Полдня они блуждают, тщетно разыскивая Не Ту Дверь. Они отпирают дверь за дверью, но обнаруживают только кости.

— Интересно, а как там путешествуют другие? — осведомляется воин-священник.

— Лучше или хуже. А может быть, и точно так же, — отвечает тень лошади и смеется. Мадраку, впрочем, не до смеха.

Оступившись на куче костей, он едва успевает заметить разъяренного зверя. Священник поднимает свой посох и начинает отбиваться.

Он молотит его меж рогов и по хребту. Он колет тварь, рубит, толкает и бьет. Он хватает ее за рога и борется врукопашную, пока минотавр не отрывает его от пола и не отшвыривает; когда Мадрак пытается подняться, раздается душераздирающее мычание, и, нагнув рога, минотавр бросается вперед.

Но тень черной лошади падает на тварь, и та исчезает — полностью и навсегда.

Мадрак склоняет голову и поет литанию Возможно Подлинной Смерти.

— Прекрасно, — фыркает его спутник и, когда Мадрак заканчивает, произносит: — Аминь. А сейчас вот что, жирный отец, — я думаю, что нашел Не Ту Дверь. Я мог бы войти и не открывая ее, но ты на это не способен. Как быть?

— Подожди минутку, — говорит Мадрак, вставая — Доза наркотика, и я буду как новенький и сильнее, чем прежде. Тогда мы войдем вместе.

— Хорошо, я жду.

Мадрак делает себе инъекцию, становясь подобным богу.

— Теперь покажи мне дверь и давай войдем.

— Сюда.

Он указывает на запретную дверь, большую и бесцветную в инфракрасных лучах.

— Открой ее, — говорит Тифон, и Мадрак открывает. Цербер резвится в бликах света, терзая перчатку. Величиной он превосходит двух слонов. Лежа на груде костей, он развлекается со своей игрушкой. Одна из его голов чует порыв ветра из-за Не Той Двери, две головы рычат, а четвертая роняет перчатку.

— Ты понимаешь меня? — спрашивает Тифон, но в восьми красных глазах нет и проблеска разума. Хвосты пса дергаются, он поднимается в мерцании огней — чешуйчатый и злобный.

— Славный песик, — комментирует Мадрак, а песик машет хвостами, разевает пасти и прыгает к нему.

— Убей его! — вопит воин-священник.

— Не могу, — отвечает Тифон — По крайней мере сейчас.

Войдя в зеленую двер, открытую поэтом, и прибыв наконец на мир Интерлюдии, Оаким и Фрамин оказываются в безумном мире дождей и религий. Уставшие, они стоят на влажной траве рядом с городом, окруженным мрачными черными стенами.

— Сейчас мы войдем, — размышляет поэт, поглаживая свою изумрудно-зеленую бороду. — Мы войдем через эту маленькую дверь слева, которую я заставлю открыться. Останется загипнотизировать или подчинить охранников, если они там окажутся, и пройти к великому храму…

— …Чтобы выкрасть сандалии для Принца, — говорит Оаким — Странное это для меня дело. Если бы он не обещал мне вернуть мое имя — мое настоящее имя, — прежде чем я убью его, я бы не согласился.

— Это я понимаю, лорд Рэндалл, сын мой 2 — говорит Фрамин, — но скажи мне, что ты намерен делать с Гором, который также хочет убить его — и который сейчас работает на него, только чтобы заполучить эту же возможность?

— Убью, если потребуется, сначала Гора.

— Твоя решимость бесподобна, но позволь узнать — какая тебе разница, кто его убьет — ты или Гор? Он ведь в любом случае будет одинаково мертв. Оаким молчит, явно озадаченный.

— Это моя миссия, — говорит он наконец.

— Он в любом случае умрет, — повторяет Фрамин.

— Но не от моей руки.

— Правильно. Но я не улавливаю разницы.

— И я не улавливаю, но убить Принца поручено мне.

— Возможно, Гору тоже кто-то поручил.

— Но не мой хозяин.

— А почему у тебя есть хозяин, Оаким? Почему ты не хозяин сам себе? Оаким трет лоб.

— Я… действительно… не знаю… Но я должен сделать то, что мне сказано.

— Понимаю, — говорит Фрамин, и пока сбитый с толку Оаким раздумывает, крошечная зеленая искра слетает с кончика трости поэта и касается шеи посланца Дома Мертвых. Оаким раздраженно чешется.

— Что это?..

— Местное насекомое, наверно, — говорит поэт. — Пошли!

Дверь перед ними открывается от постукивания трости, а охранники засыпают после короткой зеленой вспышки. Позаимствовав у них два плаща, Оаким и Фрамин направляются к центру города. Найти храм легко. Войти — куда сложнее. Ибо перед входом — охранники, обезумевшие от наркотика.

Двое в плащах подходят и требуют впустить. Восемьдесят восемь копий наружной охраны нацелены на них:

— Публичного поклонения не будет до закатных дождей, — воины дергаются марионетками в такт своим словам.

— Мы подождем. И — ждут.

С закатным дождем они присоединяются к процессии промокших паломников, входят во внешний храм и пытаются пройти дальше.

Их останавливают триста пятьдесят два копьеносца, охраняющие следующий вход.

— У вас есть знаки молящихся внутреннего храма? — спрашивает капитан.