Он на мгновенье умолк, ожидая ответа.

– Ну? Изменник родины обманул вас. Еще не поздно. Иначе вам наверняка не сносить головы. – Он повернулся к Альфонсу. – Говорите. Мне кажется, что вы самый разумный из всех троих.

В этом – то он как раз ошибся. А ведь раз уже разговаривал со мною!

– Ваше превосходительство, мы счастливы будем служить вам, и нам вовсе нет необходимости меняться в чем-то.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мы и сейчас готовы в любую минуту отдать жизнь за Францию.

– Ну, ну!.. Вы, кажется, рассматривали здесь какие-то бумаги?

– Я читал письмо от моей возлюбленной.

– А если я велю показать его?…

– Ваше превосходительство захочет, чтобы я показал интимное письмо от женщины? – с вежливой улыбкой спросил Альфонс.

– Вы не книжный герой, а легионер.

– И как таковой – джентльмен, естественно.

– Короче говоря, если я прикажу вам показать это письмо?…

– Вы отдадите такой приказ? – опустив глаза, со смиренной улыбкой, тихо спросил Альфонс…

У меня мороз пробежал по коже.

Губернатор отлично разбирался в людях. Он бросил мимолетный взгляд за спину, как человек, сожалеющий, что приехал без конвоя. Что будет, если он все-таки прикажет Альфонсу отдать бумаги?… Я хорошо знал, что Альфонс не сделает этого, да и каждый из нас поступил бы так же.

Три пары глаз неотрывно глядели на губернатора. Не знаю, что он мог прочесть в них.

– Что ж, я не отдам вам такого приказа. Можете беречь свою глупую тайну. Но с сегодняшнего дня берегитесь!.. И особенно запомните это вы! – он показал на Альфонса. – Вы… джентльмен…

Он сел на лошадь и с места бросил ее в галоп.

Мы остались на месте, полные недобрых предчувствий.

– Прежде всего надо спрятать журнал и карту.

– А потом поскорее вернуться в лагерь… – сказал Хоп-кинс.

Однако, наши опасения оказались преувеличенными. Губернатор не собирался мелочно досаждать своим противникам – на манер какого-нибудь капрала.

Издалека послышалось тарахтенье мотора, и мы увидели, как от берега отчалила моторная лодка, в которой даже с такого расстояния можно было различить высокую, широкоплечую фигуру губернатора. Он возвращался на корабль.

Капитан, лежавший все время в фургоне, не слышал нашего разговора, но сейчас, при больных, мы не могли ни о чем ему рассказать.

На обратном пути дорога уже казалась нам какой-то неприветливой. Наступил вечер, и в гуще листвы то в одном, то в другом месте вспыхивали чьи-то зеленовато-желтые глаза.

– Ну, что скажешь? – спросил Хопкинс. – Лихой парень этот Альфонс…

– А я?

– А ты – дуролом, н-но-о-о!..

Что можно ответить такому неотесанному типу? Чему его только учили в детстве?

Мы поставили в укромном, тенистом месте фургон из дакарской булочной и отправились раздобыть где-нибудь диетический ужин для наших больных.

Мы с Альфонсом направились в разные стороны. Ни к чему, чтобы нас видели вместе.

Я без толку слонялся вокруг ангара…

Неожиданно ко мне подошла просто одетая женщина. Таких полно было в прибывших вместе с нами столовых и лавочках.

– Джон… – прошептала она. Передо мной была графиня Ларошель.

– Дорогая, – растроганно пробормотал я, когда ко мне снова вернулся дар речи.

Она крепко сжала мою руку.

– Тс-с!.. ради тебя я пошла на опасную игру, – прошептала она. – И… если она откроется…

– Как вы могли…

– Я люблю тебя…

Я хотел обнять ее так, как я это обычно делаю – по-мужски крепко, но нежно…

– Осторожно, – сказала она, выскальзывая из моих рук, – мы должны быть осмотрительнее… Будь через час в столовой артиллеристов…

Это там, где стоят танки…

– Буду!

Еще секунда, и она исчезла! Я огляделся вокруг. Кажется, никто не заметил эту маленькую сценку.

Боже! Что за женщина! И она любит меня, любит! Кто-то ткнул меня в плечо.

– Это письмо… не ты обронил? «Рядовому 45 с первой ротты!»

– Да, это мое.

Я знал уже, от кого это письмо. Но как и когда попало оно сюда? Быть может, нас кто-то подслушивал?

Я осмотрелся, но нигде не было никого подозрительного – никаких признаков Турецкого Султана. Вот что было в письме:

«Капыто! Разви я тибе не писал что этта баба ведма и будит водит тибя за нос!! Этож междунаротная шпиенка! А ты междунаротный балван и идиет. Будь остарожней, иначи…