— Мало того, что вы осмелились вторгнуться в пределы моей империи, усыпили бдительность моей стражи, так еще и осмеливаетесь выдвигать мне необоснованные обвинения?! Да подумали ли вы о том, кто я?

— Я прекрасно осведомлена о том, кто вы, принцесса Элоранта, регент империи Иезекиль, дочь навек уснувшего в ледяной могиле императора Алиаса. В сравнении с его звериным сумасшествием, ваши указы вызывают пока что только озабоченность и тревогу, однако и Алиас начинал не с геноцида, а вещей вполне безобидных. В частности, поначалу он предпочел подвергнуть моральной «чистке» граждан собственной империи, узаконив пресловутую казнь для предателей крови. Какая изящная формулировка, не правда ли, принцесса? Ваш так называемый отец разом избавился от всех вольнодумцев Иезекиля, пользуясь ею. Вся беда в том, что однажды пристрастившись к таким «серым» формулам, дающим немалую власть и контроль, человек уже не способен остановиться: уничтожив сопротивление в доступных ему владениях, император поднял руку на вольные народы. Что ж… Да будет известно вам, что он умер от моей стрелы, вынутой из этого колчана ровно год тому назад. Стрелы эти созданы душой волн и дыханием ветра, от них нет защиты, а любые преграды бесполезны. И никакая власть, никакие человеческие законы не способны остановить природные силы, если поступки людей переполнили их терпение. Теперь вы, Элоранта, уверенно ступаете по следам последнего императора, не удосужившись даже обдумать причины его падения. Неосмотрительно и глупо. Вы заняли не свое место, и теперь пора его покинуть, чтобы не вышло большой беды.

Элоранта оказалась непрошибаемой. По крайней мере, логику она воспринимала лишь в той мере, в коей она требовалась принцессе для построения собственных заключений. Любая иная правда, выходящая за рамки ее представлений о справедливом и несправедливом, упорно не желала находить достойного места в неглупой, вроде, голове. Годы превозносимой выше небес гордыни и самолюбования, служащих маскировкой для внутренних метаний, сделали свое дело — она разучилась всерьез бояться или страшиться чего-либо, кроме одиночества. Такая черта характера могла стать ее бесспорным достоинством, если бы Элоранта выбрала для себя судьбу воина или мага, но ее мнимое бесстрашие не сопровождалось искренней уверенностью в правильности своих действий. Оно возникло как щит против одиночества и служило ширмой для настоящих чувств, потому и искренним быть никак не могло. Элоранта никогда не ощущала твердой уверенности в том, что ее действия приведут к верному результату. Потому, наверняка, и совершала все больше ошибок, путаясь в своих фальшивых желаниях и не желая признавать искренние. Впрочем, ее это не особенно беспокоило: от многочисленных поклонников и немногочисленных врагов избавляться таким образом удавалось, а возможные последствия ее не волновали вовсе.

— Вы осмеливаетесь мне угрожать, леди бастард?

Кайлит сдавленно улыбнулась в ответ принцессе. Среди варваров обвинение в нечистоте крови слыло самым страшным и позорным, но высказать подобную глупость в лицо Леди волн? Глупо и смешно: изначально магический род не имел истории в человеческом понимании этого слова — напротив, он сам являлся воплощенной историей. Ну а Кайлит находилась значительно выше любого рода и колена, как магического, так и обделенного сверхъестественными способностями. Тем не менее, сама Леди волн, как правило, утверждала, что является дочерью последнего из морских владык, не более того, хотя и смешно полагать, что у Богини вообще могли быть родители. Ох уж эти чужие секреты, загадочные тайны иезекильского двора! Когда не знаешь их доподлинно, разумнее придерживаться афишируемой версии истории…

