церкви свирепствовал январский мороз, только-только закончился декабрь, и рождество, и праздник самой длинной ночи в году остались позади. Какие могут быть праздники, когда на северных границах буйствуют враги?

Этельред с нежностью думал о дочке, которая отпраздновала рождество в далекой Валлии. Она всегда любила рождество и с восторгом разворачивала аккуратно завернутые в холстину подарки. А отец очень любил дарить их.

Он не знал, что никогда больше не увидит дочери, но, казалось, чувствовал это. Сердце его терзала тоска. Сыновья… Да что сыновья. Сыновья – мужчины, им крепиться всегда пригодится. Хоть Этельред и любил своих мальчишек, он считал, что любой мальчик легче переживет отторжение от родителей. Мальчишка – существо самостоятельное. А девочки… Они такие слабенькие, такие нежные. Эльгива, должно быть, скучает.

От этой мысли отец тосковал и сам.

На следующий день была отрыта могила, и Этельвульфа, элдормена Беарроксцира, со всеми почестями опустили в землю. Над ним читал отходную сам настоятель, облачившись в помятое, покрытое пятнами парадное облачение, ему помогали двое монахов, которые в любой удобный миг прятали покрасневшие от мороза руки в рукава. Посреди церемонии с неба вдруг начали спархивать мелкие белые хлопья, которые таяли на лицах. Постепенно их становилось все больше, и воины, присутствовавшие на церемонии, начали нервно поглядывать на небо.

– Если начнется метель, мы и вовсе не сможем биться с датчанами. Мы их даже не найдем.

– Но и они нас не найдут.

– Да что такое метель для северян? Они на нее плевать хотели.

– Плюй – не плюй, все равно морду залепляет.

– Тише, – прошипел Этельред. – Уважайте церемонию.

Шепчущиеся эрлы ненадолго примолкли, но потом снова забормотали за спиной короля.

– Метель – лучше, чем дождь. Снег хотя бы не промачивает одежду. Стряхнул – и все.

– Я предпочитаю воевать под солнышком.

– Ага. Чтоб в глаза светило…

– Тише!

Армия, похоронив одного из элдорменов, немного отступила на юг. Датчане их не преследовали. Уэссекские воины и присоединившиеся к ним мерсийцы остановились неподалеку от монастыря святого Адельма, и, раскинув лагерь, стали ждать приказа выступать. Но король медлил.

Эльфред, как в бою, так и на отдыхе, чувствовал себя совершенно спокойно, можно даже сказать, привычно. Он ночевал вместе со своими людьми, на том же самом лапнике, ел ту же пищу из того же котелка. В бою его миновал вражеский меч, на теле осталось лишь несколько синяков – все благодаря отличной стальной кольчуге и толстому подкольчужнику. Он, как и все, ждал решения брата, и волновался лишь о жене, как любой мужчина волнуется за супругу, оставленную дома с маленьким ребенком. С каждым гонцом он отправлял ей известие о себе и требовал, чтоб жена сообщала ему в ответ, как у нее дела.

Иногда, очень редко, он думал об Эдит. Красавица с зелеными глазами, в зеленом платье, ладно облегающем ее стройную фигуру, все реже появлялась в его сознании. Конечно, он помнил о том, что был с нею, и собирался помнить об этом всю жизнь, но живая женщина в мыслях превращалась в смутное изображение на залитой дождевой водой пластинке слюды в оконном переплете.

К вечеру, когда большинство солдат уже устраивались подремать, и последние голодные воины те, кто только что вернулся из дозора, опустошали котлы, к Эльфреду подошел его старший брат и, помедлив, присел рядом. Он оглядел людей принца, не обращавших на короля никакого внимания – большинство спешило скорее уснуть, зная главный закон любого солдата: оторвал клочок сна – твое счастье.

– Жена передала, что она с сыном уже несколько дней, как устроились в Уилтоне, – сказал Эльфред. – И твоя жена с сыновьями тоже. У них все хорошо. Отпраздновали отлично.

Король досадливо поморщился.

– Ты мне лучше скажи, почему не появился на обедне?

– Я отстоял похоронную службу и то, что к ней прилагалось – и хватит с меня.

– Что за разговор!? Если не будешь почитать Бога, не видать тебе побед, как своих ушей.

– Очень надо Богу, чтоб я битых два часа торчал на ногах. Я исповедался перед боем у Редингама, ну и хватит.

– Исповедаться нужно перед каждой схваткой. Иди ты хочешь в ад?

– Пока я хочу жить куда больше, чем райского блаженства.

– Бог любит благочестивых воинов!

– Бог любит сильные армии и отвагу в сердцах. Вот что я могу сказать.

Несколько мгновений Этельред испытующе разглядывал младшего брата. Незаметно приподняв голову от потертого седла, Алард, элдормен поместья принца внимательно прислушивался к беседе. Лицо у него было непроницаемое, но в глазах плясали чертики. Или, может, так лишь казалось оттого что рядом горел костер и щедро рассыпал вокруг оранжевые блики.

– Ты всегда споришь со мной, – мягко сказал король. – Я вот не понимаю, почему. Неужто лишь из любви к спорам?

– Ну, мне кажется, я просто хочу отыскать истину, – улыбнулся Эльфред. – Рыбу куда проще выудить в мутноватой воде, где ей не видны ни ячеи сети, ни крючки.

– Странное сравнение. Истина сама приходит к тому, кто мудр, а поимка рыбы требует немалых усилий.

– Но и мудрым не рождаются. Им надо стать, набегавшись за истиной.

– Кто научил тебя таким рассуждениям? Те монахи, с которыми ты чешешь язык? Когда ты сидишь в замке, на тебя хоть сутану надевай – настоящий книжник. И здесь, на привале, посреди войска, ты тоже, вроде бы, на месте, – Этельред смотрел на брата испытующе. – Вульфтрит говорит, что ты коварен, притворяешься глупым и только и ждешь случая перехватить у меня власть. Но мне не кажется, что ты притворяешься глупым. Скорее уж корчишь из себя умника.