— Но сколько времени на это потребуется? Вот в чем вопрос-то!

— Тебе точно или примерно? — Мальчик склонил голову набок, призадумался. — Думаю, ещё пары поколений хватит. Скажем, лет пятьдесят. За это время людей с врожденной устойчивостью станет достаточно много, чтобы успешно поднять восстание. Пятьдесят лет — совсем неплохой срок. Если повезёт, ты ещё увидишь, как это будет, когда сама уже станешь доброй бабусей, качающей на коленях пухлых внучат. Хотя на самом деле, — он вскинул руку, заставив Китти, издавшую возмущенный возглас, умолкнуть, — на самом деле я ошибся. Мой расчёт был неверен.

— Это хорошо.

— Ты никогда не станешь доброй бабусей. Лучше будет сказать — «унылой и одинокой старой каргой».

Китти стукнула кулаком по полу.

— Пятьдесят лет — это слишком много! Кто знает, до чего волшебники додумаются к тому времени? Да вся моя жизнь пройдет! Может, я уже умру к тому времени, как наконец свершится революция.

— Это верно, — сказал мальчик. — Но я буду все ещё здесь и все увижу. Я буду точно таким же, как теперь.

— Ну да, конечно! — рявкнула Китти. — Тебе хорошо!

— Думаешь? — Мальчик окинул себя взглядом.

Он сидел прямо, аккуратно скрестив ноги, на манер египетского писца.

— С тех пор как умер Птолемей, прошло две тысячи сто двадцать девять лет, — сказал он. — Ему было четырнадцать. Восемь мировых империй вознеслись и пали с тех пор, а я все ещё ношу его облик. Как ты думаешь, кому из нас лучше?

Китти не ответила. Помолчав, она спросила:

— Зачем ты это делаешь? В смысле, принимаешь его облик.

— Потому что я дал себе слово, — сказал джинн. — Я показываю ему, каким он был. До того, как переменился.

— А я думала, он так и не вырос, — сказала Китти.

— Да, это правда. Он так и не вырос.

Китти открыла было рот, чтобы спросить, но потом покачала головой.

— Мы уходим от темы, — твёрдо сказала она. — Я не могу позволить себе ждать и смотреть, как волшебники продолжают творить зло. Жизнь слишком коротка. Действовать нужно прямо сейчас. Но мы — народ, простолюдины, — не можем спихнуть правительство в одиночку. Нам нужна помощь.

Мальчик пожал плечами.

— Возможно.

— Так вот, моя идея, точнее, моё предложение состоит в том, что джинны и прочие духи должны нам помочь, — сказала Китти. И выжидательно выпрямилась.

Мальчик уставился на неё.

— Чего-чего?

— Помогите нам. В конце концов, ты сам только что сказал: все мы тут жертвы, как джинны, так и простолюдины. Волшебники одинаково помыкают нами, как людьми, так и духами. Ну так вот. Надо объединиться и свергнуть их.

Лицо у мальчика сделалось каменное.

— Вот так вот взять и объединиться?

— Нет, конечно, это будет непросто. Но должен же быть какой-то способ! Например, если простолюдины, такие как я, могут вызывать таких могучих джиннов, как ты, почему мы не можем вместе выступить против правительства? Это все ещё нужно хорошенько продумать и привлечь к этому гораздо больше де… духов, но зато на нашей стороне будет преимущество внезапности! А сражаться, будучи на равных, будет гораздо проще. Среди нас не будет ни рабов, ни хозяев. Нам не из-за чего будет враждовать, незачем будет пытаться застать друг друга врасплох. Мы сможем спокойно сотрудничать. Нас никто не остановит!

Теперь Китти снова подалась вперёд, лицо у неё раскраснелось, глаза сверкали. Мальчик, казалось, тоже был захвачен её воодушевлением. Во всяком случае, он долго молчал. Но наконец заговорил.

— Безумная, — сказал он. — Чудные волосы, чудная фигура, но при этом абсолютно сумасшедшая.

Китти передернула плечами от разочарования.

— Нет, ты только выслушай!..

— За все эти годы у меня перебывало немало безумных хозяев, — продолжал мальчик. — Видел я религиозных фанатиков, бичевавших себя терниями, императоров с мертвыми глазами, безрадостно совершавших массовые убийства, скупцов, жаждущих владеть горами золота. Бессчетное количество идиотов, терзавших себя и других… Вы довольно неприятные и извращенные создания. Должен признаться, Китти, что твоё личное безумие менее вредоносно, чем у большинства сумасшедших, но тем не менее оно погубит тебя, да и меня тоже, если я не буду осторожен, так что мне придётся быть с тобой откровенным. То, что ты предлагаешь, смешно и нелепо по тысяче причин, и, если я примусь перечислять их все, мы просидим тут до тех пор, пока Британская империя не падет сама по себе. Так что позволь мне выделить всего две из них. Ни один джинн, ни один африт, ни один марид, сокрушающий города, ни одна букашка, которая только и может, что кусаться и жалить, никогда, ни за что не «объединится», как ты изволила выразиться, ни с кем из людей. «Объединиться»… ну, знаете ли! Как ты себе это представляешь: что мы наденем одинаковые повязки, или что-нибудь в этом духе, и плечом к плечу ринемся в битву?

Мальчишка рассмеялся — хриплым, неприятным смехом.

— Нет! Мы слишком много страдали из-за людей, чтобы отнестись к кому-то из них как к союзнику.

— Враньё! — воскликнула Китти. — Ещё раз повторяю: как насчёт вас с Птолемеем?

— Он был такой один! — Мальчишка стиснул кулаки. — Он был единственный. И не впутывай его в это дело!

— Но он опровергает всё, что ты говоришь! — крикнула Китти. — Конечно, большинство демонов переубедить будет трудно, но…

— Трудно? Да это просто невозможно!