Правда, он уже не казался сгорбленным и истерзанным: к лицу начала приливать прежняя огненная кровь, морщины изгладились, блеклые волосы приобрели прежний золотисто-белый отблеск. Афранташ приготовился к переходу… Зеркало устало, но с прежней неумолимой силой вновь сломало барьеры между мирами, сплавило пространство и время, разрушило естественный порядок вещей и открыло двери в иной мир. Наверное, в последний раз за нынешнюю вечность. И теперь выжидательно «поглядывало» на Афранташа, желая узнать, как он поступит с только что сделанными важными выводами.

— А ведь ничего такого уж мистического и непостижимого в тебе нет, — вдруг, остановившись на полпути к поверхности, произнес Афранташ, — Тар ведь вдохнул в тебя часть собственной души. Но, — он вдруг рассмеялся светлым и всепонимающим голосом, — Тар вдохнул жизнь не только в тебя? Не правда ли?

И зеркало буквально взорвалось лучистым сиянием, которое затопило и палаты, и самого Афранташа. Здесь, на границе миров, замерев на исходе условно-светлого цикла, он до конца осознал, кем был, остается и останется на много вечностей вперед его друг. Тот, Кто Создает Пути. Не ищет, не прокладывает — Создает! Ткет, буквально из ничего. Пути, пространства, судьбы — то, к чему нельзя прикоснуться, но так легко представить. Сплетение светящихся ниточек, складывающихся в причудливый узор — сложный и безупречный.

А он сам… О, Афранташ понял и это. Но не спешил признаться себе. Да и правда, кому захочется признаться в полной ответственности за каждый живой мир и каждое разумное существо в них? Достаточно и того, что он понял и почувствовал на мгновение эту давящую ответственность за вольных выбирать. Тот, кто дарит право, тому и нести ответственность… Такой порядок вещей устраивал Афранташа, хотя и заставлял замирать сердце в тяжелых предчувствиях. Все же Светоносный был бесконечно рад своему пониманию и столь же рад силе, движущей и живущей в крови Тарведаша и его любимой. Вообще, любой любящей пары на белом свете.

Такие мысли часто приходят перед смертью… И Афранташ исчез. Все равно, что умер. Чтобы родится где-то еще и продолжить путь. Он растворился в воздухе, не входя в зеркало. С живой поверхностью можно было поговорить, но в треугольнике осталось слишком мало собственной силы, чтобы довершить переход, как следует. Да и незачем цепляться за предметы, когда владеешь таким холодным и пугающе простым знанием. Эту мысль оно пыталось донести до Аффа и обрадовалось, когда тот ее осознал.

Дальше же свершилось то, что неизбежно должно было свершиться. Оправа артефакта начала плавиться, от зеркала пошел дым. Тот черный удушливый дым, какой возникает при тлении живой плоти от огня. Дым, обращающий вещь в пустоту, уничтожающий прежнее творение, чтобы подарить жизнь новому. Черный дым, меж тем, расползся по покоям, закоптил стол, превратил обивку кресла в траурную парчу. Одна лишь поверхность зеркала оставалась молочно-белой, как и во времена своего рождения. Словно сам истинный свет, старший из детей пустоты и хаоса… Но через несколько минут плавильный Котел миров прекратил свое воздействие на рамки, сдерживающие артефакт, и зеркальная поверхность обрела свободу. Она вновь начала бурлить, только теперь света не было — в когда-то безупречной глади отражались абсолютная тьма, в которую уходило «тело» зеркала.

На поверхности его появились пузыри темноты. Лопаясь, они распространяли вокруг себя пустоту. Попади сей момент нечаянно демон в чернильные пятна, летающие в воздухе, и он бы исчез — чистая тьма, младшая дочь пустоты и хаоса, растворила бы его с той же легкостью, с какой воронка втягивает в себя утлое суденышко. Но случайного демона оказаться здесь в этот момент не могло — слишком тонко чувствовал создатель зеркала свое «дитя», чтобы его «смерть» представляла опасность для кого-либо.

Чернильные пятна исчезли. Прошло и бурление. Зеркало исчерпало остаток своих сил, последний раз прикоснулось к изнанке вечности. А затем — замерло. Секунда, две, три… Поверхность его оставалась нетронутой, девственной, чистой. Оно не отражало, оно — жило. Доживало свои последние минуты в этом мире. В зеркале жили ясные дни, предназначенные кому-то: кому-то большему, чем Мир.

Трещина. Вторая. Третья. Истинная смерть, средняя дочь пустоты и хаоса… Пришла и на секунду поселилась в комнате, заставив Черное пламя в Бездне опасливо замереть. Но лишь на мгновение…

Смерть ушла. Ушли и бесплотные мысли о ней и ее пользе, витающие в воздухе. Зеркало навсегда прекратило свое существование. Где-то далеко, в ином мире Тар почувствовал, как часть души вернулась к нему, и удовлетворенно кивнул головой. Пока все происходило в рамках их с Лазурит плана.

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Эльмитар, империя Иезекиль, южное побережье.

— Я уже так привык смотреть под ноги, что один взгляд в небо — и шея вопит, будто по ней топором прошлись, — Мирон по появившейся за последние пару дней путешествия привычке разговаривал с увязавшейся за ним тигровой кошкой. Та, правда, никогда не отвечала: не в силу своего презрительного к страннику отношения, а просто потому, что не умела говорить, — но беседы с ней неизменно поднимали путнику настроение.