Сержант Вер, серьезный молодой человек, отважился сказать, что дело обещает быть интересным.

– Интересным! – передразнил инспектор Хемингуэй. – Сплошная путаница. Не люблю убийств, не люблю провинции, и, если я не столкнусь с целой толпой подозреваемых, которые будут глупо лгать без всякой причины, значит инстинкт мне изменяет и ничего тут не поделаешь.

– Может, на этот раз и изменяет, – предположил Вер.

Инспектор остановил на нем пронзительный сверкающий взгляд.

– Не забывайся, парень! – предупредил он. – Я всегда прав.

Сержант усмехнулся. Он много раз работал с Хемингуэем и уважал его несомненные слабости не меньше, чем несомненные достоинства.

– И нечего пялиться, будто ты на льготной дневной экскурсии, потому что, если меня хватит удар, виноват будешь ты!

– Почему это, сэр? – изумился Вер.

– Потому что таков порядок в полиции, – серьезно пояснил инспектор.

На следующее утро видимых причин предполагать, что инспектор Хемингуэй с меньшим предубеждением стал относиться к порученному делу, не было. По дороге в Хемпшир он горько и пространно рассуждал о пьесе, которую помогал ставить в своем родном городе и которая была назначена на второй день Рождества. У него не осталось никакой надежды поприсутствовать на премьере. По общему направлению замечаний Хемингуэя Вер заключил, что без умелого руководства инспектора у пьесы не остается шансов на успех, если представление вообще состоится.

Драма была одним из любимых коньков инспектора, поэтому сержант забился в угол купе и смирился с неизбежным. Заинтересованное выражение на его лице, под которым скрывалось почти полное равнодушие, ни на минуту не обмануло инспектора.

– Знаю, ты меня не слушаешь, – сетовал он. – Слушай ты больше, ты был бы более толковым следователем, не говоря уж об уважении к вышестоящим. Вся беда таких молодых парней вроде тебя в том, что вы думаете, будто все знаете.

За всю свою безгрешную жизнь сержант никогда не терял уважения к вышестоящему начальству, его старательные усилия расширить диапазон своих знаний были общеизвестны, но он не пытался протестовать. Поэтому Вер просто усмехнулся и сказал, что никогда не был большим любителем театра.

– Этого ты мне лучше не говори! – с отвращением скривился Хемингуэй. – Могу поспорить, что все свое свободное время ты проводишь в третьеразрядных порнографических киношках!

– Нет, сэр. Меня очень строго воспитывали. Я обычно плотничаю...

– Какая мерзость, – огорчился Хемингуэй.

После вежливой паузы сержант отважился спросить о соображениях своего шефа по делу, которое им поручили.

– Большая ошибка – начинать с предвзятых предположений, – ответил Хемингуэй. – Именно поэтому я никогда их не делаю. У меня будет достаточно времени для того, чтобы подумать, после того как я увижу действующих лиц. Впрочем, спешу заметить, что я вовсе не стремлюсь их лицезреть. Если судить по тому, что сказал суперинтендант, трудно найти людей, которых мне хотелось бы видеть меньше!

– Звучит интересно! – осмелился вставить слово сержант. – Судя по всему, головоломное дельце, иначе местные не позвонили бы нам.

– Вот здесь ты, скорее всего, ошибаешься. – Инспектор не питал никаких иллюзий. – Всякий раз, когда вызывают на преступление, в котором замешаны важные персоны, могу поспорить, это потому, что начальник полиции играл в гольф с половиной из подозреваемых и не хочет сам вести дело.

Дальнейшие события показали, что Хемингуэй был до определенной степени прав.

– Не хочу притворяться, я рад передать вам это дело, инспектор, – разливался начальник местной полиции. – Все довольно нелепо и невероятно! Я знал убитого многие годы. И знаю его брата. И все это мне не нравится.

– Да, сэр, – сказал Хемингуэй.

– Более того, – продолжал начальник полиции, – это чертовски странное дело. Не понимаю, как убийство вообще могли совершить. И разумеется, следователя нет, болен. Пока что вел дело инспектор Бэкстоун.

– Рад познакомиться. – Хемингуэй мысленно отметил Бэкстоуна как человека старательного, но который, вероятно, не заметил всех главных улик в этом деле.

– Необъяснимо! – развел руками майор Болтон, правда, как оказалось, это не относилось к вежливому замечанию Хемингуэя. – Вам лучше разобраться в этом с самого начала. Возьмите стул!

Хемингуэй принял приглашение, кивнув сержанту, чтобы тот последовал его примеру, и пристально и вопросительно посмотрел на майора.

– Убитый, – продолжал майор Болтон, – был богатым холостяком. Он купил усадьбу Лексхэм несколько лет назад. Что-то вроде музея: дубовая обивка и все такое. Целое состояние. Я никогда не понимал, зачем ему это понадобилось. На первый взгляд этот человек совсем другого рода. Сколотил, большие деньги на торговле. Глава фирмы, занимающейся импортом, но вот уже несколько лет, как отошел от дел. Товары из Восточной Индии: пряности и тому подобное. Заметьте, я не говорю, что он выскочка! Очень уважаемая семья и все в этом духе. Ничего не знаю о его родителях; кажется, отец у него был сельским адвокатом. У него было трое детей: Натаниель – убитый, Мэтью и Джозеф. Мэтью здесь ни при чем. Он давно умер. Его вдова живет в Америке со своим третьим мужем. Сам я никогда не встречал эту даму, но знаю ее детей. Они оба по уши увязли в этом деле. Года два тому назад Джозеф – этот что-то вроде перекати-поля, вреда в нем никакого, просто неудачник – вернулся домой, по-моему, из Южной Америки – но это ни о чем не говорит, он объездил весь свет и обосновался в Лексхэме. Я никогда не любил Ната Хериарда, но надо отдать ему должное, к своей семье и родным он относился хорошо. Если хотите знать мое мнение – лучше, чем заслуживал любой из них. Я ничего не имею против Джозефа. Я бы назвал его доброжелательным ослом. Чем-то вроде Питера Пэна [7] , вы поняли, о чем я говорю. У него есть жена.

Сплетничают, что она была хористкой, когда он ее подцепил. Сам я ничего об этом не знаю. Бесцветная женщина. Когда-то была хорошенькой, но сейчас располнела. Никогда не мог ее раскусить. Либо хитра как черт, либо дура набитая. Вам, наверное, знаком этот тип женщин. Инспектор кивнул.

– Знаю, сэр, но лучше бы мне не знать. Майор Болтон фыркнул.

– Заметьте, ее я не подозреваю. Лично я не могу ее представить вонзающей нож в своего деверя. И все же никто в округе никогда не мог понять, почему она согласилась жить в Лексхэме нахлебницей Ната. Впрочем, она женщина спокойная, и я думаю, что ей надоело скитаться по свету вместе с Джозефом. Утомительный человек этот Джозеф. Ничего не понимает в деньгах. И мне кажется – ни в чем ничего не понимает. Видели когда-нибудь пьесу «Дорогой Брут»?