Среди домочадцев ярла стояла и Загляда. Пожалуй, не было на торгу человека, который волновался бы больше нее. Передняя ладья быстро приближалась, дружно поднимались и опускались ровные ряды весел, их мокрые лопасти блестели под лучами солнца. Еще издалека Загляда увидела своего отца, стоящего на носу ладьи. Она верила и раньше, что все так и будет, и все же слезы радости наполнили ее глаза. Сердце стучало так громко, что, казалось, его слышно по всему торгу.

Передняя ладья ткнулась носом в песок, с нее перекинули сходни, и Милута сошел на берег. Другие ладьи тоже приставали к берегу, и к каждой из них толпой бежали горожане в нетерпеливом ожидании вестей. А купец направился прямо к посаднику и поклонился ему.

– День тебе добрый, посадниче, прибыли мы из-за Варяжского моря назад, – сказал Милута, и вся площадь молчала, стараясь не упустить ни слова из его речи. – Были мы у нурманского князя Олава, он нас принимал с честью, обид не чинил, слушал нас со вниманием и грамоту написал для тебя и для князя Владимира.

С этими словами Милута подал посаднику свернутую грамоту, перевязанную ремешком. Взяв грамоту и ответив на приветствие, Креплей снова посмотрел на реку:

– А что за ладьи с вами приплыли?

– А с нами приплыл варяжский боярин, посланник от Олава нурманского. Звать его Гудмунд сын Торбьерна, а прозванье – Белая Борода. Он со своей дружиной нурманских торговых гостей провожает до Царьгорода, в греки. А по пути велел ему Олав-князь наше докончание с тобой и с князем Вышеславом и с отцом его, Владимиром-князем в Киеве, обговорить и закрепить. Коли во всем сойдемся.

– А ты-то как мыслишь – сойдемся? – спросил у него Креплей. – Хочет Волав нурманский с нами в мире жить?

– Я так мыслю – сойдемся! – Милута уверенно кивнул. – Ему тоже Ерик тот – что кость в горле. Сам спит и видит на него походом пойти, да силенок маловато.

Креплей усмехнулся, глядя на подходящего норвежца. Поздоровавшись, посадник пригласил его к себе. В гридницу посадничьих хором, заново отстроенных в детинце, собралась вся ладожская знать, старейшины концов Околоградья. Гудмунд Белая Борода первым держал речь. Свое прозванье он получил за раннюю седину в волосах – ему было около сорока лет. Его борода была заплетена в косичку, что служило знаком высокого рода, а на обеих руках его было по тяжелому золотому обручью. С русами он держался уважительно, говорил мягко и неспешно. Переводил ему Тормод, очень довольный, что воеводы и ярлы опять не могут без него обойтись.

– Олав конунг велел мне передать тебе и Вальдамару конунгу, что он хочет только мира со словенами, – говорил Гудмунд. – Эйрик сын Хакона, – наш общий враг. Сейчас он еще не вернулся в северные страны, его поход на Восточном пути продолжается. На пути из Альдейгьи он разграбил еще несколько островов. И Олав конунг предлагает Висислейву конунгу вот что. Как только Эйрик ярл вернется в северные страны, Олав конунг даст Висислейву знать. Пусть у них обоих будут наготове боевые корабли и дружины. В удобный срок они соединят свои силы и вместе нападут на Эйрика ярла. Мы заставим его заплатить за все его злые дела!

Ладожские бояре озлобленно гудели и кивали головами. Едва ли среди них нашелся бы такой, кто не мечтал бы своими руками вырезать сердце у Эйрика ярла.

– Олав конунг хочет, чтобы купцы, как прежде, без боязни плавали из Городов в землю Норэйг, – продолжал Гудмунд. – Чтобы вознаградить Альдейгью за ее убытки, с ее купцов в земле Олава конунга семь лет не будут брать пошлин. Семь лет их будут без платы принимать на постой в торговых городах, давать им пристанище, кормить их, охранять их товары, давать им корабельные снасти и чинить их корабли, если будет такая надобность. А через семь лет, если будет так угодно богам, города словен так же будут принимать северных купцов, а города Норэйг и дальше станут так принимать словен. И тогда мир меж нами не будет нарушен никогда.

В честь послов посадник устроил пир, который продолжался до ночи. Только теперь Загляда сумела наконец поговорить с отцом, расспросить его о путешествии, рассказать о том, как сама она жила без него.

На другое утро купцы отправились в Велешу благодарить бога торговли и дальних странствий за свое благополучное возвращение. Торговые гости из земли нурманов и дружина Гудмунда тем временем отдыхали в Княщине. Всех их нужно было разместить, накормить. Как во время набега, скандинавские воины спали на полу в кухне, в гриднице, в кладовках ярлова двора. Оба грида были забиты так, что негде было повернуться. Кмети Оддлейва уступили гостям свои места, а сами разбрелись на ночлег по дворам Княщины. Зато Тормод был так доволен, словно уже попал в Валхаллу: его окружали соплеменники, даже люди из его родного Рогаланда, он получал самые свежие новости с родины, не омраченные тяжелыми впечатлениями вражды и смертей. О премудрый Отец Ратей, пусть всегда из Варяжского моря ходят только такие, мирные корабли с белыми щитами на бортах!

Загляде тоже хватало хлопот. Наутро после прихода каравана она на самой заре вышла на задний двор и направилась к погребу, на ходу выбирая нужный ключ из связки, как вдруг кто-то окликнул ее на северном языке. Голос показался ей знакомым и всколыхнул разом множество чувств. Обернувшись, Загляда увидела совсем рядом высокого широкоплечего скандинава. Его длинные светлые волосы были зачесаны назад и перевязаны ремешком, светлая щетина на щеках и подбородке обещала в будущем превратиться в бороду, но не очень скоро. Поглядев ему в лицо, Загляда чуть не выронила из рук связку ключей и ахнула, не веря глазам. Этого человека она узнала бы из тысячи, но никак не ждала увидеть его сейчас.