— Да я лучше в самой грязной пещере ночевать останусь, чем в этом птичьем гнезде! Как у вас прошла ночь?

— Хорошо, а у тебя? — осведомился Эрагон.

— Я спал как камень, — хмыкнул гном и коснулся рукояти своего топора. — Но, я вижу, вы уже поели, так что идёмте со мной, внизу вас уже ждут Арья, королева и ещё кое-кто из эльфов. — Он смерил Эрагона оценивающим взглядом. — Происходит нечто такое, о чем они нам пока не сообщили. Это явно что-то серьёзное. Я не уверен, что именно им нужно от тебя, но Имиладрис выглядит очень напряжённой и раздражённой, точно волк, которого в угол загнали. Жаль, что я не успел предупредить тебя раньше.

Эрагон поблагодарил Орика, и они вместе спустились по лестнице вниз, а Сапфира слетела, выбравшись через люк в спальне. Их встретила Имиладрис в мантии из пышных лебединых перьев, точно снег оттенявших её алую тунику. Сдержанно поздоровавшись, она сказала: «Следуйте за мной» — и вскоре привела их на окраину Эллесмеры, где дома-деревья попадались гораздо реже, а тропинки между ними были почти незаметны. У подножия какого-то холма, густо заросшего деревьями, Имиладрис остановилась и сказала с некоторой угрозой в голосе:

— Прежде чем мы сделаем хоть шаг дальше, вы трое должны поклясться на нашем языке, что никогда и никому не расскажете о том, что увидите сейчас, — во всяком случае, без моего на то разрешения, или же без разрешения моей дочери, или же того, кто сменит нас на эльфийском троне!

— А почему я должен приносить какие-то клятвы эльфам? — заносчиво спросил Орик.

«А действительно — почему? — поддержала его Сапфира. — Неужели вы нам не доверяете?» Королева ответила ей вслух:

— Это вопрос не доверия, а безопасности. Мы любой ценой должны сохранить эту тайну, ибо в ней — самое большое наше преимущество перед Гальбаториксом. И если вы будете связаны клятвой, произнесённой на древнем языке, то никогда по собственной воле этой тайны никому не откроете. Ты, Орикводхр, явился сюда, чтобы наблюдать за обучением Эрагона. Но если ты откажешься поклясться мне сейчас, то можешь сегодня же возвращаться в Фартхен Дур.

И Орик, хоть и не сразу, но проворчал примиряюще:

— Я полагаю, ты, Имиладрис Дрёттнинг, не желаешь зла ни гномам, ни варденам, иначе я ни за что бы не согласился. Но честью твоего Дома и твоего рода заклинаю тебя: не вздумай обмануть нас! Говори, какие слова я должен произнести.

Пока королева учила их правильно произносить необходимую клятву, Эрагон все же успел спросить у Сапфиры:

«И мне тоже следует поклясться?»

«А разве у нас есть выбор?» — ответила она, и Эрагон вспомнил, что вчера Арья ответила ему примерно так же. Было очевидно, что Имиладрис не желает оставлять им ни малейшей возможности для самостоятельного манёвра.

Когда Орик успешно справился с произнесением нужных слов, королева эльфов выжидающе посмотрела на Эрагона. И он, немного поколебавшись, тоже произнёс требуемую клятву, а следом за ним и Сапфира.

— Благодарю вас, — промолвила Имиладрис. — А теперь продолжим наш путь.

Они поднялись на вершину холма, сплошь покрытую густым красным клевером. В стороне Эрагон увидел отвесный каменный утёс, нависший над лесом. Отсюда открывался удивительный вид — казалось, они стоят на краю света, а перед ними лишь бескрайнее зеленое море, на горизонте сливающееся с небом.

«Я же знаю это место!» — вдруг вспомнил Эрагон. Именно этот холм и этот утёс являлись ему в бредовых видениях после того, как он убил Дурзу.

Послышался глухой удар. Казалось, сам воздух содрогнулся. Затем последовал ещё один удар, и Эрагону пришлось стиснуть зубы; ещё удар — и он заткнул уши, опасаясь, что лопнут барабанные перепонки. Эльфы же стояли совершенно неподвижно. Ещё удар — и поле клевера словно прогнулось под неожиданным порывом ветра.

Ещё удар, последний, и из-под нависшего утёса появился огромный золотистый дракон. И на спине у него сидел Всадник.

Утром, проснувшись после своей пылкой речи, Роран увидел в окно вереницу людей, направлявшихся из Карвахолла к водопадам Игвальды. Зевая и прихрамывая, он спустился вниз, на кухню, и увидел Хорста, который в одиночестве сидел за столом над кружкой с элем.

Поздоровавшись с ним, Роран взял кусок хлеба и тоже присел к столу. Заметив покрасневшие глаза Хорста и его нечёсаную бороду, он догадался, что кузнец не спал всю ночь, и спросил:

— Ты не знаешь, почему столько людей в горы отправились?

— Надо же им с родными посоветоваться! — почти сердито ответил Хорст. — Многие ещё на рассвете в Спайн ушли. — Он с грохотом поставил кружку на стол. — Ты даже не представляешь, Роран, что ты натворил своим предложением бежать отсюда! Вся деревня на ушах стоит. Многие тебя уже попросту возненавидели за то, что ты людей своими идеями в угол загнал, а выход предложил один-единственный — который тебе самому по нраву. Ну и, конечно, за то ещё, что ты на Карвахолл такую беду навлёк.

Хлеб, который с таким удовольствием ел Роран, сразу приобрёл вкус пыли; в душе вновь вспыхнули обида и возмущение: «Это ведь Эрагон притащил сюда тот камень, а вовсе не я!»