Противостояние империи и морского народа, время от времени переходящее в острые формы, имело богатую тысячелетнюю историю. Десять веков назад коренной магический народа земель будущей империи, находящийся в отдаленном родстве с родом эльфов рассвета, вынужден был переселиться южнее — то есть, прямиком на дно морей, составляющих Срединный океан. Впрочем, некоторые общины поселились на востоке Иезекиля, но о них речь пойдет позднее. Кайлит в те времена участия в сражениях не принимала, да и других сильных, умелых чародеев-полководцев среди вольных не нашлось, так что головорезам Арвиана — первого из рода воителей-варваров, к которому принадлежал и Алиас, — не составило труда расправится с неорганизованным сопротивлением миролюбивого, по большому счету, народа. И все же даже между двумя варварскими правителями — первым и последним — лежала моральная пропасть: не смотря на свою «дикую» кровь, Арвиан оставался человеком по-своему благородным и позволил народу завоеванных земель занять восточные пределы рождающейся империи. Ему показалось разумным создать полосу вольных городов, прокладывающую условную границу между варварскими и эльфийскими владениями. Ну а в Алиасе не осталось и капли родового благородства, зато скопилось немало качеств, полезных скорее для дикого зверя, нежели правителя империи. Беспощадный — так прозвали его в вольных городах восточной империи люди, нервно поглядывающие в сторону ненасытного императора. От человека, готового огнем и мечом расширять пределы своих владений до размеров вселенной, справедливости и дипломатичности ждать не приходилось.

Пустоши простирались на севере Эльмитара — именно там поселились первые общины невесть откуда явившихся в Природный мир варваров. При их воинственном и непримиримом характере, миграция на юг изначально выглядела неизбежной. Правда, лишь для тех, кто знал о самом существовании варваров… Они приходили ниоткуда и захватывали свободные земли с легкостью, достойной восхищения истинного воителя. Пришел-увидел-захватил: по такой формуле осуществляли покорение южных земель эти бездомные народы. Свои города в дальнейшем, спустя век после правления Арвиана, они отстраивали уже исключительно на выжженной земле. Те же города в сердце образованной империи, что в огне войны чудом сумели сохранить относительную независимость, оказались едва ли не в худшем положении, нежели покоренные и выжженные. Предводители орд признали их свободу, но не вольность, обязав выплачивать в счет спокойной жизни непомерную дань. Да к тому же воины империи периодически посещали эти оплоты, вскармливающие прекрасных, подобных в своей красоте небесам девушек. Не всегда их судьбы оказывались трагичны, но порой юных девиц забирали с собой самого мрачного вида дикари: обросшие волосами, вьющимися до самой земли, с однозначно поблескивающими топорами и презрительными улыбками на изрезанных лицах. Чего можно еще ожидать от таких представителей человеческого рода, особенно в отношении народов, имеющих древнюю магическую историю? Варвары изначально выступали главными противниками всякого рода волшебства и чародейства…

— Возможно, вы плохо прочувствовали сказанное мной, принцесса. Я не угрожаю вам, а даю возможность уйти, пока не стало слишком поздно. Сегодня на закате Карад-Дум будет разрушен, как и десятки иных городов, погребенных в морской пучине за последний год.

— Во-первых, мы на суше, леди бастард — оч-чень далеко от побережья. Кроме того, на мой взгляд, вы уже заслуживаете обвинения в предательстве интересов империи и, конечно же, будете подвергнуты самой жестокой казни. Этого решения и вашей отрубленной головы будет достаточно, чтобы отбить у вольнодумцев всякое желание обвинять меня в глупости.

На этот раз Кайлит даже не улыбнулась — оскалилась, попутно показав принцессе заостренные клыки из-под верхней губы. На лице проступили несколько легковесных складок, а левая сторона будто бы отстранилась в тень и окрасилась злой усмешкой:

— И каким же образом вы собираетесь исполнить свою угрозу? Хватит ли вам, принцесса, силы и умения препятствовать мне?

Насмешка и откровенно провоцирующее презрение, прозвучавшие в голосе Леди волн, сделали свое дело. Элоранта растеряла последние крохи терпения и осмотрительности. Сейчас она покажет самонадеянной девчонке, на что способна истинная представительница людского рода:

— Ад'даан! — Со всей собранной в кулак ненавистью принцесса произнесла слова чародейского проклятья, вызывающего резкий и острый болевой удар по человеку, на котором сосредоточил волю заклинатель. Через помещение пронеслась упругая волна воздуха, рассеявшаяся у колен незнакомки. Презрительная улыбка с ее лица не сошла, но стала чуть более горькой и озлобленной.

— По всей видимости, принцесса, теперь вас следует распять на дворцовой площади и разрезать на кусочки, как это принято у вашего народа? Или вы, соответственно статусу стальной императрицы, предпочтете для себя начинку из кинжалов?